Война в цифровом исчислении
Цифры на войне всегда имели значение немаловажное. Наполеон говорил, что последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения, что никогда не побеждал он малыми силами, но всегда превосходящими – только собранными в нужное время и в нужном месте. И Сталин был, разумеется, прав, когда утверждал, что из тех самых «пяти постоянно действующих факторов, влияющих на ход и исход войны», не последнюю роль наряду с моральным духом войск играет также количество дивизий.
Вот и получается, что количественная сторона вопроса приобретает немалое значение при анализе итогов Великой Отечественной. О ней и поведем мы речь.
К сожалению, многие критики наши, пытаясь подвергнуть ее всестороннему пересмотру, нешуточно взялись за цифры. Подчас даже не утруждая себя раздумьями о возможности проверки придуманной ими «гармонии чисел» простой арифметикой из учебника для начальной школы.В войне за одного убитого немца мы клали десять наших, утверждает аналитик М.Солонин. Да не десять., а четырнадцать, поправляет его А.Уткин. А мы просто заглянем в исследования немецких историков (К.Рейнгардта, Х.Штрайта, Г.Хёне), американца Дж. Толанда – с их-то стороны уж совсем не резон преувеличивать потери войск гитлеровского вторжения. Оказывается, на Восточном фронте положили они 7,2 млн. человек. Проведем простое умножение на уровне начальных классов и получим в итоге, что одной только Армии у нас погибло 108 млн. человек. Да у нас во всех призывах личного состава было в пять раз меньше!
В последнее время у наших «румяных критиков» стало модным ссылаться на знаменитого германского аса Второй мировой Эриха Хартмана, который, по немецкой статистике, сбил …352 самолета, в том числе 348 наших и 4 американских. Куда, мол, до него нашим И.Н.Кожедубу (62 самолета) и А.И.Покрышкину (59).
Что ж, примем и этот цифровой вызов. Да знают ли такие критики, как велся в гитлеровских войсках учет сбитых самолетов противника по сравнению с учетом нашим? Попытаемся просветить их.
Сначала – как это было у нас. Засчитывали самолеты только боевые и сбитые лично. Но и этого было мало – требовалось единогласное подтверждение этого факта всеми участниками боя и получение соответствующих данных от сухопутных войск. Самолет, сбитый в групповом бою, мог засчитаться лишь одному из пилотов, а вражеская машина, дымя, потянувшаяся в свою сторону, не могла значиться сбитой. С появлением у истребителей фотопулемётов к результату боя требовалось также и приложение кинопленки. Да, нелегко доставался нашим асам каждый сбитый ими немецкий стервятник. Помните, как высказался на этот счет герой замечательного фильма «В бой идут одни «старики»? «Пока одного свалишь – вся гимнастерка мокрая!»
А вот как это было в гитлеровском «Люфтваффе». Засчитывались все сбитые летчиком фюрера самолеты – транспортные, санитарные, просто гражданские. Вот почему асы германских ВВС так любили «свободную охоту». «Сбил сегодня три русских «этажерки», – мог докладывать по начальству пилот ведомства Геринга. Так там называли наши героические У-2, летавшие в качестве самолетов связи, вывозившие раненых из окружений. Не пытайтесь, критики, усомниться в правдивости этой реляции: автор этих строк сам видел в 1941-м на Смоленщине, как это было, как на такую тихоходную невооруженную машину из-за облаков устремлялся звенящий, тонкий, как оса, «мессершмитт». Короткая очередь – и вот она, блестящая победа германского аса! Правда, иногда бывало и так, что, уходя от врага, пилот нашего самолетика прижимался к самым верхушкам леса, а вошедший в охотничий раж немецкий летчик не успевал выпрямить самолет и врезался в землю!
Второй «приметой» высокой эффективности гитлеровских «воздушных бойцов» было то, что если они, скажем, эскадрильей сбивали один советский самолет, то по победе записывалось всем, если же наш задымил или просто вышел из боя (кончились боеприпасы, оказалось на исходе горючее), то и такой считался сбитым. Любили они целыми стаями набрасываться на наши тихоходные тяжелые бомбардировщики ТБ-3. Сбить такой считалось крупным коллективным успехом. Увеличивались шансы быть награжденными и «железными крестами» с дубовыми листьями, и «рыцарскими крестами» с мечами и бриллиантами. В список авиапобед их асов щедро добавлялись также самолеты, уничтоженные или поврежденные на земле – хотя разобраться, кто и сколько их «уничтожил», было практически невозможно.
Словом, при такой системе «учета» можно было набрать и больше, чем 352 самолета. И завидовать таким «отваге и мужеству» гитлеровских «асов», право же, нет оснований.
Наши союзники по Второй мировой, тоже питая слабость к «цифрам», любят поражать читателя своими «числовыми показателями» участия в войне. Тут и выраженная арифметически грандиозность операции по открытию Второго фронта, и впечатляющие данные об участии их ВВС в бомбежках Германии, и поражающие воображение сведения о количестве ими потопленных «брутто-тонн». Хотя, скажем прямо, особых успехов ни в борьбе с немецкими подводными лодками, ни в охране следующих в СССР конвоев они не проявили. А уж о наших цифровых показателях участия в войне на морском театре военных действий вообще стараются умалчивать. Сделаем же это за них.
