Вернуться к этой теме зовет не только чувство молитвенной поддержки в его, новопреставленного Димитрия, сороковины — время мытарств и сурового Временного суда над душой. Следует рассказать о необыкновенных событиях в его семье, которые удивительным образом соединились с судьбой Великой России последних 210 лет, вплелись в ее историческую канву. Война и мир месье де Буа
Да-да, именно со времен наполеоновского вторжения в Россию зазеленела на генеалогическом древе семьи Дмитрия Дмитриевича новая веточка. И произошло это, когда наполеоновский офицер Марсель де Буа был пленен перед сражением под Бородино, где-то на подступах к Смоленску, а после безславного конца Наполеона уже второй раз сдался в плен русской девушке Марии. С тех самых пор стал любить по-русски и красавицу-жену, и свое новое Отечество.
Как-то Дмитрий Дмитриевич поделился со мной, что хотел бы найти ту самую метрическую книгу, где по принятой в 1813 году форме было кратко записано гражданское состояние молодоженов де Буа: священник перекрестил католика в православие, а после повенчал с православной женой. Но революция и Великая Отечественная война сурово обошлись с московскими архивами.
Для розыска своих корней Дмитрию Дмитриевичу необходимо было стать профессионалом. Вот почему он прекрасно знал древние миры — Греции, Рима, Египта. Что касается российского, давно прошедшего времени, то оно обрело свои, особенно яркие краски через военную историю России, откуда его интерес логично перетек к прапрадедовским корням, особенно к событиям под Бородино.
Промыслу было угодно, чтобы главный редактор «Руси Державной» А. Н. Печерский в 2004 году отправил нас с Дмитрием Дмитриевичем в Спасо-Бородинский женский монастырь во имя Нерукотворного Образа Спасителя, что сейчас расположен на Бородинском поле близ деревни Семеновское. Тогда мы работали на спортивном мероприятии — освещали пробег ветеранов и инвалидов Чеченских кампаний к Бородинскому полю.
Дмитрий Дмитриевич лучше всякого историка знал, как муж основательницы монастыря Марии Тучковой генерал Александр Тучков был убит пушечным ядром и что тело его было смешано с землей. Но более всего меня поразил рассказ коллеги, как после сражения никто не погребал тела 60 тысяч убиенных воинов. Он тогда не стеснялся резких слов, потому что «нет большего греха, чем бросить в поле погибших воинов без упокоения души». Я потом нашла подтверждение его словам. Действительно, у автора первой официальной истории Отечественной войны 1812 г. генерал-лейтенанта А. И. Михайловского-Данилевского были строчки: в конце мая 1813 года было захоронено и сожжено 58521 тел русских солдат, убитых на Бородинском поле. Дмитрий Дмитриевич имел право так говорить о той войне и о том мире…
Суровые игры в смерть, слава Богу, обошли француза де Буа, чтобы в его жизни отныне был только мир. И совсем простительна будет писарю его ошибка и перефразированная на русский манер фамилия Дебабов. Значит, так решило Провидение — служить новым Дебабовым Богу и людям на русской земле.
Однажды на Рогожском кладбище Дмитрий Дмитриевич увидел надгробие с родовой фамилией. И очень удивился. Да как же так, ведь все его родные нашли свое последнее пристанище на Ваганьковском кладбище, а тут старообрядцы? Решил, что это не совпадение и не однофамильцы, поэтому хотел найти возможных отпрысков де Буа.
От «Пролеткульта» — к «лейке» и блокноту
Мама Дмитрия Дмитриевича — Маргарита Сергеевна работала журналисткой в «Известиях». Там она и познакомилась с Дмитрием Георгиевичем, уже знаменитым фотокором, имеющим особый статус, — снимать самого Хозяина. В их семье 1 декабря 1944 года появился на свет крепыш Дима-маленький.
Сам же Дмитрий Георгиевич родился под Москвой, в селе Кончеево, 4 ноября 1899 года, т.е. спустя 77 лет после появления прадеда-француза в России. До октября 17-го парень учился в школе и начальном училище на ученика токаря-металлиста, а после поступил на завод «Братья Бромблей», который в 1922 г. переименовали в «Красный пролетарий».
