Начало в № 3
1.
15 июля 1240 года дружина Александра Невского «в малом числе» в одиннадцатом часу утра высыпала из леса на берег речки Ижоры и стремительно обрушилась на беспечное войско шведских рыцарей, не ожидавших такой дерзости от русских воинов...
За несколько дней до этого «морской дозор», который организовал Александр Ярославич из местных жителей под руководством старейшины земли Ижорской Пелгусия (Пелгуй), «в святом крещении Филиппа», как сообщает об этом «Житие Александра Невского» (XV век), заметил на заливе множество иноземных кораблей, которые, подойдя к устью Невы, стали подниматься вверх по реке в сторону крепости Ладоги. К ночи этого же дня известие о готовящемся нападении на форпост Великого Новгорода было получено Александром Ярославичем.
Молодой князь понимал, что времени у него в обрез, чтобы основательно подготовиться к встрече нежданных гостей. По предварительным подсчетам шведское войско, жаждавшее обратить в «истинную веру» православных русичей, насчитывало более пяти тысяч человек. И это были не рядовые полки, а элитные воины, многоопытные рыцари, потомки знаменитых викингов, под руководством зятя шведского короля отважного ярла Карла Биргера, будущего правителя государства.
Перед князем встал вопрос действия – что делать? Собирать новгородское ополчение не было времени, и Александр Ярославич принимает решение выступить с умелой дружиной в несколько сотен человек навстречу врагу. Часть воинов поплыла на судах по Волхову в сторону Ладоги, а другая – на конях – отправилась берегом. В каменной крепости, чьи укрепления помнили еще Олега Вещего, князь получил новые известия о противнике, который на своих шнеках добрался до невских порогов и на высоком мысу основательно разбил свой лагерь со златоверхим шатром предводителя.
Острый полководческий ум Александра Ярославича подсказывал, что необходимо нестандартное решение. Шведы, традиционно нападая на новгородские земли, осаждали Ладогу, за стенами которой отсиживались русские воины, и думали, что на этот раз будет также. Не случайно обидчики захватили с собой громоздкие орудия для разрушения стен, значит, решили серьёзно подготовиться. Но возможно было у них в планах желание подождать пока не придёт помощь со стороны Тевтонского ордена. И тогда они совместными действиями планировали разгромить несильное новгородское войско, которое на тот момент являлось единственной реальной силой, способной защитить северные русские земли от вторжения европейцев.
Надо было думать об упреждении удара, о необходимости сорвать замысел врага. Тем более что лучший способ разрушить планы противника – напасть на него первым и неожиданно. Дружина новгородского князя преодолела за день 14 июля 1240 года более чем стокилометровый непростой путь от Ладоги до устья Тосны. Оставшиеся пятнадцать километров русские воины прошли уже утром пятнадцатого.
План сражения, разработанный двадцатилетним Александром Ярославичем совместно с княжескими советчиками, был реализован блестяще. Ставка делалась не только на неожиданность удара, но и на согласованность действий разных частей и на бойцовские качества его опытных дружинников. Мощный кулак русского войска – конница – ударила в центр рыцарского лагеря, разрезая его надвое, и нацеливаясь на златоверхий шатер. Это была самая трудная задача, потому что коннице противостояли опытные рыцари, не подвластные панике. Так и получилось, что после легкого шока, они ощерились копьями, не давая пробиться к своим предводителям. Но Александр Ярославич с умелыми дружинниками действовал так напористо, так стремительно, что выдержать этот напор было нелегко даже знаменитым профессионалам. И вот уже он пробивается к Биргеру и наносит удар копьем через головы рыцарей в шлем знатному шведу. Нужно было в совершенстве владеть мастерством ближнего боя, чтобы в таких сложнейших условиях сражения попасть в узкую прорезь металлического шлема, предохранявшего рыцаря от удара любым оружием битвы. Летописец со слов одного из участников так описывает личный подвиг новгородского князя: «...и перебил их бесчисленное множество, и самому королю возложил печать на лицо острым своим копьем». Раненого ярла, с лицом залитым кровью, тут же унесли на королевскую шнеку.
