О национальной гордости великороссов

Сделаем небольшой экскурс в историю. В общем и целом наша держава складывалась по той же схеме что и многие другие. Российскую государственность формировали великороссы – как более многочисленный и могучий этнос /Русь Великая, Малая и Белая/, ставший по логике событий титульной нацией, что, в частности, уже в сталинское время нашло свое выражение в словах советского гимна: «…Сплотила навеки Великая Русь». Заметим, что подобным, хотя и чисто завоевательным, образом возникли империя Британская /её создали бритты, кельтские племена/, Германская /под эгидой Пруссии/, Французская /при державообразующей роли галлов/ и др.

Однако главенство русских в собственной стране стало как-то размываться, «державники» исторически – по мотивам династическим, а затем и идеологическим – неизменно оказывались в меньшинстве. Нельзя не признать, что этому способствовал и наш старинный уклад жизни. Кажется, ещё в петровские времена родилась поговорка: в России нет вторых – сразу за «первыми» начинаются «последние». Это означало, что для самых «верхних» все остальные оставались рабами: и ниц должны были падать, и в грамотах именовать себя не иначе как недостойными «ивашками» или «стёпками». Это чувство придавленности мы «пронесли через миры и века». Литературоведы до сих пор дискутируют, как понимать слова Чехова о том, что он всю жизнь «выдавливал из себя раба».

На таком фоне не мог не развиться у нас своеобразный комплекс национальной неполноценности. Русский человек, не раз спасавший мир от порабощений татаро-монгольского, турецкого, наполеоновского, не говоря уже о гитлеровском, оказался по сравнению с другими самым забитым. Наступило время, когда чуть ли не вся заграница стала потешаться над вконец заинструктированными по поводу ожидаемых «провокаций» «русо туристами», когда от мира нас стал ограждать «железный занавес» и над всеми властвовать анкеты, характеристики и прочее.

И всё же в народе всегда жило ощущение нашего мессианства, особой богоизбранности, готовности на жертвенность ради спасения других. Именно за такие черты всегда воспевались Илья Муромец, Евпатий Коловрат, святые русские подвижники. К сожалению, не до всех и не сразу дошёл подлинный смысл высказывания знаменитого поэта о том, что Россию умом не обнять и аршином общим не измерить. Главное же здесь, как нам кажется, та «особенная стать», что во времена Тютчева-Даля означало помимо всего прочего ещё и характер, нрав, национальный норов, если хотите. Отсюда и наше предостерегающее уведомление для ворогов: «Не замай»! А то хуже будет…


Да, по западным меркам, мы и впрямь другие. Вспомним, как недолго сопротивлялись гитлеровской агрессии отважные чехи, самолюбивые поляки, горделивые французы… У нас же всё по иному раскладу, в иных традициях. Ещё перед лицом наполеоновского нашествия наш царь Александр I решительно заявил: «Я не вложу меча пока с земли Русской не будет изгнан последний чужеземный солдат».

Другие мы и в смысле нашей национальной отходчивости, всепрощенчества. Памятны кадры кинохроники, когда в 1944 году по Москве провели колонну из 57 тысяч немецких военнопленных. В другой стране, испытавшей хотя бы сотую долю тех бед, что принесли нам фашисты, народ растерзал бы этих нелюдей. А наши смотрели на них в глубоком молчании, в полной, но страшной тишине… Удивили мы мир и когда армия наша вступила в Германию. Вместо того, чтобы стереть её с лица земли за чудовищные злодеяния нацизма, воины России установили кухни на улицах немецких городов…

«Я – русский. Какой восторг!» – это восклицание Суворова после очередной победы над врагами России бесконечно далеко от выражения национального чванства. Это – счастье от сознания своей принадлежности народу-мессии, народу – богоносцу, свыше призванному для спасения мира.

