Двадцатый год — прощай, Россия...

По прошествии 100 лет со времен Гражданской войны — страшных, трагических лет русской истории, когда единый народ разделился на «белых» и «красных», сходившихся в смертельных схватках, когда брат восстал на брата — ныне мы не будем безоговорочно занимать чью-либо сторону, но будем скорбеть о том трагическом разделении, когда русские уничтожали русских и будем помнить о тех невосполнимых потерях, которые мы понесли. Чтобы никогда больше подобное не повторилось в нашей жизни.

Об исходе белой армии в эмиграцию статья историка Ольги Ивицкой.

В тяжелые годы революционных потрясений и гражданской войны именно в Крыму и Севастополе произошли самые значительные события, связанные с борьбой белой армии, и ее исходом в эмиграцию.

29 октября (11 ноября) 1920 года вышел известный приказ генерала Врангеля об эвакуации, в котором он писал, что «для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие пути наши полны неизвестности».

Одновременно было выпущено сообщение, в котором правительство предупреждало всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают выезжающих за пределы России. Говорилось, что недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, была совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, т.к. ни одна из иностранных держав к этому моменту не дала своего согласия на принятие эвакуированных.

Количество желающих выехать оказалось больше того, что первоначально планировалось. Адмирал М. Кедров, командовавший флотом, решил использовать все суда и баржи, могущие держаться на воде.

Суда, принявшие уже достаточное количество людей, сильно перегруженные, выходили в море. 1(14) ноября Главнокомандующий генерал Врангель вместе с командующим флотом объехал на катере те суда, которые еще загружались. Последними грузились заставы: «Прикрывая отход пехоты, наша конница сдерживала врага, а затем быстро оторвавшись, усиленными переходами отошла к Ялте. Красные войска значительно отстали».

Главнокомандующий делает вывод: «Посадка прошла блестяще…Корабли вышли в море. (На 126 судах было вывезено 145693 человека, не считая судовых команд».

Все суда, исключая погибший во время шторма эскадренный миноносец «Живой», прибыли в Константинополь.

Петр Николаевич в «Записках» передал и свои личные настроения в тот момент: «Огромная тяжесть свалилась с души. Невольно на несколько мгновений мысль оторвалась от горестного настоящего, неизвестного будущего. Господь помог исполнить долг. Да благословит Он наш путь в неизвестность… Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вот потух последний… Прощай Родина!».

Ознакомимся с описанием тех же событий генералом Я. А. Слащевым, который был основным оппонентом Врангеля. Вот мнение генерала Слащева о тех же событиях, которые добросовестно описал в своих «Записках» Петр Николаевич Врангель:

«Эвакуация протекала в кошмарной обстановке беспорядка и паники… Мой доклад по телеграфу Врангелю гласил, что фронта в сущности нет, что его приказ «спасайся, кто может» окончательно разложил его… Для меня места на судах не оказалось и я был помещен на «Илью Муромца» по личной инициативе морских офицеров».

По словам Слащева, его позицию разделял тогда и генерал Александр Павлович Кутепов, который претендовал на лидерство в армии. Эта представляется вполне возможным, если принять во внимание дальнейшую биографию последнего. Известно, что в эмиграции генерал от инфантерии А. П. Кутепов сменил генерала П. Н. Врангеля на посту руководителя Русского Общевойскового Союза.

Воспоминания А. А. Валентинова, который служил в отделении связи полевого штаба главнокомандующего Русской армии генерала П. Н. Врангеля: «Город узнать нельзя. Главные улицы буквально запружены народом, по Нахимовскому и Екатерининской тянутся подводы, груженные скарбом, вещами, в сопровождении вооруженных военных. Приказ об эвакуации явился для всех громом среди ясного неба. Все идут с озабоченными лицами, все торопятся к пристаням на погрузку… Магазины торгуют бойко, распродавая последний товар по баснословным ценам…У булочных стоят огромные очереди… Валюты нигде нет. За нее готовы отдать все». Речь в этом отрывке идет о Севастополе.

Вечером 30 октября(12 ноября) начинают собирать последние вещи и готовиться к переходу из Большого дворца в гостиницу «Кист». Штаб главнокомандующего погрузился почти полностью, в гостинице «Бристоль» остались еще некоторые высшие чины, там же действует телеграф. С него сообщают о положении фронта». К обеду 31 октября (13 ноября) на английском миноносце прибывает баронесса О. М. Врангель. Несмотря на то, что ей П. Н. Врангелем было запрещено сходить на берег, но людей это как то подбодрило. «Постепенно у всех начинает появляться уверенность, что эвакуация пройдет благополучно».