В 1921–1925 гг. молодой рабочий удачно проявил себя на подмостках Первого рабочего театра Пролеткульта под руководcтвом С. М. Эйзенштейна. Именно последнему Дмитрий Георгиевич обязан знакомством с фотоаппаратурой и кинематографической техникой.
С легкой руки Эйзенштейна в 1926 году в журнале «Советское фото» появился первый снимок Дебабова, после чего его сразу же позвали в газету «Известия». Любительские занятия фотографией привели его во ВГИК, на отделение «режиссер-оператор хроники». Это был насыщенный период. Его фотоочерки большим тиражом расходились в газетах, так что уже к началу 1930-х годов Д. Г. Дебабов считался почти состоявшимся профессионалом.
По заданию редакции фотокор снимал в разных регионах страны — на Урале, в Армении, Северо-Западной Сибири, Арктике, мало сетуя на комфорт в санях, на собачьей упряжке, поездах или кораблях. Он фотографировал геологов и китобойщиков, промысловиков и оленеводов, вскоре выпустив о последних две книги: «Следопыты далекого Севера» и «Стальной коготь». Соавтором последней был его ровесник — советский журналист Гарольд Регистан, автор Гимна СССР, известный под псевдонимом Эль-Регистан.
Особо приближенный к Кремлю
Те предвоенные годы были в жизни отца особенными — дальновидный И. В. Сталин поручил разработать на государственном уровне маршрут от Белого моря до Берингова пролива и обеспечить безопасность судов.
«Сталин, который, покуривая трубку, ходил вдоль стола, спросил: «Вы думаете, все это можно осуществить?» Ответили: «Если будет решение». Сталин: «Арктика — вещь сложная. Надо создавать организацию, которая отвечала бы за все. И знала бы — отвечает за Арктику и больше ни за что. А мы с нее спросим — и строго! Тогда дело пойдет. Давайте сделаем по-другому. Бумаги переделайте, а мы напишем постановление: создать при СНК Главное Управление Северного морского пути, проложить этот путь и содержать его в исправном состоянии. Пока хватит». Так состоялось рождение Северного морского пути. Все начали работать. Приказ № 1, который отдал Шмидт, датирован 1 января 1933 года, так как с этого дня началось финансирование, открылись счета» (из книги Марка Шевелева «Арктика — моя судьба»).
Вместе со О. Ю. Шмидтом от «Известий» поехал прокладывать во льдах будущие морские маршруты и фотокор Д. Г. Дебабов.
Сталин зорко следил за этой работой, и как-то само собой получалось, что из всей стопки газет в первую очередь брал «Известия», смотрел на фото, а уж потом вчитывался в строчки, как там наше «окошко» в Арктику? Как арктические льды на кратчайшем пути из Европы на Дальний Восток? Смогут ли ходить по маршруту обычные тяжелые сухогрузы, а не только ледокольные и специально подготовленные суда? Впереди война…
Вождь знал, что на трассе сейчас отрабатывается взаимодействие обычных грузовых судов и ледоколов, поэтому и согласился на участие в эксперименте только что построенного в Дании транспортного парохода «Лена», вскоре переименованного в «Челюскин» в честь знаменитого русского исследователя Арктики. Он с особой тревогой следил за всеми кораблями на всем протяжении Севморпути.
Меж тем драматические месяцы кораблей «Седов», «Красин», «Папанин», «Челюскин» подробно проходили через фотоаппарат и кинокамеру Дмитрия Дебабова, широко разойдясь по стране заметками и снимками в газетах и журналах, а в кинозалах — документальной кинохроникой.
То были бурные годы первых пятилеток. И именно из фото- и киносъемок Дебабова-старшего, умело использовавшего ракурс в съемке, высокие точки для панорамных пейзажей города или стройки, полей и низкие точки для создания монументальных портретов, советский народ узнавал об экспедициях в Сибирь, Забайкалье, Среднюю Азию и Закавказье. Но главным пунктом его работы навсегда остался Крайний Север — Нарымская тайга, Чукотка, Таймыр, Дудинка, Бухта Тикси, мыс Шелагский, остров Врангеля, Петропавловск-Камчатский, залив Св. Лаврентия и др.
