Дорога веры

На XXVIII Международных Рождественских образовательных чтениях 26 января 2020 года в зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя была представлена литературно-музыкальная композиция «Взбранной Воеводе. Записки афганца» по повести лауреата Патриаршей литературной премии Виктора Николаева «Живый в помощи».

Организовали показ спектакля Издательский Совет Русской Православной Церкви, Ассоциация «Православная книга», Продюсерский центр «АСП» при информационной поддержке портала о православной литературе «Правчтение». Спектакль с успехом прошёл в Самаре, Воронеже, Томске, Калуге, Астрахани и Краснодаре в рамках программы межрегиональной книжной выставки-форума «Радость Слова».

«…На экране – чёрно-белый кадр из личного архива: «вертушка», зацепившаяся передним шасси за край горного отрога, берёт раненых. Через пару секунд обстрел станет настолько интенсивным, что она задымится и рухнет вниз. Погибнут все.

Командир лётного экипажа, поняв, что от парашютов уже не будет толку, первым отцепит свой карабин, и вслед за ним отцепятся штурман и бортинженер.

- Прощайте, мужики. Пусть души ваши будут покойны, - звучит в темноте голос.

На экране – пламя, за кадром – звуки пулемётных очередей, потом – свеча.

Взмывает музыка.

Зал встаёт.

Вот так примерно проходит в Москве показ литературно-музыкальной композиции по книге Виктора Николаева «Живый в помощи», общий тираж которой превысил миллион экземпляров. В этом году книге исполняется 20 лет. Хорошая судьба… в ситуации беспамятства и бесчестия, в которое мы все погружены.

Вспомним: ещё не окончилась Афганская (1979-1989), а горбачёвские СМИ, включая ведущие тогда «Огонёк» и «Московские новости», уже поливали «афганцев», на чём свет стоит. Получалось не хуже, чем у моджахедов: и неизвестно, чем они там занимаются, и мирное-то население калечат и убивают. Приводились и цифры: за десять лет погибло миллион афганцев. При этом не уточнялось, кто именно сделал так, что эти люди погибли, и создавалось в изуродованном обществе впечатление, что убивали – наши.

Кто? Вот эти самые Димы и Саши, которых со слезами провожали ещё не на войну, а просто в армию из Курска, Брянска, Смоленска, Красноярска, Владивостока и Хабаровска?

Вот эти самые Лёши и Денисы, окончившие военные училища самых разных профилей, которых мы во дворах знаем, как облупленных? Они – садисты, убийцы, грабители и торгаши? Расскажите кому-нибудь ещё. Не нам.
«Афганская проза» сделалась во второй половине XX века одним из самых значительных явлений советской литературы.

Пропылённые дальними дорогами, изрубцованные шрамами, дочерна загорелые люди с медалями и орденами будто бы возвращались домой после Крестового похода за нашу правду по мосту, на БТР с развёрнутыми флагами. Никто тогда, в 1988-м, не говорил, что война проиграна, а вскоре развал страны похоронит любые надежды, в том числе и на «афганцев». Загорятся другие войны, уже в пределах бывшего СССР, и заслонится… самое важное.

Что же было самым важным тогда?

И тогда, и сейчас важно одно: душа человеческая, судьба человеческая, её излом, крещение огнём и мраком, и возрождение.

Во мраке загорается свеча – это душа жаждет правды, обращается к величинам, о которых и не подозревала. Не всем дано с юности опознать в себе эту ничем неистребимую жажду, и прозреть путь, и по наитию, блуждая, ощупью встать на твёрдую дорогу. Одна даётся дорога всем нам – дорога веры.

Вот об этом – весь Николаев, включая и более ранние, и более поздние его книги, уже не об Афганской, а о тех, кто поскользнулся и упал во весь рост на дороге жизни, и не видит выхода. После гибели брата внук двух Героев Советского Союза, советский офицер Виктор Николаев посвятил себя служению тюремному и лагерному: круглый год он достигает отдалённых мест заключения, в том числе для малолетних преступников, неся себя, своё слово туда, куда редко проникает луч надежды.

