Размышления на "забытую тему"
Понятия о чести и личном достоинстве всегда были высоко вознесены в российском общественном сознании. Для знати, высшего и среднего сословия, особенно офицерского корпуса, строго блюсти их было понятием трепетным, чуть ли не священным.
И о защите чести и достоинства очень пеклись. Малейшее оскорбление (даже если это произошло невзначай, на пирушке и без злого умысла или просто кому-то захотелось "обидеться") служило поводом для дуэли: "Только кровью можно смыть позор обиды!"
А потом в суете кровавых революционных разборок, в громадье планов и великих строек социализма и коммунизма, когда "кадры решали всё", но сами состояли из "винтиков", стало вообще не до личных амбиций, а уж тем более - до человеческого достоинства.
Но вот что любопытно. Вы замечали, наверное, что на одного подчиненного своего один и тот же начальник может кричать, обзывать его самыми грубыми словами, а на другого - в подобных же обстоятельствах - даже не повысит голоса. В чем здесь секрет?
А его в нашем случае, попросту говоря, не имеется. Ведь Господь не только призывал творить добро ("пусть ваша левая рука не знает, что делает правая"), но и защищать, спасать себя от проникновения зла в собственную душу. В этом смысле человек вполне может контролировать, укреплять свой духовный мир, уметь с Божьей помощью концентрировать свои силы противодействия "на нужном направлении".
И здесь требуются немалые усилия воли. Представим себе реальную, много раз описанную ситуацию. На великосветском балу в Санкт-Петербурге Наталью Николаевну Гончарову пошлыми комплиментами и "предложениями" преследует повеса-Дантес. А она робеет под его напором, смущенно улыбается, хотя Пушкин, замечавший всё это со стороны, испытывает боль и страдания. Но… по светским нормам не может вмешаться, чтобы не стать всеобщим посмешищем, прослыть банальным ревнивцем (ведь кое-кто подобной выходки как раз и ждет от него! - все эти повторяющиеся моменты зафиксированы в воспоминаниях современников). Лишь сама супруга великого русского поэта могла в таких испытаниях отстоять свое достоинство и честь самого Пушкина: публично отвесить наглецу звонкую пощечину и тем самым мгновенно захлопнуть перед ним дверь в высшее общество. И тогда культура наша, возможно, не переживала бы до сих пор ту чудовищную трагедию.
Да, с волей и ее проявлениями у нас многое напутано. Не перестаешь удивляться, когда пишут, что у Сталина, который, как известно, немало сотворил зла, был весьма пронзительный взгляд, словно просверливающий любого, кто представал перед ним. Редкий храбрец, отмечает даже Г.К.Жуков, был в состоянии выдерживать этот волевой, испытующий, насквозь пронизывающий взор вождя. В это трудно поверить. Во-первых, не гипнотизером же был Иосиф Виссарионович, а взгляд его страшен был лишь потому, что за ним была огромная сила - стоявший перед ним не знал даже, куда выйдет из кабинета "Хозяина". Во-вторых, известен и такой "антифакт" - А.А. Власов, будущий генерал-предатель, спокойно выдерживал это сталинское испытание, потому что был очень близорук, носил очки с толстыми линзами, и видевшие его утверждали, что им казалось, будто его немигающие глаза смотрят из глубин черепа. Сталин это принимал за особую "силу воли", и тот был его несомненным любимцем - недаром же портрет А.А. Власова после декабрьского разгрома немцев под Москвой был опубликован рядом с фотографиями Жукова и Рокоссовского. Кто, скажем, мог бы цепенеть от такого "взгляда", если б тот принадлежал чабану, пасшему овец в горах, которым вполне мог стать будущий революционер "Коба", сложись иначе его судьба.
Коль мы заговорили о "воле" и "взглядах", коснувшись при этом Великой Отечественной, то хотелось бы привести такой разительный пример.
Тяжким летом 1941 года на один из участков Западного фронта прибыл Г.К. Жуков. Положение наших войск было незавидным, и он был в гневе. К тому же растерявшийся дежурный в штабной землянке не мог доложить командующему, где же командир полка или кто-либо из штаба. И тот решил сам пойти на позицию, где всё грохотало от вражеского огня.
- Т-товарищ генерал! - вытянулся перед ним командир в звании старшего лейтенанта. - В-вед-дем бой…
- Кто такой? - грозно перебил его Жуков. - Что ты здесь заикаешься от страха…?
- Я з-заикаюсь с д-детства. И не понимаю, что вы себе п-позволяете?
