– Я думаю, что в конечном итоге сейчас многие осознали, что без того, чтобы русскому народу вернуть его былую роль в нашем государстве, дальше мы не можем двигаться. Я неоднократно обращался к сильным мира сего в своих письмах. Вопрос я ставил так: «Почему русский народ находится в состоянии, когда он потерял свое, скажем так, магнитное свойство?» Когда я был маленьким, в школе мы делали такой простой эксперимент. Насыпали на лист бумаги железные опилки, и снизу магнит собирал всё в кучу. Вот об этом свойстве мне и хотелось поговорить сегодня.Мы – великая нация, русский народ, как признал в своих выступлениях президент Путин, «государствообразующая нация». Это было первое подобное заявление руководителя России за последние 20 лет. Как сказал президент, русский народ был, есть и остается тем самым цементом, который скрепляет наше государство. И чтобы сказать это, понадобились усилия всех нас, и в частности газеты «Русь Державная». Следовательно, для того чтобы не рассыпалось государство, нужно вернуть русскому народу право быть первым среди равных. Мы не претендуем на какую-то особую роль, но русский народ действительно государствообразующий. И этим все сказано.
А как развивались события, вы прекрасно помните. Как расшатали Советское государство, чем это кончилось. С теми, кто расшатывал эту лодку, и мне, и вам приходилось неоднократно встречаться.
Тот же Александр Солженицын, с которым и я, и вы встречались и говорили на разные темы, был одним из тех политических писателей, кто расшатывал лодку, и ставка на него была сделана на Западе. И он оправдал их надежды, получил Нобелевскую премию. Он поставил перед собой цель и любыми средствами ее реализовывал. Он хотел свободы народу, а очутился в стане тех, кто разрушает Россию. Вот и весь разговор.
Когда в 1963 году журнал «Новый мир» опубликовал «Один день Ивана Денисовича», поднялась волна, зэк вышел из тени, стал одним из «вершителей судеб» в нашей стране. Я вовсе не хотел бы вдаваться в литературные достоинства произведений Александра Исаевича и с полным уважением отношусь к его многотрудной жизни.Все это началось со времен Никиты Сергеевича Хрущева, который заявил: «Я вам покажу по телевидению последнего попа». Мы, люди старшего поколения, это прекрасно помним.
В 1963 году, в марте, мне удалось организовать запись знаменитых Ростовских звонов, которыми восхищались Горький, Пришвин, Бунин, Рахманинов, Чайковский – Ростовские звоны, как предполагают, звучат в его торжественной увертюре «1812 год». И Берлиоз приезжал послушать эти звоны. «Апассионата» Бетховена якобы была навеяна мелодией звонов, запись которых была отправлена австрийским послом Бетховену. Что я получил за Ростовские звоны? Выговор по партийной линии, увольнение из Министерства культуры СССР в конечном итоге. Да, это так. Люди выполняли указания Центрального Комитета и Никиты Сергеевича, а тут какой-то искусствовед Десятников записал Ростовские звоны! Это же опиум для народа! Борис Васильевич Покаржевский, секретарь парткома Министерства культуры, вызвал меня и говорит: «Десятников, твоя песня спета». Я собрал уже свои документы, нужно было написать заявление и отнести Николаю Сергеевичу Калинину, помощнику министра Фурцевой. Он принял меня и сказал: «Посиди». Сижу, смотрю: рядом незнакомый человек сидит. Тихо спрашиваю Калинина: «Кто это?» Отвечает: «Соломон Юрок приехал навязывать свои условия, на которых русский балет будет показан всему миру». Однако Фурцева была на страже интересов советского искусства, она была опытным руководителем, первым секретарем Московского комитета партии.
Но именно она сыграла решающую роль и в том, быть или не быть Никите Хрущеву как главе партии. Екатерина Алексеевна – единственная из женщин присутствовала на заседании Политбюро. Выйдя из зала, она приказала своим помощникам срочно позвонить всем членам Московского комитета: «Немедленно явиться в ЦК КПСС». Они, придя на заседание, будучи в основном ставленниками Хрущева, решили вопрос в пользу Никиты Сергеевича, с которого и начался развал советской власти. Именно при нем вопросы национального самосознания народа, о которых мы говорим, были сняты с повестки дня: «Я вам покажу последнего попа». Чтобы заявить такое, нужно быть не просто атеистом, а воинствующим безбожником.