Он обратился к вере, когда молившая за него жена не дала ему уйти после многочасовой операции практически на головном мозге. Свет его благодарности разлился далеко. Не только колоний достиг он, но сердец простых людей, которым опротивела непрестанная ложь сегодняшней словесности.

Зал Церковных Соборов 26 января 2020 года ломился. Опоздавшие – вход был свободным – пробовали найти себе место, но безуспешно. Они не уходили: стояли на галерее, кружили по лестницам, слушали издалека.
В первом ряду – Виктор Николаевич Николаев, его бывшие сослуживцы, глава Издательского Совета Русской Православной Церкви, митрополит Калужский и Боровский Климент, множество приглашённых – простых русских людей. Нет разделения на званных и избранных, элиту и не-элиту. Все вместе.

На сцене – хор Издательского Совета Русской Православной Церкви. Неизъяснимая спокойствие, неколебимое мужество и недостижимая высота богослужебного напева. Отрывки из книги – уже не горестные или смешливые солдатские воспоминания, а – краткие, точные отрывки о продолжении солдатской жизни в Церкви. (pravchtenie.ru)

Публикуем для читателей «Руси Державной» отрывки из повести Виктора Николаева «Живый в помощи».



В церковь входил человек. Немногим, стоящим на паперти, почудилось – он шел в парадной офицерской форме: тусклое золото звезды в просвете погона и на груди рубиновый отблеск ордена… Но Виктор был одет по-гражданке, и свой орден он оставил дома в верхнем ящике письменного стола. Виктор шел, преодолевая тягостное головокружение и пульсирующую боль в виске. Недомогание нарастало с каждой ступенью крутой каменной паперти. Окружающие видели только выправку, легкий размеренный, чуть замедленный шаг, аккуратную короткую стрижку, спокойный уверенный взгляд, устремленный к Образу в киоте над входом в храм. Широкое и четкое крестное знамение: словно честь отдал перед строем. Окружающим виделось именно так, что он вошел в храм в офицерской парадной форме.

Был будний для Города вечер. До начала праздничной службы оставалось немного времени. Дон-н-н!.. Объемный голос Благовеста – главного храмового колокола понесся над Коломенским, разрастаясь в невидимый, но живой звучащий шар. Через томительное мгновение звук докатился до новостроек, серпом окруживших древнее царское село. До берега реки Москвы звук дошел еще быстрей, омыл ослепительно стройный шатер на крутояре и вместе с ним вознесся в небо. Откликнулось от многоэтажек тихое эхо, и тут же раздался следующий удар звонкой могучей меди. Дон-н-н!..

По окрестным тропинкам и дорожкам со всех сторон к воротам «заповедника» стекались окрестные богомольцы. Многие шли с цветами, чтобы украсить ими праздничную икону. Виктор отдышался на высоком крыльце, многоступенчатом подъеме, пропитанном многовековыми согрешениями, премудростями, радостями и веселиями, и только потом прошел в притвор, приветственно кивнул в сторону свечного ящика, потом приложился к большой иконе. На ней был изображен древнеримский конный воин, который своим копьем колол жирного чешуйчатого змея, извивающегося в агонии. Губами коснувшись копья, Виктор испытал мгновенное облегчение от назойливой боли, терзающей висок.

…Под развороченным дымящимся вертолетом лежал молоденький солдат с наполовину срезанной осколком, как лезвием, головой. Рядом, держа в руках грязные, как машинная ветошь, кишки, бил ногами об землю выгнувшийся в дугу старший лейтенант – недавно прибывший на базу «Скоба» вертолетный техник.

– Засунь ему кишки обратно! – орал Андрей.

– Засунь, а то наступим и оторвем. Бери за ноги, я – за руки!

До блиндажа старлёя не донесли. Глаза бедняги закатились и вслед за пурпурной пеной изо рта вывалился язык. Поэтому, чтобы зря не рисковать, залегли так, чтобы видеть ближайшие подступы: со стороны горящих вертолетов к ним подобраться не могли.

