Начиталась умных книжек и решила поститься сухоядением. Иду по лесу, рассуждаю, как хорошо посидеть недельки две на сухих фруктах и орешках. Наверняка похудею.
Встретил меня Батюшка, как обычно, ласково.
– Благословите на сухоядение, – говорю ему.
Батюшка с грустью посмотрел на меня, вздохнул и говорит:
– Какой тебе пост, тебе гостей принимать…
Я ничего не поняла, но уточнять не стала. Помолилась, причастилась и через пару дней, как обычно, отправилась домой.
В декабре в Москве Генеральный штаб проводил игры, штабные маневры. На них со всех концов нашей необъятной Родины слетались командующие округов и армий. Многие из них – друзья моего мужа. Особенно среди командующих воздушными армиями. Особо нежная дружба у мужа была с летчиками. Он говорил, что его первая любовь – это небо. Что летные генералы всегда много моложе пехотных и прочих. Командующий воздушной армией должен быть летающим, а тот, что с животом, и кому под пятьдесят, на современном аппарате далеко не улетит. Летчики – особый народ, особая каста. Полеты в небе вызывают ощущение избранности, а постоянная опасность и риск учат ценить жизнь. Радоваться ей, как радуются дети. Летчики умеют ценить красоту, у них самые красивые женщины, они хорошие друзья. Отзывчивые и благодарные. Многие из них талантливы во многом. Пишут стихи, музыку, рисуют. Муж говорил, что знает одного летчика, сейчас он известный конструктор, который вышивает золотом.
Вот такие друзья-молодцы стали наведываться к нам в дом в декабре во время Рождественского поста. Но о посте в советские годы многие даже и не помышляли.
Вначале было все в рамках. Приходили по двое, по трое, сидели тихо и скромно. Пока в один из вечеров не нагрянул Василий Самсонович Логинов, командующий воздушной армией Закавказья, со своим начальником штаба Юрием Александровичем Василевским, сыном маршала, ближайшим другом мужа и нашим соседом по даче.
В Москву Василия Самсоновича привели не одни маневры. Логинов прилетел еще и получить орден. Орден за то, что сумел заставить произвести посадку своего соседа, командующего ВВС Турции. Турок из спортивного интереса и хулиганства каждую ночь перелетал границу на своем сверхзвуковом истребителе и кружил среди Кавказских гор. Наши несколько раз поднимались его остановить, но безуспешно. Тогда Василий Самсонович принял самостоятельное решение, поднялся сам со звеном асов и посадил турка на одном из своих аэродромов. Это событие решено было отметить у нас в обществе друзей. Обмыть орден – подходящий случай собраться всем вместе. Собиралось прибыть минимум человек двадцать. По опыту я знала, что чисто мужская компания для меня – скука. Я решила повеселиться тоже, и для этого пригласила двух своих приятельниц. Каждая стоила десятерых. Одна – певица с прекрасным голосом, вторая – комедийная актриса, моя сокурсница по Вахтанговской студии, променявшая карьеру на престижный брак, стала женой замминистра энергетики Некрасова, но талант ее распирал и при всякой возможности стремился наружу.
Собрались герои, приехали дамы. Для начала нужно было соблюсти ритуал. Для этого взяли хрустальную крюшонницу, на дно положили орден, залили его шампанским, коньяком, водкой, сухим вином, все это выпили и сели за стол.
Гостей принимать я люблю и умею. Я – повариха в третьем поколении. Моя нянька работала на личной кухне у графа Шереметева, мама ей не уступала, а я – им. Все, что возможно, было на столе. У всех вызывали восторг именно мои произведения. Гостей принимать я люблю и умею.
Выпили, закусили, дамы вдохновили кавалеров, и начался концерт. В репертуаре моего мужа – «Гори, гори, моя звезда» и «Калитка». Знаменитость пела «Оренбургский пуховый платок» и «Течет Волга». Ирина, комедийная актриса, – тюремные романсы со слезой. Все хором пели «Подмосковные вечера» и «Каким ты был, таким остался».
Кульминация – пошли в пляс. Да какой! Кто отбивал чечетку, кто цыганочку с выходом и коленцами, кто русскую вприсядку. Дым коромыслом!