В это же время один из новгородских военачальников, по имени Миша, ударил со своими пешими бойцами вдоль берега, отсекая шведов, находящихся на кораблях, от сражающихся на суше. Три корабля были уничтожены тут же у берега. Бежавшие с кораблей на другую сторону Ижоры погибли от рук отряда Пелгусия, засевшего в засаде в прибрежном лесу. Такой удар, задуманный заранее, сильно повлиял на исход сражения. Битва стала неподконтрольной шведским предводителям, тем более что один из дружинников, по имени Савва, «напал на большой златоверхий шатер и подрубил столб шатерный. Воины же Александровы, увидев падение шатра, обрадовались». В глазах же шведов падение шатра означало бесславный конец сражения. Центром сопротивления рыцарей был их воевода Спиридон, но вскоре погиб и этот храбрец. Летописец приписывает честь одоления его «мужу храброму» Гаврило Олексичу, который один напал на шведский корабль, куда уносили раненого Биргера. И хотя бесстрашный воин был вместе с конем сброшен в воду, но «с божьей помощью оттуда выбрался невредимым и снова напал на них, и бился крепко с самим воеводою, окруженным воинами».
Кроме перечисленных, летописец, слышавший рассказ о знаменитой битве из уст самого Александра Ярославича и участников сражения, упоминает Сбыслава Якуновича, не имевшего страха в сердце своем и бившегося одним топором с врагами. «И многие пали от рук его и подивились силе его и храбрости». Ловчего своего, по имени Иаков, за мужество в бою и умелое владение мечом похвалил сам князь. Шестого из названных в «Житие Александра Невского» именовали Ратмиром. «Этот бился пешим, и окружило его много врагов. Он же от многих ран упал и скончался». Таковы сохранившиеся имена героев Невской битвы.
Исход сражения был ясен. Шведы потерпели сокрушительное поражение.
«Оставшиеся бежали, а трупы погибших своих побросали в корабли и потопили в море».
К вечеру и русские воины отошли с поля боя. Наши потери были небольшими: погибло двадцать дружинников, но раненых было значительно больше. Всех погибших дружинники привезли в Новгород и похоронили под звон колоколов, отдавая воинские почести доблестным защитникам Отечества.
Невская битва имела огромное значение для современников, ибо была первым выигранным сражением после сокрушительного поражения русских княжеств от полчищ Батыя. Победа эта имела непреходящее значение и для потомков русичей – благодаря разгрому врага, удалось отвадить шведских рыцарей от походов на новгородские земли.
Но поражение шведов для Тевтонского ордена не стало знаком тревоги. Оно только разожгло аппетиты. То, что не удалось одним, решили сделать другие. Немецкие рыцари стали спешно готовиться к походу на Новгородскую Русь.
Не прошло и двух недель со дня Невской битвы, как в Риге собрались вожди ливонского рыцарства и прибалтийские епископы, которые, кроме духовной власти, обладали и значительной военной силой. Новый магистр Ливонского ордена Дитрих фон Грюнинген, сменивший умершего Германа фон Балка, так сформулировал предстоящую задачу: «Вам предстоит биться безжалостно с язычниками, будь то ливы или славяне, особенно с русскими еретиками – самым опасным и сильным нашим противником. Ибо русы имеют склонность помогать и эстам, и литовцам, и ливам (выделено мной. – А.П.). Мы должны сокрушить оплот их сопротивления – русские крепости на границах с Ливонией – Изборск, Псков. Шаг за шагом, продвигаясь вглубь русских земель, построим там крепкие замки и добьемся этого своим мечом. Действовать надо без пощады, чтобы никто не посмел поднять оружие против рыцарского воинства». Такова была программа безжалостного уничтожения коренного населения, как это было с пруссами, и противопоставить этой беспощадной силе можно было только организованную волю.