– Все… Оставляем здесь, потом заберем, – приняли решение друзья-офицеры. Позади гудели в пламени и разлетались от рвавшегося топлива и снарядов останки боевых винтокрылых машин. Жаром и гарью наполнился воздух, смрадное дыхание смерти заполнило все вокруг. Виктор чувствовал его кожей, пересохшим ртом. Неожиданно «духи» прекратили обстрел, но не верилось, что это – все…

Так бывало всегда: сразу после отступившей дурноты в мозгу Виктора на несколько мгновений вспыхивали самые мучительные эпизоды прошлого. И всякий раз разные. В прошлом было много, очень много мучительного и ужасного.

Старушки, из постоянных прихожанок, примащивались со своими сумочками и рыбацкими складными скамеечками вдоль стен. Некоторые из них уже узнавали Виктора и потому приветливо кивали:

– Спаси тебя Господи, сынок…

Пересекая пространство храма, Виктор прошел к левым диаконским вратам, со священным трепетом приложился к ним и осторожно открыл дверь. Он с благоговением вошел в алтарь. С верой во Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь решительно опустился на колени и прижал горячий лоб к прохладному каменному полу, медленно поднялся и еще дважды до земли поклонился сияющему дарохранительницей Престолу. В своем недавнем прошлом он сошел с ума, чтобы прийти к уму через скорби и наказания – к началу постижения Истины по милости Божией. Подошел под благословение к отцу Александру. Теплая и по особому чистая рука священника умиротворяюще легла в скрещенные ладони Виктора, и он благоговейно прикоснулся лицом к деснице пастыря.

– Облачайся, – коротко приказал батюшка и продолжил свои неспешные приготовления к службе. Виктор снял пиджак, повесил его на один из крючков для мирской одежды и достал из шкафа стихарь. Повернулся с одеянием в руках к священнику. Тот издали быстро, но вместе с тем и чинно благословил алтарника, после чего Виктор, как в гимнастерку, но гораздо осторожнее просунул голову в ворот парчовой священной одежды и столь же благоговейно вдел по очереди руки в широкие рукава. Это одеяние напоминало ему сказочную рыцарскую мантию, воинское облачение… Может быть, такими были походные плащи легионеров, которыми предводительствовал блистательный воевода Георгий?

– К прохождению службы готов, – самому себе сказал Виктор, расправляя складки стихаря, и почувствовал, будто исчезли за плечами целые десятилетия его жизни. Он увидел себя изнутри подростком, да – нет, совсем ребенком, который испытывает невыразимую радость и счастье от одной только мысли о Боженьке… Так в детстве он и говорил: Боженька, пусть всем будет хорошо… А ведь даже не был крещен тогда. Откуда это было?! Да, вот отсюда – от Престола, от сияющего небесным золотом Креста, от верующих русских людей, которые несуетливо заполняли храм. Виктор налаживал кадило. Последний звук призывного колокола чисто растаял в небе Коломенского… «Благословен Бог…»

Первоначальная молитва священника положила предел всему мирскому и суетному.

«Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу…»

Чинно, своим, порядком потекла служба Христу.

«Приидите поклонимся и припадем Христу Цареви нашему Богу…»

Виктор осторожно подул на плоский уголек в кадиле.

«Приидите, поклонимся и припадем Самому Христу Цареви и Богу нашему…»

Уголь ровно отозвался на дуновение таинственными всполохами алого и желтого каления по всей поверхности. Осталось положить на уголек несколько зернышек ароматного афонского ладана, и кадило готово. Мистический дым этой малой жертвы Господу устремился через крестообразные отверстия кадильного куполка вверх, к сводам Казанского собора. Батюшка, не глядя на Виктора, благословил кадило, уверенный, что бравый «афганец» в нужном месте, и принял его в свою руку, ловко вдев указательный палец в кадильные кольца. Как и положено по чину, алтарник приложился к руке священника, которая уже раскачивала кадило, источавшее обильные клубы христианского фимиама и издававшее глуховатые металлические звуки медными цепочками.

И дым духовного сражения наполнил весь алтарь, когда отец Александр обошел Престол, с четырех сторон кадя первейшей храмовой святыне. Духи зла в виде остатков суетных мыслей и малодушных вздрагиваний чувств о мирском, житейском стремительно бежали прочь – в окна, двери, в подпол храма. И духи злобы поднебесной бежали дальше – в несчастные души десятков тысяч людей, которые жили в этой округе. И там в их сердцах, не огражденных крестом и верою, они присоединялись к уже угнездившемуся там прежде злу. И души томились недоумением: от чего же жизнь такая унылая, беспросветная, тягостная – дом и работа, дом и работа, дом и работа, и пьянка: одна радость, от которой тошно?