Уместно ознакомится и с воспоминаниями человека гражданского, чей взгляд достаточно объективно может оценить происходившее, т.к. не отягощен противоречиями военной среды того времени. Князь Владимир Андреевич Оболенский (1869–1951) — член городской думы Симферополя в период Деникина, председатель губернской управы, видный деятель земства при Врангеле. Отказавшись первоначально эвакуироваться с учреждениями Симферополя, он потерял время. Когда решение было принято, возникло немало трудностей. Отъезд Оболенского и его товарищей из Симферополя был стремительным, а путь до Севастополя очень тяжелым. Во втором часу ночи

1(14) ноября они дошли, наконец, до Севастополя. Улицы его были пусты и темны, и только зарево пылающих складов освещало путь.

«Оказалось, что все подлежавшие эвакуации военные и штатские севастопольцы уже находятся на судах. Сам Врангель еще в Севастополе, но уже переехал из своего дворца в гостиницу «Кист», у графской пристани, с тем, чтобы утром последним оставить город».

В. А. Оболенский с группой симферопольцев был взят на французский броненосец «Вальдек Руссо». В воспоминаниях он описал не только события тех дней, но и свое состояние в этот трагический для каждого покидавшего Родину момент:

«Беженцы, нашедшие приют на броненосце, стояли на палубе и смотрели на удаляющийся Севастополь. У всех были сосредоточенные серьезные лица, у многих глаза подернулись влагой…

По бухте мелькали две-три лодки с запоздавшими беглецами.

Подъезжая то к одному, то к другому отходящему пароходу, они беспомощно молили взять их с собой. Но эвакуация закончилась, и переполненные пароходы равнодушно проходили мимо. Наш броненосец подобрал нескольких из этих несчастных людей, которым ведь возврата уже не было…

С берега смотрела на нас сумрачная толпа. Одни завидовали нам, другие злорадствовали.

Постепенно исчезают лица, и толпа превращается в черную полоску… Над Севастополем стоит желтый туман, из которого до нас отчетливо доносится воркотня пулемета».

Точка зрения Владимира Андреевича Оболенского на происходящее в те дни в Крыму представляется наиболее взвешенной:

«Когда говорят о какой-нибудь военной эвакуации, что она прошла в порядке, нужно это выражение понимать условно, ибо при всякой эвакуации, происходящей под натиском противника, всегда есть люди или группы людей, переживающие панику и вносящие беспорядок и суету». Князь Оболенский подчеркивает, что «не было полного порядка и при эвакуации Севастополя. Но все-таки приходится удивляться относительной организованности и порядку, каких достиг генерал Врангель при вывозе войск из Севастополя. Не было ничего похожего на те безобразия, какие происходили при эвакуации Новороссийска и Одессы». Как видим, автору есть с чем сравнить Крымскую эвакуацию. Известно, что резко изменившееся отношение армии к генералу А. И. Деникину связано с трагедией под Новороссийском. Генералу П. Н. Врангелю позднее даже оппоненты простят многое за то, что он организовал эвакуацию из Крыма и спас тысячи людей. Образ белого рыцаря стал синонимом барона Врангеля в среде русской эмиграции, в противовес советскому определению «черный барон».

Особенно эмоционально ярко звучат литературные произведения тех, кто в те дни покидал Крым. Это тоже своего рода воспоминания.

Примером последних можно привести строки, написанные Георгием Ивановичем Газдановым, в эмигрантской литературе он известен как Гайто Газданов. В ноябрьские дни 1920 года он вместе с армией покинет Севастополь. Позднее талантливый писатель оставил и описание Севастополя 1920 года: «…я скитался по Севастополю… Вся грусть провинциальной России, вечная ее меланхолия наполняла Севастополь… И Черное море представлялось мне как громадный бассейн вавилонских рек, и глиняные горы Севастополя — как древняя стена плача». Он вспоминал, как пьяные офицеры со слезами на глазах пели в кабаках «Боже царя храни», что «звучало одновременно неприлично и грустно».

В его романе «Вечер у Клэр» есть такие автобиографические строки: «В Севастополе яснее, чем где бы то ни было, чувствовалось, что мы доживаем последние дни нашего пребывания в России».

В заголовок статьи вынесены строки всем хорошо известного стихотворения «Крым» замечательного казачьего поэта русского зарубежья Николая Туроверова. Есть у него и другое стихотворение под названием «Отплытие». Это тоже воспоминание о тяжелых последних минутах на Родине:



Тысячи тех, кто покинул Родину, унесли ее в своем сердце. У каждого свои воспоминания о тех днях, часто очень личные и субъективные. Но вместе они составляют летопись Русского исхода и представляют большой интерес не только для специалистов, но и для тех, кому не безразлична память о своих предках.