Выполняя решения совещания, уже в конце августа войско рыцарей-крестоносцев захватило псковский город Изборск. Неожиданным предательством псковского посадника Твердило Иванковича были открыты ворота и самого Пскова. Вместе с изменником городом стали править два немецких наместника. Зимой 1240 года крестоносцы подчинили себе земли финского племени водь – союзников новгородцев. Рыцари действовали так смело и решительно потому, что знали – в Новгороде голод, а князю своему боярство города, испугавшееся возросшего авторитета его, отказало в доверии, и Александр Ярославич отъехал из города в Переславль-Залесский.
Вскоре после его отъезда зимой 1240 года рыцари захватили русское поселение Копорье, очень важное в стратегическом отношении для обороны Новгорода, и стали спешно строить каменный замок. Затем они захватили Тесово. Таким образом, их отряды оказались всего в тридцати километрах от Новгорода. Грабежи, убийства, разгром имений стали рядовым явлением для республики. Пришлось гордым жителям вольного города смириться и просить изгнанника вернуться на княжение. Летом 1241 года Александр Невский въехал со своей дружиной в город. Новгородцы встретили его с почетом и надеждой на защиту их интересов от завоевателей.
Князь, оправдывая надежды жителей, стал срочно собирать и обучать ополчение. Закончив сборы, стремительным броском оказался под стенами крепости Копорье, которую вскоре взял, разрушив дотла немецкий замок. Пленных немцев он отпустил восвояси, зная, что в руках рыцарей немало русских пленных, а предателей велел повесить на крепостных воротах.
Освобождение Пскова требовало времени и основательной подготовки, на что ушла вся зима 1241–1242 гг. Зато удар был таким же стремительным. Ливонцев не спасли крепостные стены, ворота их открыли восставшие псковичи. Победа была несомненной. На этот раз князь казнил шестерых рыцарей за совершенные ими преступления. Псковские изменники также были казнены. Такой княжеский суд был по сердцу воинам и простому люду.
Освободив от захватчиков новгородские земли, Александр Невский совершает удачный поход на территорию Ливонского ордена – враг должен знать, что и его ожидает кара за преступления против русских.
Но Орден и не собирался отказываться от своих захватнических планов. Его вице-магистр Андреас фон Вельвен сумел собрать крупные силы немецких и датских рыцарей и, не дожидаясь весны, начал могучее наступление на Новгород. Боязнь наступающей распутицы заставила его идти через Чудское озеро. Разведка Александра Невского доложила князю о планах рыцарей, и русский полководец «поставил полки на Чудском озере, на Узмени у Вороньевого камня...»
Летописцы не сообщили потомкам о численном составе противоборствующих сил. По некоторым предположениям русских было от 15 до 17 тысяч человек, а ливонцев – от 10 до 12 тысяч. По тем временам даже эти цифры поражали ум современников. Надо учитывать то, что рыцари были вооружены по последнему слову войны – длинными и тяжелыми мечами, копьями, окованными железом, булавами с острыми шипами, длинными кинжалами, а сами были закованы в сталь с головы до ног, от железного шлема до кольчужных чулок. Даже кони их, тяжеловозы, были покрыты кольчужной попоной, а конская голова закрывалась сталью. Русские же дружинники были одеты в металлическую кольчугу с рукавами, стянутыми у кистей обручами из металла. Богатые воины носили ещё и кольчужные чулки, но таковых было немного. Ополченцы же и того не имели. Защитой им служили деревянные щиты с железными полосами, а вооружение составляли мечи, луки со стрелами, рогатины и боевые топоры, а то и дубины.
Александр Невский сам лично выбирал удобную позицию для расположения русских войск у кромки береговой черты озера, а с Вороньего Камня ему удобно было наблюдать за передвижением войск. Он уже не понаслышке знал об основном ратном приеме крестоносцев – железном клине, которым распарывалось войско противника на две части. Князь расположил свои боевые порядки «полчным рядом». Это давало возможность оптимального использования их в бою. Русская конница, не менее опасная в бою, чем ливонская, была надежно скрыта от любопытных глаз, находясь на флангах построения войска Невского, и потому удар «кабаньей головы» пришелся не на нее, а на передовой полк и стоящий за ним, также пеший, большой полк – «чело».