Матери и бабушки, и дети окрестных жителей уже облачались в латы православной мольбы. Христово воинство выравнивало свои грозные ряды, собиралось духом и возглавляемое Пастырем присоединялось к могучим отрядам Небесных Сил. И шла, и шла молитва друг о друге, о близких и сродниках, о храме, о веси и граде, о Державе Российской, о всем мире.

И зло не выдерживало натиска, и выпрыгивало на миг из уюта черствых сердец близ живущих маловеров. И что-то простое – хорошее и доброе приходило на ум и сердце тех людей, им совершенно непонятное. Приходило то, что христиане зовут Надеждой. И пусть на мгновение их жизнь обретала смысл и ясность, чтобы пережить еще одну ночь (малую смерть) и воскреснуть для нового дня…

Виктор внимательно следил за ходом службы, чтобы не дай Бог, оказаться нерасторопным и нарушить благоговейный чин Успенской Всенощной. Все время он чувствовал на себе взгляд Божией Матери. Именно взгляд «Державной» поднимал дух Виктора горе, и внутренним взором он как бы обозревал Москву и всю Россию…

«…великого Господина нашего Патриарха Московского и всея Руси…»

И как бы видел тысячи и тысячи русских храмов, где в то же время единым духом и едиными устами могучей рекой благодати лилась православная служба, шла битва с мировым злом, битва с сатаной, битва с антихристом. И особенно ярко представлялся образ, читанный недавно в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», где преподобный Серафим Саровский свидетельствовал о молитвенных дымах по всему нашему Отечеству, восходящих к небу, к Богу.

После елеопомазания многие ушли. Виктор с сожалением думал об этом, глядя на опустевший на треть храм. Но самые мужественные, самые стойкие слушали в полутьме слова Царя-Воина, Царя-Пророка Давида: «Трепещите языцы, яко с нами Бог!»

Служба подходила к концу. Хор победно грянул:

«Взбра-а-а-а-анной Во-о-о-еводе по-о-о-беди-и-и-ительная…»

Мы победили. Отвоеван еще день мира и тишины, день любви и надежды. Молитва своим бравурным строем более всего напоминала Виктору какую-то древнюю солдатскую песнь из той, еще Царской России. И сейчас молитва звучала как марш на параде будущей победы Православной Отчизны при освобождении от чужебесия, от иноверного пленения.

Раньше Виктор мало думал о том, как живет Родина, главное, чтобы жила. Последние годы стал понимать, выжить можно только духовно победив тот страшный морок, который душит родную землю вот уже восемьдесят лет. И понял наконец: выжила Россия только потому, что каждый день остаток верных из года в год вставал на духовную брань:





Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится.

Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него.

Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его.

Не убоишься от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща и беса полуденного.

Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши.

Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое.

Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелам своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих.

На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия.

Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое.

Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби; изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение мое.

В старину каждый русский воин носил на груди в ладанке рядом с нательным крестом этот священный текст. Да что говорить! Каждый православный знал его наизусть, читая в момент особых жизненных испытаний, дабы побороть личный страх, дабы одолеть внешнего супостата. Сколько русских жизней спасла эта удивительная молитва, ведомо Единому Богу, но вся воинская история Земли Русской свидетельствует, что ни одна победа не обошлась без Божией помощи и Богородичного заступничества. Постепенно вера и обычай возрождается в современной Армии и на Военно-Морском Флоте. Во времена, когда воевал Виктор, Православие среди солдат и офицеров не поощрялось партийным и военным начальством, но даже тогда тысячи русских бойцов непременно хранили у сердца материнские и отцовские благословения – нательные крестики, маленькие иконки, переписанные от руки молитвы… Виктор неоднократно видел, как некоторые бойцы перед грядущим испытанием неприметно, без показухи и вместе с тем особо не таясь осеняли себя крестным знамением.