Полководец вначале оцепенел. Мало того, что младший офицер не обратился к нему "товарищ Командующий", как это было принято раболепствующими подчиненными, а выразился строго по уставу, предписывающему обращение в РККА только по званию ("мотивация" была железная: в штабах фронта генералов много, а Командующий - один! И комфронта к этому, грешным делом, привык), но он еще и дерзко "срезал" его. Но тут словно прозрел генерал армии: в глазах у молодого комроты не было и признака страха, а на гимнастерке его уже поблескивали медаль и орден (это в сорок-то первом году!).
- Извини, брат, никак не могу добиться, что здесь происходит. Может, ты просветишь меня?
И командир роты, хотя и заикаясь, но уже поменьше, по своей карте внятно и толково объяснил Командующему обстановку на всем участке полка.
- Вижу, что твоя рота одна стоит здесь как надо, - сразу распознав, что к чему, смягчился Жуков. - Принимай, майор, полк. А подкрепление тебе немедленно подошлю - вижу, как трудно тебе, хотя и не просишь. - И совсем по-дружески добавил: - Продержись еще полсуток: подари их мне, очень тебя прошу…
- Живыми не отступим, - твердо и без аффектации произнес вновь назначенный комполка.
- Верю, брат!
Данную историю в разных ее вариациях автор этих строк не раз слышал. И вспоминается вот что. Кто-то из исторических деятелей сказал однажды: "В жизни могут быть обстоятельства, из которых нет выхода. Но нет обстоятельств, из которых нельзя было бы выйти с честью".
В этом месте читатель вполне может задать вопрос: "Если всё так, если каждый человек в состоянии защищать, как вы пишете, свою нравственную зону, то как быть тем, кто оказался в зоне самой настоящей, где колючая проволока? Как здесь сохранить свое достоинство, если сама система "исправления" направлена как раз на то, чтобы это достоинство растоптать? Иначе зачем придуманы все эти нравственные унижения, власть "паханов", "авторитетов", произвол администрации?
Это самый трудный вопрос. Но и на него есть ответ: множество людей прошли подобные испытания. И далеко не все оказались сломленными. Особую стойкость проявляли наши репрессированные в лихолетье православные священники - им помогали вера, чувство долга и сострадания, нравственная стойкость, неколебимость. Они умели влиять на других, воздействовать силой убеждений, Божьего слова. "Человек не сдается!" - так назвали мы опубликованную недавно в "Руси Державной" рецензию на книгу Павла Калинниковича Галицкого "Этого забыть нельзя" (Записки реабилитированного), который безвинно пострадавшим провел в заключении 17 тягостных лет. Он не был священником, но проникся верой и силой духа, которых у многих не оказалось, и через все страшные испытания сумел высоко пронести звание человека, защитить свою душу от падения в бездну.
В нашу редакцию приходит много писем из мест заключения. Они зачастую предельно откровенны, их авторы рассказывают и о винах своих тяжких, и о том, как хотят встать на путь исправления, приобщиться к вере Христовой, участвуют в строительстве храмов в таких узилищах, просят присылать им нашу газету, церковную литературу. Мы, по возможности, стараемся помочь им, через объявления привлекаем к этому православную общественность, просто отзывчивых, сердобольных людей. И многие даже после освобождения продолжают присылать нам благодарственные письма, делиться своей радостью от сознания того, что одолели обрушившиеся на них силы зла, сумели отстоять свое человеческое достоинство. И души наши от этого радуются: ищут люди и все-таки находят в себе нравственные силы для самой трудной в этом мире победы - над собственной слабостью.
Таково уж свойство человеческой натуры, что его личная, охраняющая духовная сфера может - под воздействием целого ряда внешних факторов - сливаться с духовными сферами тех, кто с ним рядом отстаивает трудное, но правое дело, как бы преобразовывать в ощущение коллективной защищенности, того явления благодатного, которое мы как раз и называем русской соборностью. Здесь мы, русские как нация, к горькому сожалению нашему, многое порастеряли. Если раньше, во времена Российской империи, сама держава, ее символы были гарантией достоинства любого гражданина нашего, оказавшегося, скажем, за рубежом, то потом это как-то рассеялось. Вспомним "Письма русского путешественника" Н.М. Карамзина, записки И.А.Гончарова "Фрегат "Паллада", произведения И.С. Тургенева и других классиков наших. Как гордо, независимо, непринужденно чувствовал себя на Западе человек русский! А в советское время наших людей, отправлявшихся "туда", особенно туристами, могли заинструктировать до умопомрачения: ни с кем не вступать в контакты, опасаться "возможных провокаций", попыток "вербовки" со стороны их спецслужб. Будто представители "самой передовой", "самой образованной страны мира" были какими-то слаборазвитыми, мягкими, как воск, для всяких выкрутасов над ними. Их упорно и настойчиво учили поступаться своим достоинством. "Я - русский! Какое счастье!" - это восклицание Суворова могло бы звучать для нас как насмешка, да простит мне читатель этот пассаж. И всё же что-то еще живет в нас. Неистребимо, величественно, на изумление всего мира.