И еще одно. Я служил в погранвойсках и знал о подпольной вредительской работе сионистской организации «Джойнт» в Советском Союзе. Эти материалы были напечатаны при Сталине. Я думаю, что это было лебединой песней Иосифа Виссарионовича. После публикации этих материалов его не стало. Никита Хрущев, придя к власти, сказал, как будто кто-то его тянул за язык: «Никакой организации «Джойнт» не было, все это неправда». Сказано было на весь мир: дескать, вы поддержали меня, а я поддерживаю вас.
Когда Соломон Юрок приехал и предложил свои условия по организации выступлений русского балета за рубежом, Фурцева настаивала на изменении этих условий в нашу пользу. Соломон сидел, ждал окончательного решения и скучал. Я, видя, что человек скучает, и понимая, что мне все равно уже крышка, решил включить ему запись Ростовских звонов – мне было интересно посмотреть на реакцию бывшего россиянина на Ростовские звоны. Проходит 
минута, две, три… Дверь открывается – входит Фурцева. Спрашивает его: «Что с вами?» А он сидит и плачет. Вдруг говорит: «Екатерина Алексеевна, продайте мне лицензию на эту пластинку. Ее услышит весь мир». Она посмотрела на меня: «Десятников, свободен!» Пластинку после этого стали печатать у нас, правда, мою фамилию сняли с обложки, хотя я и текст написал, и запись организовал. На пластинке имя автора отсутствовало. И слава Богу! Я свое дело сделал. Пластинку на всех языках потом напечатали, она пошла по всему белому свету. Если говорить строго, то мое участие в русском движении начинается именно с 1963 года, с конкретного дела – организации записи Ростовских звонов. Я был молодой искусствовед, неопытный. В 1943 году я надел погоны и демобилизовался после 16 погонных лет. Пришел в университет, а мне говорят: «Ты никогда сюда не поступишь». Сюда поступали с третьего захода, а у меня какие знания? А я сидел и готовился. Меня приняли, с осени 1960 года – я на вечернем отделении, работал в Министерстве культуры, а вечером бежал в университет. В вопросе национального самосознания все мы – и вы, и я – «коренники». Патриотизм воспитывался в семье, и мы понимаем, что это такое.
Национальное самосознание: кто я есть? Да вот моя родословная. Мои корни – казачьи. А кем я еще могу быть? Мой дед, Георгий Алексеевич Попов, дважды был арестован. Первый раз – в 1931 году, когда его на казачьем кругу выбрали председателем колхоза и он не отдал продотряду зерно в посевную. Разве можно изымать семенной фонд? Его арестовали по 58-й. Пошел на Север. А второй раз в 1946 году – тоже по 58-й – без права переписки. Мама, естественно, все это от нас утаивала. Я узнал об этом, когда уже демобилизовался и можно было мне об этом сказать. Отец был пограничником – я родился на китайской границе, на заставе. Все мои предки служили на границе. На Кубани и в Оренбургской губернии. Кто я такой? Я плоть от плоти русский человек, казак. Поэтому разговор со мной – это разговор, как с представителем коренного казачества. Получилось так, что с материнской стороны деда и бабушку я не видел. Дед умер в 1952 году в тюрьме в Армавире. А с отцовской стороны моя бабушка умерла после Гражданской войны. А дед, раненный, вернулся с фронта в 1917 году и вскоре от ран умер. Я приехал на Кубань в станицу Темижбекскую уже в звании капитана… Мамина фамилия – Попова. Соседи говорят: «Вот приехали, осматривают свою бывшую усадьбу, наверное, претендуют на нее». Дед был первым председателем колхоза в станице… Недалеко от города Кропоткина. Брат был атаманом. Оба они служили в конвое Его Императорского Величества. И оба сопровождали государя в поездке к преподобному Серафиму Саровскому и в другие святые места. Это были люди, на которых государь надеялся. Образование у них было – церковноприходская школа, достаточное, чтобы служить Отечеству. И национальное самосознание, о котором мы сейчас говорим, я усвоил вместе с молоком матери. Я – человек от земли. И все, что мною уже потом было сделано как офицером-пограничником, – а все мои предки служили на границах Российской империи, – и было воплощением моего национального самосознания.
