Редакция «Руси Державной» возобновляет публикации нашего специального корреспондента Валентина Николаева под рубрикой «Фронтовые были».
Год 2011 был двойным юбилеем – 70-летием начала Великой Отечественной войны и разгрома немцев под Москвой. В то же время в наших СМИ появилось множество материалов, авторы которых пытаются «пересмотреть», «переоценить» эти события, предложить «собственные видения» минувшего, внести в сознание выгодные нашим недругам выводы.
Мы идем по другому пути – воспроизводим все, как было на самом деле. В том числе – не замеченное ранее, прошедшее мимо тех, кто знает о войне лишь понаслышке. Автор, используя богатые архивные материалы, в том числе исследования наших врагов и бывших союзников, воспоминания ветеранов Великой Отечественной, а также тех, кто был по ту сторону фронтов, пытается, как и в прежних публикациях «Фронтовых былей», показать вам живой, подлинный образ войны.
Штыковая атака
«Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус…»
М.Ю.Лермонтов
С моим давнишним приятелем и земляком Алексеем Кушнерёвым, когда бывал в отпуске на своей Смоленщине, я подолгу сидел с удочкой на берегу Днепра. Говорили о бывальщине, конечно же, о войне. Пехотинец, прошедший Финскую и Великую Отечественную, он многое на себе испытал.
Зашла как-то речь о штыковой атаке.
– Страшное это дело, скажу я тебе. Если доведется в их окопы ворваться, то людей вокруг себя уже не увидишь – что наших, что ихних. Настолько другие у всех лица. Одно дело – стрелять из окопа, тут – глаза в глаза. И орудуешь больше не автоматом, а пехотной лопаткой. Выхватишь ее – и по шеям! Главное, чтоб он не успел ствол вскинуть. Каску свою, бывало, выбросишь еще перед прыжком в их траншею – она только мешать будет. Обзор ограничивает.
«Жуткое дело – русская штыковая, – вспомнился мне рассказ бывшего немецкого солдата, оставшийся в моей записной книжке. – В 1941-м к середине июля после захвата Смоленска наш батальон тогда уперся в русский организованный фронт. От него уже меньше роты осталось. Особенно жарко было на речной переправе, что на пути к Москве. Мост был давно разбомблен, оставалось лишь наводить переправы. Мы – чтобы идти дальше, а ваши – чтобы выводить свои части из окружения. Так вот на правом берегу рота наша попала в «слоеный пирог»: спереди мы прижали к реке русских, сзади они же шли на прорыв. А за ними тоже шли наши. Тут-то по сигналу ракеты русские с двух сторон бросились на нас в штыки, молча, без выстрела. До сих пор дрожь берет, как вспомню, как они, острые, словно жала, сверкали на солнце… Уцелел тогда лишь потому, что мертвым прикинулся».
…Давно уже мне не давала покоя мысль: немало видели мы фронтовой кинохроники – как снятые панорамно идут наши танки в атаку; как, выстроившись в ряд, сыплют по врагу дружными залпами 152-мм пушки-
гаубицы (это довольно далеко от передовой – здесь я, бывший артиллерист, не ошибусь); как снятая снизу и сбоку поднимается из окопов наша пехота. И думалось: а что если бы в цепи с ними сходил в такую атаку наш кинооператор; боец с автоматом, а он с камерой; тогда воочию увидели бы мы сегодня и «лицо врага», и рукопашную, а то все только в кино да в кино.Свертывая очередную самокрутку (иного курева не признавал), усмехнулся про себя Алексеич:
– Раньше я тоже об этом подумывал. Да только глупость все это – на войне у каждого свое место: кто-то стреляет, другой снаряды подвозит, третий связь под огнем ладит, а кому-то и кашу надо варить. Да и показать такое «штыковое кино» никто бы не разрешил. Не приведи Господь увидеть эти лица, в которых уже нет ничего человеческого, как хлещет струями кровь, услышать, как жутко кричат раненые, как трещат кости. Не-ет! – убежденно добавил он. – Атака – это не только геройство. Тут мало подумать, чтобы тот, кто в ней уцелел, в самом деле живым остался – не тронулся, не свихнулся. Об этом, скажу я тебе по секрету, возможно, сам Бог заботится. Бывало, выйдешь, как очумелый, из такой рукопашной и… ничего не помнишь! Это уж потом отдельные картинки всплывают.
За таким разговором мы и не заметили, как поплавки наших удочек дружно вздрогнули и разом пошли ко дну…
И невольно подумалось: да, ударить в штыки всегда было в традициях Русской армии. Недаром же Суворов запустил присказку «Пуля – дура, а штык – молодец!» При всей кажущейся преувеличенности этого утверждения нельзя не вспомнить: наш солдат служил в строю от 25 лет (при Екатерине II) до 10 (при Николае II). Как сказал кто-то из современников, за столь долгие годы муштры и отработки «ружейных артикулов» приклады у гренадеров наших отшлифовывались до зеркального блеска. Страшно становилось недругам любых армий, когда шли на них в штыки русские усачи!
Самый невезучий
Однажды в беседе с тем же Алексеем Алексеевичем у меня неожиданно для самого себя вырвался вопрос:
– А кто на войне самый невезучий?
К моему изумлению, услышав такую несуразицу, ветеран нимало не удивился и не задумался:
– Чудак-человек! Да, конечно же, часовой! – И тут же развил свою по-фронтовому закругленную мысль:
– Видел, небось, в кино, как наши немецкого часового снимают? Стоит такой у проволоки куль-кулём, переминается с ноги на ногу, а к нему ползет наш разведчик. Р-раз – и финкой его. Так вот, все это правда. С небольшой добавкой: точно так же немцы и наших снимали. А невезение часового вот в чем: на пост заступает любой солдат, в порядке очередности, хоть он только что в роту прибыл. Ну, проинструктируют его, разъяснят все «по охране объекта»… Да только снимать его подбирается не простой солдатик, а настоящий спец, считай, что спецназовец по-нашему, сегодняшнему. Словом, захотят снять – снимут, можешь, голубчик, не сомневаться.
– Почувствовав в его словах нечто вроде некого удовлетворения, я не удержался и подначил его:
– А тебя почему не сняли? Небось, на постах настоялся не меньше других…
– Э-э! – словно бы обрадовался мой Лексеич. – Бывало, примешь охрану объекта, как говорят, а сам вокруг себя всяких погремушек набросаешь – припасенных у повара пустых банок консервных навешаешь, гильз торчком понаставишь – загремят, коль на них кто наткнется.
– Один ты, выходит, такой смекалистый был?
– Не то чтобы, – не обиделся он, – да только иной больше на авось уповает. Стоит, звезды ночью считает, а сам смены ждет. Тут главное – не отвлекаться. Мороз не мороз, а уши у шапки не опускай, да и свои у тебя, как у зайца, должны быть всегда на макушке. И старайся при этом больше в тени держаться, чтоб тебя издалека не распознали. – Бывший фронтовик так увлекся, что я невольно почувствовал себя солдатом, заступающим на пост. – И еще запомни, садовая твоя голова, не война к тебе должна приспосабливаться, а ты к ней. Поэтому я дважды сумел первым заметить того, кто ко мне подбирался, и в самый раз черкнуть очередью из автомата. Вот и живым доводилось посты сдавать. А ты говоришь…
Валентин НИКОЛАЕВ