Если американцы, скажем, просто играют в достоинство, то мы, несмотря ни на что, храним его в глубинах душ наших. Они могут показно, "на весь мир", послать авианосец в точку земли, где угрожает опасность трем "славным янки". А вот на самопожертвование ради таких "парней" они попросту неспособны. Вы что-нибудь слышали про американского Александра Матросова, который во время войны закрыл бы амбразуру вражеского дзота, чтобы спасти своих боевых товарищей? Или об "их" Викторе Талалихине, который, чтобы не допустить сбрасывания бомб на свою столицу, пошел на таран немецкого "хейнкеля"? Или об "их" капитане Гастелло? Значит, в нас больше достоинства? Конечно! Только оно не показное, а натуральное, до времени скрытое.
…Завзятые специалисты по "русской душе" не устают утверждать, что одной из характернейших наших национальных черт является наше легендарное долготерпение. Ссылок на авторитеты при этом имеется предостаточно. Тут тебе и толстовское "непротивление злу", и бисмарковское "русские медленно запрягают"…, и даже шукшинское "бедоносчество" - это когда беды свои мы почему-то постоянно носим с собой, как наполеоновские солдаты "свои маршальские жезлы в ранце".
Однако представляется, что правды в этом утверждении примерно наполовину. Дело в том, что черту эту старательно (и долго) внедряли в сознание народа нашего его правители. И добились, что нас нужно основательно и многократно унижать, оскорблять, набивать нам физиономии, прежде чем мы решимся на соответствующий, как модно говорить сегодня, "адекватный ответ".
Вспомним, как "сверху" перед войной всему народу нашему была дана установка: "Не поддаваться на провокации!" Враги наши об этом прекрасно знали и наглели час от часу. Измывались над нашими пограничниками, оскорбляли их достоинство, изощряясь с "той стороны" во всяческих непристойностях, "пробно" стреляли в них. Их самолетам-разведчикам можно было спокойно нарушать наши рубежи, производить съемки - знали, что гитлеровских глумливо ухмыляющихся летчиков все равно чуть ли не с почетом препроводят вместо Колымы домой, в "фатерлянд"… После войны уже, многократно бывая в командировках в Германии, автору этих размышлений при общении с бывшими военнослужащими вермахта приходилось убеждаться, что они принимали всё это за элементарную "трусость и растерянность русских". Недаром же столь быстро и буйно взросла у них идея "блицкрига" - с такими можно разделаться за три недели! Да что немцы - даже японцы, несмотря на уроки Халхин-Гола, всю войну на Западе вели себя у наших границ с вызывающей наглостью - вплоть до обстрела, имитаций танковых атак наших рубежей. Эта ситуация была ярко запечатлена в двух наших художественных фильмах - "Приказ огня не открывать" и "Приказ перейти границу".
С этим "не поддаваться" мы так и пошли по жизни. Характерный пример. В конце 1968 года, меня направили в длительную командировку в тогдашнюю ГДР, в Лейпциг, туда только что возвратились наши танкисты, участвовавшие во вводе в Чехословакию войск стран Варшавского договора. Ныне этот ввод вовсю осуждают - в первую очередь те, кто уже тогда хотел бы видеть войска НАТО у наших границ. Но дело не в этом. Один из участников той операции рассказывал:
- Наша танковая колонна проселочными дорогами, через малые городки ЧССР, шла на Прагу. В моей машине был походный штаб батальона, и наш комбат на марше стоял в танковом люке - обозревал местность, давал команды по движению. И вдруг сбоку, из домика возле самой дороги, выстрел. И командир опускается прямо мне на руки. Наповал! Колонна останавливается, идут доклады наверх, запросы в Москву: что предпринять? А в домике том полная тишь. Чуют, видно, "чешские бандеровцы", что русские ни на какие ответные действия не решатся, просто не осмелятся. Видно, там пиво уже готовятся пить. И тут в наушниках слышу: "Чшто слутшилос?" Это запрашивает командир идущего следом гэдээровского танка, унтер-офицер. Объясняю ему, как могу, что, мол, выстрелом вон из того желтого домика убит наш подполковник. В ответ слышу "Яволь! Поньятно". Башня его танка разворачивается, гремит выстрел, и от домика фактически ничего не остается.