Когда Никита Хрущев стал разгонять государственно настроенных людей, это в первую очередь коснулось ненавистного ему КГБ. А ведь я, будучи пограничником, являлся офицером КГБ. Вопрос национального самосознания среди сотрудников КГБ был отшлифован школой, опытом работы, конкретными делами по защите интересов Советского государства. Будучи «дембелем», я был принят на работу вначале в Третьяковскую галерею: мне хотелось быть рядом с искусством – хоть дворником, чтобы бесплатно смотреть на картины, репродукции которых я вырезал из журнала «Огонек» и складывал. Я пришел в галерею и увидел картины. Вот они! Мне заместитель директора Третьяковской галереи Владимир Николаевич Макаров сказал: «Вот что, товарищ капитан, дворником я тебя не возьму, будешь начальником отдела кадров. А я служил у Шверника. Николай Михайлович Шверник во время Великой Отечественной войны сформировал ту самую комиссию, которая занималась расследованием злодеяний фашистских оккупантов на временно оккупированной советской территории. В эту комиссию вошли русские люди, которые выезжали и в пушкинское Михайловское, и в Ясную Поляну Льва Толстого, в порушенный Смоленск, и во взорванный Киев, и в Чернигов» Из Третьяковской галереи меня перевели на работу в Министерство культуры СССР.
Судьба свела меня с выдающимся архитектором-реставратором Петром Дмитриевичем Барановским. Несмотря на разницу в возрасте, мы подружились с Петром Дмитриевичем. Когда я приходил к нему домой (а жил он в Больничных палатах Новодевичьего монастыря), то в беседах с ним я узнавал такое, о чем никогда не слышал. О том, как рушили Москву, как уничтожали корни русские. И ныне мы ощутили на себе, чем все это
закончилось. Последний этап уничтожения памятников русской культуры приходится на правление безбожника и предателя Никиты Хрущева. И эту же линию продолжили Горбачев, Ельцин – люди обезбоженные. Обезбоженность и является тем самым главным качеством, которое, можно сказать, и решило судьбу нашего государства.Кто такой П.Д. Барановский? Человек, который родился в 1892 году, а умер в 1984 году. Прожил 92 года. Это человек-глыба. Я очень многое от него взял. Своим подвигом он спас от уничтожения многие памятники Москвы, и в первую очередь храм Василия Блаженного. Он рассказывал мне, как ему позвонили и сказали, что его вызывает Лазарь Каганович. Беспартийный Барановский приходит, и Каганович ему говорит: «Согласно волеизъявлению советского народа, Московский комитет партии принял решение снести храм Василия Блаженного, который мешает прохождению демонстраций по Красной площади. Возглавьте группу по подготовке этого памятника к уничтожению. Отберите самое ценное, сфотографируйте, сделайте обмеры…» Барановский подошел, саданул кулаком по столу: «Да какое вы имеете право! Это святыня! Да вы знаете, в честь чего она поставлена?» Вот такой был разговор беспартийного человека, который ясно сознавал, что жить ему осталось немного. Он вышел из кабинета, хлопнул дверью, спускался вниз и думал: «Сколько мне теперь отпущено времени?..» Дошел до Центрального телеграфа, зашел: «Девушка, дайте мне бланк правительственной телеграммы». Пишет: «Москва.
Кремль. Товарищу Сталину. Прошу предотвратить взрыв и уничтожение храма Василия Блаженного, так как это нанесет политический вред советской власти. Архитектор-реставратор Барановский». Телеграмма ушла. Петр Дмитриевич прошел по Красной площади, попрощался с Василием Блаженным. Его арестовали. Но телеграмма, которую он послал, сыграла свою роль. В воспоминаниях Андрея Вознесенского есть такой фрагмент. У них преподавал И.В. Жолтовский, выдающийся архитектор. Он был членом комиссии по реконструкции центра Москвы. И вот была назначена встреча экспертной комиссии, возглавляемой архитекторами, с членами Политбюро. Перед тем как началось заседание, внесли макет центра Москвы. Входят члены Политбюро. Только расставили детали макета, подходит Каганович, снимает с макета Василия Блаженного и убирает в сторону. Сталин ему: «Поставь на место!» Он поставил на место. И.В. Жолтовский не досказал только лишь одного: сделано это было потому, что Поскребышев получил телеграмму и доложил Сталину. Как бы мы ни относились к Иосифу Виссарионовичу Сталину, в его деятельности сказывалось десятилетнее пребывание в духовных школах Российской империи. Он получил четырехклассное начальное духовное образование, а потом обучался в Тбилисской семинарии, где был вначале пятым учеником по успеваемости, а потом и четвертым. Там выставляли баллы, и он не сдал только лишь выпускные экзамены, которые давали право быть священником. И Священное Писание он знал так, как не знает никто из тех, кто хулит сейчас Сталина. Обстановка тогда была такая, что безбожники во главе с Лениным измывались над Россией. Сталин как опытный политик не имел права тогда выступать против этого. И его позиция обнаружилась только лишь незадолго до начала Великой Отечественной войны, когда на заседании Политбюро – неслыханное дело! – было принято решение об отмене постановления Политбюро, возглавляемого Лениным, которое было названо перегибом в борьбе с религией.