Не следует удивляться, что этой национальной идеей /назовём ее так/ глубоко проникся и правитель «кавказской крови» – Сталин. «Мы, русские, считаем…» – не раз заявлял он союзникам на важнейших с ними переговорах. Недаром же своих земляков, подчеркивающих в его присутствии свою грузинскую принадлежность, он хмуро одергивал: «Я – человек русской культуры!». Характерен такой пример. Однажды в начале войны после совещания в Кремле приглашенные Сталиным на обед были изумлены: вместо уже привычной «обслуги» блюда разносили ловкие грузинские юноши. Все сделали вид, будто ничего не заметили. Лишь Жуков остро зыркнул на них глазами, и это не ускользнуло от взгляда вождя. На следующий день в столовую возвратилась русская смена.

Тонкое понимание «национального фактора» проявил Сталин и в другой ситуации. В 1944 году после блестяще проведенной Рокоссовским операции «Багратион» войска его 1-го Белорусского фронта оказались нацеленными на Берлин. И тут Верховный проводит своеобразную рокировку: на его место ставит своего заместителя маршала Г.К. Жукова, а К.К. Рокоссовского определяет на 2-й Белорусский – Берлин будет брать русский. И хотя на это решение страшно обиделся замечательный полководец, он тоже не был обойдён славой, став командующим Парадом Победы. А первый тост вождя за русский народ на том историческом приёме 24 июня 1945 года не оставил сомнений в его дальновидности: можно представить себе, как «занесло» бы Польшу, если б фашистское логово и впрямь взяли войска под командованием поляка. Далеко умел видеть Сталин!


«Люблю Отчизну я, но странною любовью»…Эти слова Лермонтова ведут нас в самые глубины «загадочной русской души». Наша «особенная стать» ну никак не даётся пониманию Запада! Решительно не принявший большевистский уклад жизни Иван Бунин писал в своём эмигрантском «далеке»: «Я могу многое ненавидеть и в России, и в русском народе… Но чтобы иностранцы там командовали – нет, этого не потерпел бы!».
Известно, что убежденный враг большевизма А.И. Деникин вступившим в Париж гитлеровцам и предложившим ему сотрудничать в войне со «сталинским режимом» резко заявил: «Я с немцами против России? Да за кого вы меня принимаете?»

Пусть они там и сегодня называют нас «империей зла», «главной угрозой», даже «варварами», но как тут не вспомнить высказывание Толстого: «Если русский народ – нецивилизованные варвары, то у нас есть будущность. Западные же народы – цивилизованные варвары и им уже нечего ждать». Вглядываясь в события их сегодняшнего закатного мира, невольно поражаешься пророчеству великого мыслителя. И уже позже, в более трагические времена, святая великомученица княгиня Елизавета Фёдоровна провозгласила: «Я чувствую каждый день, что Святая Россия не может погибнуть».


Так высказался об отношении Европы к России Пушкин. Он не имел при этом ввиду США лишь потому что таковой державы тогда попросту не было.

Уж что вполне удаётся «клеветникам России», так это изыскивать приёмы, наиболее болезненно задевающие нашу национальную гордость. Здесь и «империя зла», и страшилки об исходящей от нас «угрозе», и нелепые антироссийские санкции, и стремление отлучить великую страну от спортивной Олимпиады, и осквернение наших православных церквей, памятников нашим солдатам, освобождавшим Европу и весь мир от фашистского порабощения, и навешивание на нас ярлыка «оккупантов», и публичные глумления над Российским государственным Флагом… И как венец всем этим подлостям – обвинения нас в ультранационализме, шовинизме, всякого рода «фобиях»… Но ведь все эти понятия – нерусского происхождения! Стало быть и не нам за них отвечать.

Нам нужно встряхнуться. Отрешиться от иллюзий о «западных ценностях», «правах человека», о «ювенальщине», по которой над детьми и родителями можно творить произвол, о «двойных стандартах», когда выгода просматривается лишь для одной, неизменно враждебной для нас стороны.

Тем временем наш державный караван идёт поступью спокойной, размеренной, твёрдой. Россия снова сосредоточивается.

В заключение наших размышлений на избранную тему хотелось бы привести замечательное высказывание русского философа Ивана Ильина:

«…После длительного революционного перерыва, после мучительного интернационализма – Россия вернётся к свободному самоутверждению, найдёт свой здравый инстинкт самосохранения, примерит его к своему духовному самочувствию и начнёт новый период своего исторического развития…»