До Праги колонна идет спокойно, без всяких эксцессов. Так сержант союзной армии вместо наших генералов принял собственное решение по защите нашего воинского достоинства…
Зато в чешской столице все повторилось: специально подобранные кем-то юнцы бесновались возле наших военных, плевали на них, бросали в танки зажженные газеты, тряпки - знали, поди, что мы опять никакого отпора дать не решимся. Однако в тех кварталах, куда вступили немцы, был полный порядок. Потому что висели объявления: за то-то и то-то будет "то-то и то-то".
С этими "провокациями" против нашего личного и державного достоинства происходит что-то странное, как бы "игра в одни ворота". Это только мы должны перед всеми пасовать, заискивать, "не поддаваться", а к другим это вроде бы и не относится: творят что хотят - знают, что с нами им "всё дозволено". Хотя на всякого мудреца и у нас бывает "довольно простоты". Один знакомый моряк, "опекавший" в свое время 6-й американский флот в Средиземноморье, рассказывал, как "янки" очень их донимали облетами наших кораблей. Бывало, над самой палубой носятся - аж всё трясется. Один из матросов как-то разозлился, схватил лежащую на палубе швабру и приставил ее к плечу, как бы целясь в самолет. Боже, что за этим последовало! Летчик в страхе резко отвернул машину, едва не врезался в море, с трудом великим выправил истребитель. С того момента американцы начисто прекратили облеты наших кораблей. Вот так-то! Простой моряк, дорожа честью Флага, сделал то, на что никак не решились адмиралы - дал хотя и смешной, но все же отпор наглецам. Но если бы большие начальники и впрямь решились действовать "иными средствами", то были бы абсолютно правы перед всей мировой общественностью - ведь по Международному морскому кодексу облет боевых кораблей в океане для кого бы то ни было решительно воспрещен!
Многому ли в этом смысле нас научила история? Да почти ничему. Не так давно можно было прочесть в газетах, как командир нашего пограничного катера на Дальнем Востоке застал в наших территориальных водах японское судно-краболов, который дерзко, на глазах у всех вылавливал ценнейший морепродукт. В ответ на приказ застопорить машины и допустить на борт смотровую группу, нарушитель довыбрал улов и спокойно отправился восвояси. А дальше все стало походить на фарс: в течение нескольких часов пограничный катер преследует вора (далеко же забрался он в наши воды!), в то время как его командир упорно ищет связи с начальством: что делать? Как будто и Устав не знает, и с должностными инструкциями не знаком - над всем довлеют всё они же: их величества "не поддаваться на провокации" и элементарная "перестраховка".
Мы и до сих пор всего этого не изжили. При дерзком обстреле из тяжелого оружия мирного, спящего Цхинвала, где большинство населения - наши российские граждане, почему-то в течение восьми часов давали грузинам Саакашвили стирать с лица Земли город. Так долго всё согласовывали, принимали решение? Да и с непонятным спокойствием взирали наши, как американцы, нагло вторгшись в Севастопольскую бухту, на глазах у всех засоряли ее отбросами. Можно ли придумать большее оскорбление морской чести, Андреевского флага России? Опять стерпели, утерлись…
А ведь русские моряки всегда умели мужественно отстаивать честь и достоинство - личное и державное. Был, к примеру, такой исторический факт. Летом 1910 года по поручению императора Николая II отряд наших кораблей под командованием контр-адмирала М.С. Маньковского направлялся с важной дипломатической миссией в Черногорию. Путь пролегал мимо австрийской крепости Фиуме. Как и положено, флагман эскадры броненосец "Цесаревич" дал 21 залп "салюта наций". К изумлению моряков, крепость на приветствие не ответила, равно как и стоявший на рейде австрийский флот. Это было неслыханное оскорбление: салют дается не кораблям, но Флагу державы.
И русский адмирал немедленно принял решение: велел просигналить на их флагман "Фердинанд", уже собравшийся было выйти из гавани, что преградит ему путь и немедленно накроет огнем, если Российскому Флагу не будет принесено извинение. И хотя русских кораблей было вдвое меньше, австрийская сторона поняла, что с нею не шутят, и нашему Андреевскому сразу же отсалютовали и эскадра, и крепость!
Давайте наконец вспомним, что есть такие, почти философские понятия, как "право власти" и "власть права". Если первое - рычаг для тех, кто хочет жить под девизом "Что хочу, то и ворочу!", то второе - для нас, грешных, когда остается лишь действовать по собственной совести и убеждениям да по рекомендациям незабвенного "дедушки Крылова": уметь "употребить власть", когда требуется, отстаивать свое достоинство так, чтобы у волка никогда не возникало иллюзий, что, забравшись к нам, он непременно попадет в "овчарню".
Валентин НИКОЛАЕВ