Надвигалась Великая Отечественная война. Что могло спасти Советское государство? Народная вера, наши святыни. Сталин, имевший духовное образование, многократно прочитавший Священное Писание, все понимал и делал все, что мог. Достаточно сказать, что, когда решался вопрос о восстановлении патриаршества, его беседа с митрополитом Московским Сергием и еще двумя владыками закончилась положительно. Заговорили и об открытии духовных семинарий. Сталин спрашивает: «Что, у вас не хватает кадров?» Владыки ответили, что священники становятся офицерами, есть даже маршал... «Хорошо, напишите прошение. Мы рассмотрим». Советские войска уже приближались к границам европейских государств, к Балканам. Нужно было решать вопрос о положении Церкви в Советском государстве, и Сталин его решил. Мне об этом рассказал крестник Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского), человек, который его сопровождал во всех поездках, – о. Алексий Астапов (его отец был управляющим делами Святейшего).
В 1963 году звонит мне Илья Сергеевич Глазунов: «Владимир Александрович, Алексей Данилович Астапов, ученый человек, просит разрешения посетить Успенский собор Кремля. Попроси, пожалуйста, разрешение в Министерстве культуры». Я получил разрешение от Николая Сергеевича Калинина, помощника Фурцевой, пошел в Кремль, получил разрешение у главного хранителя соборов Московского Кремля и Оружейной палаты подполковника КГБ Николая Никитича Захарова. Мы пришли в Успенский собор, Захаров – с нами. Астапов говорит: «Владимир Александрович, а нельзя ли пройти в алтарь?» Я спрашиваю Захарова. Отвечает: «Почему нельзя? Можно и в алтарь, заходите!» Через Царские врата нельзя, заходим через дьяконник. Видим: гранитная плита, на ней толстый слой пыли. Астапов в костюме с иголочки рукавом стирает эту многолетнюю пыль и целует плиту: «Здесь покоится митрополит Петр, духовный основатель Москвы». Именно со святителя Петра начала возвышаться Москва.
Удивительное дело! В Москве в советское время, по сути, все улицы были переименованы, но осталась одна улица, которая и до сих пор так называется: Петровка. В честь кого она названа? В честь Московского митрополита Петра. Он перенес духовную столицу Руси из Владимира в Москву. Прежде всего сам переехал и привез святыню из святынь – Владимирскую икону Божией Матери, которую до сих пор хранят в Третьяковской галерее под инвентарным номером как экспонат, хотя время от времени и молятся перед ней. Но со святынями нельзя шутить. Святыня должна быть с народом. Прошло шестнадцать Всемирных русских народных соборов. Я все время писал записки в Президиум: «Прошу включить вопрос о возвращении иконы Владимирской Божией Матери из Третьяковской галереи к месту ее исторического пребывания – в Успенский собор Московского Кремля». Эта святыня решает вопрос, о котором сказал В.В. Путин. И вот пока мы с покаянной молитвой всенародным крестным ходом не принесем в Кремль святыню, пред которой поставлялись на великое княжение, перед которой правители Руси получали благословение на расширение нашего государства от океана до океана, перед которой русские люди молились обо всем святом и великом, – ничего существенно в нашем государстве не изменится.
Я понимаю, что все должно идти шаг за шагом. И я готов продолжить подавать записки в Президиум и добиваться перенесения святыни в Кремль. И тогда вопрос национального самосознания и другие вопросы решатся сами собой, потому что в Московский Кремль вернется Хозяйка Земли Русской. А сейчас она, что бы ни говорили, под арестом. И мы, русский народ – тот самый народ, цементирующий государство, – не решили этой задачи. Мой ответ таков: будет решен этот вопрос – будет и дальнейшее поступление Божественной энергии для спасения Отечества. Будет задержка – потомится еще святыня наша в заточении, но придет время, и будет она Хозяйкой и в Успенском кафедральном соборе Московского Кремля, и во всем государстве Российском.
