Была холодная зима 1941 года. Первый год Великой Отечественной войны. Немцы подошли к Москве очень близко. Со стороны Волоколамска оставалось до ее окраин менее 45 км, а со стороны Ленинградского шоссе еще меньше.
Я, Заржецкий Анатолий Васильевич (мне тогда было семь лет), с отцом, матерью и бабушкой проживал в деревне Степаньково недалеко от г. Истры.
С кровопролитными боями немцы захватили г. Истру и, практически, все деревни и поселки района.
Наша деревня Степаньково сгорела во время боев. Мирные жители сидели в окопах, и мы в их числе. Когда немцы ворвались в деревню, то выгнали всех из окопов и заняли их сами. Десятки мирных жителей с детьми, стариками и младенцами на руках остались в лютый мороз под открытым небом. Дело шло к вечеру. Смеркалось. Вдруг началась перестрелка. Трассирующие пули, казалось, летят со всех сторон. К этому добавился еще минометный обстрел. Кто-то из жителей упал замертво; кого-то зацепил осколок. Люди в панике стали разбегаться кто куда. Мы побежали к лесу. Моя бабушка что-то шептала и крестилась. Добежали до леса. Наступила темная холодная ночь. Ее провели на снегу под открытым небом. Костер разводить нельзя: немцы стреляли даже на огонек папиросы.
Рассветало, к нам подошли другие жители. Собралось много народа. Решили искать хоть какой-нибудь сохранившийся дом или оставшиеся колхозные постройки. Вспомнили, что в деревне Полевшина до войны было построено большое двухэтажное деревянное здание школы. Пошли в Полевшину лесом. На дорогу выходить боялись - встреча с немцами на дороге ничего хорошего не сулила: либо забирали к себе на работу, либо расстреливали. Наконец пришли. К всеобщей радости школа оказалась сохранившейся и не занятой немцами. Места хватило всем. Так мы прожили в школе восемь-десять дней. Немцы заходили в школу редко, но всегда, чтобы отбирать какую-нибудь одежду или валенки. Очень не нравилась им наша зима.
Но вот началось освободительное наступление наших войск под Москвой. Никто из нас не видел этих предельно жестоких и кровопролитных боев. Они прошли довольно далеко от нас, ближе к Москве. Мы даже ничего и не знали.
Однажды рано утром в школу пришли немцы, в спешке выгнали всех на улицу и подожгли школу со всех сторон, а сами исчезли. И снова мы оказались под открытым небом. Положение еще хуже. Многие жители не успели взять оставшиеся в школе вещи и они сгорели. Что делать?
Недалеко от сгоревшей школы была большая двухэтажная церковь (названия церкви я тогда не знал). Назвать это здание церковью тогда было довольно трудно: не было у него ни креста, ни колокольни. Этот Господний храм был когда-то очень красивым и торжественным (я видел его на фотографии), но при советской власти был приспособлен под гончарную мастерскую. Ему еще повезло: он не был разрушен до основания. В гончарной мастерской до войны делали глиняные горшки, крынки для молока и другую утварь. У многих еще было в памяти, когда в церкви по праздникам слушали священника. Проходя мимо, многие молились на храм, говоря при этом: "Господи, спаси и сохрани". Не было длинных молитв, и вот просьба к Господу "Спаси и сохрани" во время войны была одна из самых больших просьб у миллионов русских людей.
И вот он, Храм Господний, рядом. Люди вошли в церковь. Все перевернуто внутри, но стены есть, они укроют. Господь поможет.
Мы попали в придел - длинное узкое помещение со сводчатым потолком. На каменный пол большим слоем наслали сухой сломы. Сначала народу было не очень много. Но к вечеру храм был забит людьми до отказа. А люди все шли и шли. И не было этому конца. Казалось, что стены раздвигаются, церковь приютит всех. У задней стены придела зажгли "коптилку" из гильзы от снаряда. Вход закрыли какими-то тряпками - дверь была сорвана. От человеческого дыхания стало тепло. Люди от усталости и пережитого задремали. Вдруг среди ночи женский крик: "Горим!". Я не знаю, что там произошло. Вернее всего опрокинулась горящая "коптилка". Солома вспыхнула как порох. И тут раздался голос, его услышали все: "Спокойно, всем сидеть!". Пожар погас. Никто даже не обгорел.
Сейчас, будучи взрослым человеком, а не семилетним ребенком, я хорошо себе представляю, что могло случиться, если бы не было этого голоса с небес "Всем сидеть!". В панике ни один человек не спасся бы. Все сгорели бы заживо. Я абсолютно уверен, что Господь не допустил в храме сделать братскую могилу.
Прошло много лет с тех пор. Уже в юношеском возрасте и более старшем, после войны, меня тянуло в Полевшину к этой церкви. Приходил и с друзьями. Рассказывал, как по воле Господа Бога нашего был спасен. Каждый раз, вспоминая далекие годы, я с сожалением смотрел, как стареют и разрушаются стены церкви. В приделе, где мы находились в 1941 году, от дождей и времени частично разрушился сводчатый потолок. Все заросло травой и бурьяном.
Однажды я узнаю, что в церкви д. Полевшина идет служба. С радостью и каким-то трепетом еду туда. И что же? Тот самый придел святителя Николая (пока больше ничего) трудами отца Алексия Лобачева восстановлен для службы. Получилась очень маленькая уютная домашняя церковь. Там по субботам идет служба. Приходят люди. Их пока немного, да и места маловато, но я не сомневаюсь, что с помощью Господа Бога нашего Иисуса Христа, храм во имя Казанской иконы Божией Матери будет восстановлен на радость христианам.
Я ничего не придумал. Мальчишеская память очень цепкая. Я могу забыть, что было вчера. Но все военные и послевоенные года я помню до мельчайших подробностей, как будто все это происходило недавно.
А. В. ЗАРЖЕЦКИЙ