За 23 сумасшедших года в фотожурналистеке в личном архиве Д. Г. Дебабова накопилось тысячи снимков и многочисленные дневники, которые отец вел в командировках. В некоторых из них, датированных 1937 годом и адресованных Маргарите Сергеевне, за лаконичными по своему содержанию документами очевидны условия, в которых приходилось работать. Именно в них по-особенному раскрываются не только профессиональные, но и человеческие качества фотокорреспондента.
Татьяна Андреевна Дебабова, вдова Дмитрия Дмитриевича, рассказывает, как в годы Великой Отечественной войны Дебабов-старший, работая по заданию «Известий» на освещении конвоев ленд-лиза в Баренцевом и Беринговом морях, был принят в Кремле перед очередной командировкой в район Аляска-Чукотка. Зная в мельчайших подробностях переброску техники и продовольствия из США, как на том участке свирепствуют фашистские самолеты и подлодки, Верховный почему-то взял и словно родного человека перекрестил Дмитрия Георгиевича. Тот был потрясен — такого в его жизни никогда не случалось, тем более в журналистской профессии, где любая деталь — не мелочь, а хороший информационный повод. Как «особо приближенный» к Кремлю, Дмитрий Георгиевич никогда не замечал, чтобы Сталин как-то так обнаруживал свою религиозность. И это событие стало в семье Дебабовых сначала настоящей сенсацией, а потом — легендой…
Есть еще один немаловажный факт из тех времен. Фотография Дмитрия Георгиевича Дебабова под названием «Полярная ночь» участвовала в международной выставке, где ее и увидел президент США Ф. Д. Рузвельт. Не торгуясь, купил и распорядился повесить на стене в своем рабочем кабинете. Что надоумило американского лидера на этот шаг, неизвестно. Скорее всего, глазами фотохудожника почувствовал великое время и отдал ему дань памяти.
Сын за отца
Сын считал своего отца везучим, поэтому старался подражать ему во всем, даже в его делах и даже на его маршрутах. Вот только время было другое — мирное. И, тем не менее, решил Дмитрий Дмитриевич, трудности никто не отменял.
В команде «Белые медведи» он участвовал в заплыве на острове Врангеля, несколько раз в ледяной воде преодолевал четырехкилометровый Берингов пролив, отдавая таким спортом дань памяти нашим летчикам, перегонявшим по ленд-лизу «кобры», «спитфайры», «харрикейны»...
А еще он испытывал на себе новое подводное оборудование и снаряжение. И опять там, где предел человеческих сил, — в ледяной воде сибирских озер. Это были экстремальные погружения, которые потом через репортажи Дмитрия Дмитриевича мог почувствовать каждый читатель «Огонька», «Известий», «Красной Звезды».
Он был таким же неуёмным, как и его отец. Когда было решено растопить памирский ледник Сеченова, чтобы обеспечить ближайшие республики водой, журналист первый возвысил свой голос вместе с инженером-гидрологом, писателем и главным редактором журнала «Новый мир» Сергеем Павловичем Залыгиным против масштабной рукотворной экологической катастрофы, говоря о ней с экономическими выкладками, с оценкой социальных потерь и политической целесообразности. Гром был сильный, он и застопорил всю подготовительную работу, а потом и вовсе свел к нулю.
Когда зажглись «горячие точки» на Кавказе, Дмитрий Дмитриевич по заданию «Красной Звезды» несчетное количество раз летал туда. Один или с телевизионщиками, но всегда был в эпицентре. И не только ради экспрессии кадра. Он трижды вдоль и поперек прошел с нашей армией всю Чечню и Дагестан. Считал себя заговоренным, поэтому и не боялся ни пуль, ни мин.
Однажды он принимал участие в бою. И, сам того не ведая, убедил мальчишек-солдат, что все будет «ок». Его «все нормально» обернулось успешной атакой, в которой он, кроме оружия, успевал управляться еще и с «Никоном». Вот уж удивился командующий В. Шаманов, когда узнал, что бойцы без потерь прошли по минному полю и что впереди всех был московский репортер, державший свой фотоаппарат, как особый знак, над головой. Бывало всякое, но чтоб такое! И сразу же его, Шаманова, приказ на представление Д. Д. Дебабова к Ордену Мужества. Однако в Москве решили иначе. «Иначе» было и с боевыми льготами к его заслуженной пенсии, которую и без того урезали до минимума. Вскоре — необсуждаемое предложение «заслуженного отдыха».