И Патриарх Московский должен быть не в Чистом переулке, где наши Предстоятели пребывают с 1944 года, а в храме Двенадцати апостолов, на Патриаршем троне. При этом же храме находится Мироваренная палата, в которой до революции варилось миро и, скрепленное печатью Московского Кремля, рассылалось по всем православным соборам и церквам, приходам, в том числе и за рубежом.
– Владимир Александрович, а я хотел еще вспомнить, что эта святыня Божией Матери Владимирской не так давно тоже совершила чудо на нашей земле: в 1993 году, 3 октября, она по просьбе Святейшего Патриарха Алексия была принесена в Богоявленский собор, и многие говорят о том, что благодаря молитве перед этой иконой предотвращено было крупнейшее кровопролитие и гражданская война в России.
И мне кажется, что решение этой сверхзадачи о перенесении Владимирской иконы Божией Матери в Кремль можно было бы приурочить к грядущей великой дате – тысячелетию памяти крестителя Руси равноапостольного князя Владимира, которая будет в 2015 году. Как вы считаете?
– Когда тебе девятый десяток, то важен каждый день, хотелось бы отмолить хотя бы часть своих грехов моей далеко не праведной жизни. Я, многогрешный мирянин, чаю перенесения иконы и сделаю все, от меня зависящее, чтоб так оно и было. И чем скорее, тем лучше. А следовательно, и для русского народа, и для государства Российского.
– Для того, чтобы этот прекрасный день приближать, наверное, имеет смысл нам, здесь собравшимся, обратиться ко всем нашим близким, к нашим читателям, ко всем православным неравнодушным людям с предложением усиленно молиться перед Владимирской иконой Божией Матери. Дорога к иконе открыта, пусть она и под номером пока. И Богородица, наша Матушка, услышит и приблизит час нашего чаяния.
Как только у человека есть хоть немного свободного времени, нужно идти туда, падать на колени перед Матушкой Владимирской и молить Богородицу: «Матерь Божия, только Твоими молитвами может приблизиться этот день!»
– Я так и делаю. Молюсь в уголке. Читаю молитву мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному». Потому что я сознаю свою греховную сущность, я человек на исходе, на девятом десятке. Молюсь за себя и за своих дедов, за родителей, за друзей и соратников, за всех тех, с кем прошел жизнь: «Пресвятая Богородице, прими наше покаяние!»
– Я за последний календарный год – и это, наверное, не случайно – трижды побывал на Афоне. И понял, что все там решает Божия Матерь. И люди там не просто праздно говорят об этом, а свято в это верят. Я убедился в этом на своем личном опыте. Строишь какие-то планы, программы побывать в одном месте и в другом, а мне говорят: «Божия Матерь все устроит, что ты волнуешься». Богородица Матерь Божия все три раза выстраивала все так, что лучше невозможно придумать.
Вы очень хорошо помните, как Владимир Мокроусов построил часовню у бассейна «Москва» еще до восстановления храма Христа Спасителя. И люди приходили и читали акафист Державной иконе Божией Матери.
Я помню беседу с покойным Патриархом Алексием именно о том, возможно ли возрождение храма Христа Спасителя. И он тогда написал (это был, кажется, 1992 год) в спецвыпуске «Правды», который я сам делал: «Может быть, наши потомки далекие когда-нибудь его возродят». А прошло всего несколько лет, и храм встал. То есть, если Матерь Божия захочет, она все сделает – по нашим молитвам. Поэтому правильно, будем молиться перед Владимирской иконой, будем акафисты читать, будем Ее прославлять, и Она Сама все устроит.
– Напоследок вот что я хочу сказать. Дела, которые мы делаем, мы должны делать до последнего нашего вздоха. Задачу себе поставил каждый – выполняй ее изо дня в день.