Летописец, со слов очевидца, пишет: «Наехаша на полк немцы и чюдь и прошибоша свиньею сквозе полк...». Но у самого берега рыцарей встретила конная дружина (возможно засадный полк), и ливонцы замедлили свой страшный бег, а потом и совсем остановились. По знаку князя призывно запели трубы, забили бубны, взметнулся ввысь княжеский стяг Ярославичей с изображением разъяренного льва. И действительно, русское войско напоминало собой могучего царя зверей, перед которым ливонский кабан присел на задние лапы и яростно отбивался. «Была тут сеча великая, сеча зла и был страшный грохот – труск (треск) от копий ломлениа и звук от сечениа мечного... и не бе видити леду, покрыто бо ся кровию».
Чудь, загнанная насильно в пешие полки нападавших, быстро бежала с поля боя, ливонцы же, как пишет немецкий автор «Рифмованной хроники»: «...Те, кто находился в войске братьев-рыцарей, были окружены. Братья-рыцари достаточно упорно оборонялись, но их там одолели...»
Решающая битва с крестоносцами была блестяще выиграна мужеством русских воинов и полководческим талантом двадцатидвухлетнего князя. Погибло более 400 и попало в плен 50 немецких рыцарей, в том числе и тот, который надменно обещал взять в плен русского князя. Такого поражения крестоносцы не знали никогда доселе. Победитель со своим войском вступил в Псков.
Н. М. Карамзин в знаменитой «Истории государства Российского» так описывает эту встречу: «Духовенство встретило Героя с крестами и песнями священными, славя Бога и Александра. Народ стремился к нему толпами, именуя его отцем и спасителем. Счастливый делом своим и радостию общею, сей добрый Князь пролил слезы и с чувствительностию сказал гражданам: «О, Псковитяне! Если забудете Александра, если самые отдаленные потомки мои не найдут у вас верного пристанища в злополучии, то вы будете примером неблагодарности!»
Новгородцы радовались не менее Псковитян, и скоро Послы Ордена заключили с ними мир, разменялись пленными и возвратили Псковских аманатов (заложников), отказавшись не только от Луги и Водской области, но уступив Александру и знатную часть Летгаллии». Русский летописец, думая о великой радости освобождения, записал: «О, псковичи, если вы забудете великого князя Александра или отступите от него, или детей его, то уподобитесь жидам...» Летописец немецкий деликатно отметил, что «храбрый Александр принудил рыцарей к миру».
Александр Невский показал себя истинным защитником Русской Земли для современников, а для нас, потомков его, он стал Небесным Покровителем Русской нации, Святым и Благоверным князем. Да святится имя его в памяти нашей!
2.
На фоне только что опустошенных и разграбленных Батыем южнорусских княжеств и Владимиро-Суздальской Руси подвиги его воинов оставляли надежду на то, что не все еще потеряно для восстановления русской самобытности. Несмотря на свою молодость, он обостренным умом своим понимал, что положение северных русских земель было необыкновенно сложным. В случае неповиновения сильный восточный враг мог разорить их основательно, и тогда гибель всей Руси неизбежна. Надо было искать разумный выход в этой ситуации.
Трудный выбор стоял перед Александром Невским. Западный враг отнимал не только веру, но и жизнь. Восточный враг не покушался на веру предков, но требовал беспрекословного подчинения, а с признавшими его власть был милостив. Северной Руси предстояло выбрать свою особую дорогу.
После мучительных раздумий братья Александр и Андрей Ярославичи поехали в Улус Джучи (Волжскую, позднее – Золотую Орду – А.П.).