В квартире под нами жил Поликарпов, замминистра иностранных дел. Он разрывал нам телефон, умоляя остановиться. У него качалась хрустальная люстра, и он боялся, что она грохнется. А я потеряла контроль над ситуацией, меня никто не слышал, и я выдернула шнур из телефонной розетки. Сидела и в ужасе ждала – чем все закончится?
А закончилось все неожиданно и сразу. Устали! Отдышались, похохотали, еще раз поздравили виновника торжества, поблагодарили меня за «прекрасно проведенный вечер» и разъехались.
Уехали и дамы. Остались Юра Василевский, Василий Самсонович и мы. Я собралась идти к себе отдыхать – но не тут-то было. Команда: надевать шубку – и на воздух. Надевают шинели, и мы выходим на улицу.
Свежесть наступающего утра бодрит. Выходим на Тверскую. Со страшной скоростью мчатся ночные машины. Прохожих мало, только начинают просыпаться, и появляется первый городской транспорт.
Мои генералы принимают решение поклониться Борису Михайловичу, отцу Игоря, и Александру Михайловичу, отцу Юры, их прах находится в Кремлевской стене. Берут меня крепко под руки, чтоб не сбежала, выходим на середину Тверской и строевым маршем, чеканя шаг, высоко задирая ногу, – при этом поем «Прощание славянки», – маршируем на Красную площадь…
Через несколько дней я еду в Пустыньку к отцу Тавриону. Приезжаю, молчу. Он смотрит на меня и тихо говорит:
– Ай, ай, ай, как нехорошо…
Качает головой:
– Как нехорошо.
Мне стыдно, я молчу. Батюшка жалеет. Предлагает остаться до Рождества. До праздника – неделя, Новый год на носу, раньше я так надолго никогда не оставалась в Пустыньке… Но я провинилась – и остаюсь.
С пяти часов утра ежедневно – в храм, служба начинается в семь и идет до одиннадцати часов, потом сразу – обед, после обеда – послушание. Все работают. Кто на кухне, кто прибирает храм. Я носила воду из колодца для стола. Мужчины чистили и ремонтировали хлев, а кто – в столярной.
Отдых пред всенощной – часа два, два с половиной. Я спала как убитая. В 17 часов начало всенощной. В 20 часов – ужин, немного на воздухе и всю ночь, до пяти часов, молитва в кельях. Паломники читали вслух правило, каноны, акафисты, пели тропари.
Сон – не больше часа-полутора, и все, бодрые, бегут в темноте к храму, где уже ждет нас Батюшка. Не знаю, когда он спал?
Накануне сочельника соборовались. Готовились к празднику.
Такого Рождества у меня никогда не было и больше не будет.
Ночь, легкий морозец. На темном небе светятся рождественские звезды. Мерцают огоньки из окошек низенького деревянного храма преподобного Сергия Радонежского. Из него выходит крестный ход с разноцветными фонариками, хоругвями, иконами, и все тихо поют. Проходят медленно меж вековых сосен от кельи к келье. Славят родившегося Христа…
В конце службы Батюшка выходит к богомольцам. На нем мантия с длинным шлейфом, она перекинута через левую руку, как тога у патриция. Все его поздравляют. Малороссийские певуньи чистыми голосами поют Батюшке колядки. Он всех одаривает подарками: кому фрукты, кому сладости. Мне достался ситцевый платочек. Батюшка всех сам провожает к праздничным столам. Благословляет и идет отдыхать.
Стол ломится. Рыба жареная, копченая, соленая, разнообразные пироги, особенно мои любимые с вязигой, салаты, фрукты, овощи. Угощают красным вином. За столом – от юродивых Люды и местной босоножки Марии Ивановны до московского профессора, с дочерью которого дружит до сего дня моя дочь, и они как сестры. Все – одна дружная счастливая семья. Всем хорошо, на душе мирно, тихо. Страха и боли совсем не осталось. Нас принимает чудесное, живое и необъятное!..
Сижу и думаю: «Вот где настоящий праздник! Вот настоящая радость! Как передать хотя бы некоторое представление о ней нашим друзьям в Москве, как рассказать им – в чем она, самая большая человеческая радость на нашей грешной земле?..»
С.А. ШАПОШНИКОВА