Вот я, демобилизовавшись, после армии, устыдился того, что я до сих пор не нашел того места, где похоронен мой отец. Во время Великой Отечественной войны, в 1941 году, мы получили похоронку на отца: погиб. А где, что… Мать в слезы, ну и все такое прочее. Во время войны с этими бумажками трудно было. Мы даже подробностей не знали: то ли погиб, то ли в плену… Совесть в человеке – это тот самый аппарат, который подвигает его делать то, что нужно. И я стал писать по военкоматам, начиная от границ, в областные, районные военкоматы: не похоронен ли на вашей территории
капитан Десятников Александр Никифорович, 1905 года рождения? Получаю ответы: нет, нет, нет… Получаю из Московского областного военкомата: в Московской области такой не значится. Написал в Смоленск – не значится. После Смоленска пишу в Вязьму. Получаю: «Уважаемый Владимир Александрович! Капитан Десятников Александр Никифорович, начальник штаба 911-го стрелкового полка, 244-й стрелковой дивизии, 4 октября 1941 года погиб в боях за город Вязьму, в Масловском сельсовете, в деревне Приголовки». Я написал женщине, которая была свидетельницей последнего боя моего отца. При встрече она рассказала, как это было. Пограничников окружили, они с винтовками, а у немцев танки, пулеметы и самолеты. А я говорю: «Где же были вы?» – «Вырыли себе норы и с детьми в этих норах глубоко сидели». Пограничники стояли насмерть. Мой отец прорыв хотел сделать. Но был из пулемета сражен, был захоронен. А потом был перезахоронен в Вязьме, о чем написали мне из военкомата. И вот тогда в память об отце я задумал доброе дело сделать. Написал в Центральный Комитет Коммунистической партии в 1981 году письмо о том, что предлагаю создать новый туристический маршрут от Бреста до Москвы. Дорога, по которой к нам приходили – было три войны – в начале XVII века, в 1812 году, в 1941-м. Письмо мое ходило-ходило, получаю ответ, номер у письма есть: «Ваше предложение принято. Дано поручение Министерству культуры разобраться с этим делом и решить вопрос». Кончилось тем, что начали восстанавливать памятники по этому маршруту – нельзя же везти людей на развалины храмов, разрушенных безбожниками. Все это затянулось до перестройки. А потом, уже в перестройку, написал новое письмо: предлагаю продолжить этот маршрут до Парижа. По этой дороге через Бородино, Вязьму, Смоленск, Минск проходили эти войны. И сейчас на границах нашего государства Россия – Беларусь опять с этой же стороны устанавливают ПРО в Польше, с которой все три войны пришли, в Чехословакии, к сожалению, и в других государствах. Мы понимаем, что нас ждет беда.
Мне хотелось создать такой туристический маршрут не для того, чтобы посмотреть Париж, а посмотреть свое Отечество. Многие едут за границу и даже на яхтах плывут к мысу Трафальгар, для того чтобы засвидетельствовать свое почтение адмиралу Нельсону, который разбил французский флот и предотвратил вторжение Наполеона в Англию. В своем Отечестве показывать памятные места надо – люди мало что знают, мало где бывают. Я прошел все эти города, без машины, а именно пешком – и Дорогобуж, и Ельню, и Вязьму, и Гжатск, и Бородино прошел.
В 2009 году началось регулярное движение по международному туристическому маршруту Москва–Бородино–Париж.
27 августа 2011 года в здании вокзала станции «Бородино» Московской железной дороги мы торжественно открыли Международный туристический маршрут, с тем чтобы люди пешком, на машинах, на велосипедах, на конях могли поехать, повторяю, по своей территории, побывать в усадьбе Грибоедова «Хмелита», в Спасском – у Глинки, в Дорогобужском Болдином монастыре, приехать в Смоленск, прикоснуться к святыням – современницам «Слова о полку Игореве», увидеть церковь Петра и Павла, что на вокзале, церковь Архангела Михаила. И вот у этих святынь чувство национального самосознания, о котором мы сегодня говорили, будет расти. С тем чтобы не рассыпалось наше государство. Хотелось бы, чтобы по этому маршруту прошла молодежь прежде всего. Чтобы она узнала наши святыни, полюбила свою Родину. А полюбив свою Родину, легче понять и другие народы. Нам есть что помнить, нам есть чем гордиться. Нам есть что показать и есть о ком рассказать. И мы хотели бы всем, кто приезжает к нам, показать наши святыни. 8 сентября 2012 года Президент России откроет праздник на Бородинском поле. Даст Бог, мы встретимся там 8 сентября и приглашаем всех тех, кто прочитает нашу беседу, принять участие в грядущем празднике – 200-летии «великого дня Бородина» и пройти первый этап международного туристического маршрута Москва – Бородино–Париж.
Чувство национального самосознания не только из книжек берется, оно рождается из того, о чем говорил великий Пушкин: «Два чувства равно близки нам, в них обретает сердце пищу – любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу».
Беседу вел Андрей ПЕЧЕРСКИЙ