Оставшись не у дел, деятельный Дмитрий Дмитриевич тяжело заболел, вероятно, сказались душевные переживания чеченского периода. Но, разговаривая с ним по телефону, я чувствовала, что он по-прежнему всей душой желает приносить пользу стране, что знает о ее болях-страданиях абсолютно все, что видит выход...
Другие Дебабовы
Он сдержал свое обещание и нашел информацию о своих родственниках. И может ими гордиться. В отцовском подмосковном селе Кончеево еще живут потомки Дебабовых.
У Алексея Семёновича Дебабова в 1922 г. родился сын Сергей, ребенок с задатками к математике и физике. Но в 1940-м, когда С. Дебабова призвали в армию, командиры увидели в нем и другое, отправив его учиться в Московское пехотное училище им. Верховного Совета РСФСР. Затем были курсы военных переводчиков при Военном институте иностранных языков Красной Армии, где он, как и на немецком и японском языках, научился свободно говорить по-французски. В 1942–1943 годах Сергей Алексеевич окончил Высшую разведывательную школу РККА и исторический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Во время войны выполнял разведывательные задания в тылу врага, занимался разведподготовкой к предстоящим боевым действиям на советско-японском фронте. В составе сводного полка НКО СССР принимал участие в Параде Победы в июне 1945 года. После войны Сергей Алексеевич был старшим референтом японского отдела ГРУ Генштаба, а с 1949 года направлен на работу в посольство СССР в Пхеньяне. После увольнения в запас полковник С. А. Дебабов занялся наукой и мемуарами.
Был у Алексея Семеновича еще один сын — Алексей Алексеевич. Получив профильное образование, он много лет проработал в ЦАГИ им.Туполева и за свои заслуги перед государством был награждён орденом Ленина и другими наградами.
Это был человек удивительной доброты и таланта. Он умел абсолютно все — от плетения корзин до настройки пианино. Но самым главным его увлечением была живопись, учился рисованию у К. А. Коровина. Добрую память о себе оставил Алексей Алексеевич односельчанам: почти в каждом доме в Кончеево хранятся его картины.
Эпилог
Было бы большой несправедливостью не сказать о том, что сыновья этого удивительного семейного древа (кстати, де буа, de bois в переводе на русский означает деревянный, древесный — прим. авт.) в той или иной мере выполнили свое человеческое предназначение — посадили деревья, построили свои дома, воспитали своих сыновей, а кое-кто даже написал свои книги. И?ни один из них не опорочил своей фамилии. Родине служили верно и честно, а семье и друзьям — дарили любовь и тепло.
Сын Дмитрия Дмитриевича — Митя рос удивительно добрым и способным мальчиком, а потом стал офицером и достойно защищал Отечество и своих боевых товарищей от боевиков и наемников. С честью погиб в горах Кавказа. Не хочется верить, что однажды зазеленевшая веточка засохнет.
Дмитрий Дмитриевич умер в возрасте 77 лет. Как вы читали выше, эти цифры однажды уже прикоснулись к памяти французского офицера и, если мыслить гипотетически, то Марсель мог бы видеть своего русского правнука в конце века.
Но есть еще один немаловажный момент из того давно прошедшего времени. В июле нынешнего года из России во Францию с особыми почестями и в дорогом гробу отбыл на Родину во Францию прах наполеоновского друга, генерала Шарля-Этьена Гюдена. Чем прославился генерал? Прославился войной и убийством наших сограждан, а еще особой любовью Наполеона Бонапарта, который приказал чуть ли не перерыть все Бородинское поле, но любезного друга найти.
Дмитрия Дмитриевича мы хоронили по-другому. В Коммунарке его признали ковидным, хотя даже малейших признаков заразы не было, уложили в гроб в черном пакете, в ногах — одежду в пакете. Не нашлось священника, но дежурный администратор разрешил нам по-тихому прочесть литию и пропеть «вечную память». Без зажигания свечей, ибо сработает сигнализация — так объяснил дежурный.
Смерть нынче заурядна. Печально. Горько.
Но жизнь должна обязательно продолжаться. Ради нее будем хранить память о наших славных предках, чтобы молитвы за них звучали как можно чаще. Дебабовы, по крайней мере, этого вполне заслужили.
Ирина ДАВЫДОВА