Мудрый и наблюдательный Батый сразу понял, что двадцатисемилетний новгородский полководец своим умом, мужественной красотой и смелым поведением резко выделяется среди других русских князей. Летописец так передал удивление повелителя Золотой Орды: «Воистину поведаша ми, яко несть подобна мужу сему князю». Может быть, именно потому он и посоветовал великому хану Гуюку отдать великое княжение киевское Александру Ярославичу, чтобы подальше удалить беспокойного и авторитетного воина. Но есть и другое предположение – Батый не хотел гибели Ярослава Всеволодовича, пытался предупредить его, но гонец его не успел сделать этого. И потому, посылая Ярославичей в Каракорум, он хотел разрушить таким назначением (Андрея он сделал великим князем владимирским) интриги вокруг себя и русских князей и возможной гибели их. За время долгого пребывания в Улусе Джучи (Волжской, позднее – Золотой Орде – А.П.), Александр Ярославович основательно узнал нравы и обычаи степного народа, оценил веротерпимость их, дружелюбие монголов друг к другу, отсутствие воровства среди них, но отметил природную жадность и любовь к подаркам. Александр (монголы его звали Искандер Грозны Очи) подружился с наследником Батыя, старшим сыном его Сартаком, который склонялся тогда к принятию православия, и принял, видимо, не без влияния бесед с Александром. Батыя устраивала такая дружба, ибо он, наблюдая много лет за событиями, происходящими в Киевской и Галицкой Руси, в Литве, Венгрии, Польше, в немецких землях, понимал, что и среди русских князей ему, сыну его, нужен надежный союзник для проведения необходимой Орде политики.
Русские летописи ничего не рассказывают о поездке братьев в столицу монгольской империи, в ставку великого хана Гуюка. Три месяца ехали они по следам своего несчастного отца в полном неведении о том, что с ними будет, и готовые к самому худшему. К счастью для них, Каракорум жил тревожной борьбой за трон великого хана, и ему было не до молодых русских князей. Видимо, Гуюка они уже не застали. Назначение хана Батыя некому было утвердить, ибо замятня монгольская продлилась до 1251 года, а братья уехали из столицы поздней осенью 1249-го и в самом начале следующего года прибыли домой.
За те три с лишним года, проведенные братьями в Монголии, изменилось немногое. Князей ждала трагическая весть – погиб в сражении с литовцами у реки Протвы младший их брат Михаил Ярославович (Хоробрит) Московский, но Ярославичи сполна отомстили врагам за его смерть. Незадолго до своей гибели (в 1242 году) он отвоевал у своего дяди Святослава Всеволодовича великое княжение Владимирское. Таким образом, Александр и Андрей явились старейшими в своем роде, помимо Владимира Углицкого, умершего в следующем 1249 году. Являясь теперь старшими в роду, Александр и Андрей имели полное право претендовать на владимирский трон. Судя по тому, что летописец не случайно отмечает их «прю велию о великом княжении», они не раз говорили между собой на эту тему. Но умный Батый княжеством Владимирским пожаловал младшего Андрея, а старшему Александру, отсылая подальше от Владимира, дал Киев и Новгород. Киев после татарского жесточайшего разорения потерял всякое политическое значение.
Итак, Александр Ярославович стал старейшим среди русских князей. Раньше это назначение было формальным, хотя и подтверждалось сильной властью Батыя. В разрушенную и опустошенную монголами древнюю столицу русского государства – Киев – Александр все-таки не поехал. Это было оскорбительно для него. Он вернулся в ставший родным ему Новгород. Летописец делает краткую, но многозначную запись: «Того же лета прииха Князь Александр Ярославич из Орды в Новгород и рады быша Новгородцы». На следующий год покинул Киев и приехал в Суздаль, а оттуда через Владимир в Новгород, митрополит Киевский и всея Руси Кирилл. Его приезд был не случаен, он поставил епископа Далмата управлять новгородской епархией. Это укрепляло позицию Новгорода по сравнению с другими русскими городами.
Долгожданный мир в последующие годы нарушался неурожаем вследствие непогоды, пожарами и болезнью Александра, но голода удалось избежать рачительными действиями, пожары потушить, а болезнь благодаря заботам новгородцев, молившихся за своего заступника, вылечить.
Огорчало другое – захватчики не уходили за Волгу. Они создали на огромных просторах новое государство – Золотую Орду. Приходилось жить в новых стесненных условиях…
Анатолий ПАРПАРА