К январю 1945 года в Гамбурге бездействовали около ста спущенных на воду и вступивших после ремонта в строй германских субмарин. Для них не хватало лишь экипажей. А в это же время в Данциге после переучивания, выпуска из школ подводников, выписки из госпиталей скопилось свыше 90 команд для подлодок. Их-то наряду с тремя с половиной тысячами высших чинов рейха, которые стремились подальше убраться от наступающей Красной Армии, и решено было отправить в Гамбург на самом большом военном транспорте «Вильгельм Густлов». И надо же было такому случиться, что на него дерзко, невиданно для истории мирового подводного флота – на мелководье и со стороны берега – совершил атаку наш знаменитый подводник Александр Маринеско. Сразу три торпеды всадил он в борт огромного корабля, который вместе со всем своим живым грузом в считанные минуты утонул. После чего (такова оказалась статистика войны!) германский подводный флот фактически перестал существовать. Сегодняшние переоценщики Великой Отечественной, конечно же, знавшие о таких «цифровых данных», и здесь однако нашлись: «А что если на том транспорте оказались и просто беженцы? – мелькнули чьи-то размышления в наших всепроникающих СМИ. – Не была ль та атака преступной?» Только надо бы таким «гуманистам» задать подобный вопрос американцам: не было ли в сносимом ими с лица земли Дрездене и вполне мирных женщин. Детей? О Хиросиме тут уж и речи нет!
Для автора этих заметок история с подвигом Маринеско имела свое продолжение. Будучи в командировке в ФРГ, мне в 1989 году довелось в самолете рейса Мюнхен–Гамбург познакомиться с бывшим германским подполковником Адольфом Тышбайном (в записной книжке сохранилось это редкое сочетании имени и фамилии – первое, как у самого фюрера. А второе просто обозначало: «ножка стола»), который направлялся на слет своих товарищей по службе на субмаринах. А когда познакомились и разговорились с ним, поведал он мне веешь поистине удивительную.
– Мы там не «реваншизмом» каким-нибудь занимаемся, как о нас пишут подчас в газетах, а со слезой от радости, что живые остались. Пьем свое шнапс-пиво. – И между прочим, – добавил он, – один из тостов поднимаем за подводника номер один в мировом масштабе – за вашего Маринеско. Я тогда тоже чуть не угодил на «Густлов»… А морская эта фамилия нам хорошо запомнилась («Marine» – по-немецки военно-морской флот. – В.Н.). Да и фюрер из-за нее объявил тогда трехдневный траур. А самого Маринеско назвал своим личным врагом.
Да, такое впечатление от подвига нашего подводника, выраженного в поразительных цифрах, многого стоит. Особенно если это – признание противника.
…На этом можно, пожалуй, и завершить наши размышления о Великой Отечественной «в цифровом исчислении». Хотя не худо было бы сопоставить и количество уничтоженных на всех фронтах танков – немецких и наших. Да только какой смысл эти цифры сравнивать: как ни велики были наши «броневые» потери, но немецкие-то «панцеры» были уничтожены все, до единого. Что здесь с чем сравнивать? И вообще это уже была бы «совсем другая история». История о том, сколько у нас было выплавлено чугуна, стали из обращенной в металлолом германской техники. Сколько произведено из него плугов, комбайнов, тракторов – всего того, что необходимо стране и в дни мира, и просто «на всякий случай».
«Кирза»
Зачастую, когда в выступлениях тех, кто хочет поговорить о Великой Отечественной, заходит речь о ее «мелочах», то нередко можно услышать иронические замечания о «кирзовых сапогах» как экипировке тогдашних бойцов Красной Армии. Наши, мол, промаялись в «кирзе» всю войну, в то время как немецкие солдаты были обуты в сапоги из добротной «фатерляндской» кожи. С одной стороны, что верно, то верно – германской этой обувке и впрямь износа не было: каблуки ее опоясывала сплошная стальная оковка, подошва была утыкана 38 прочнейшими шипами. Столько их можно было насчитать на сапоге любого размера, а почему так, автор этих строк не разузнал – видно, все зависело от технологии германского, еще кайзеровских времен, производства.
Верх сапог воинства фюрера венчал широкий раструб, как у мушкетерских ботфортов. В него солдаты засовывали запасные магазины для автоматов, гранаты-толкушки с их длинными деревянными ручками, а то и просто сапожные щетки. Впрочем, все зависело от толщины ноги воина вермахта и от его личных привычек.
Нет слов, несомненны были преимущества сапог германского происхождения. Удобно в них было вышагивать на парадах, с легкостью необыкновенной покорять народы Европы.
Но на этом их преимущества и заканчивались – когда гитлеровские армии вторглись в Россию. Стоило немецким солдатам развернуться в наступление в заснеженном Подмосковье 1941 года, как в их с широким раструбом сапоги сразу же набивался снег, который таял, приводил к обморожениям. Вот, кстати говоря, одна из причин, по которой были разгромлены вояки группы армий «Центр», а не из-за «русских морозов», на которые так любят ссылаться не только западные, но и наши доморощенные, легкие на выводы критики.
– Знаешь, почему мы, белорусские партизаны, зачастую через топи ускользали от карателей? – спросил меня однажды в Витебске знакомый мне ветеран из Полесья Иван Бенедиктович. – Из-за сапог! Если немец попадал ногою в болото, то часто вытаскивал ее без сапога с его коротким и широким голенищем. А уж когда мы их загоняли в хляби, то они зачастую выскакивали оттуда босиком – таких вояк было хоть голыми руками бери.
Да, при всей неказистости наших кирзачей были они совсем неплохой солдатской обувкой.
А может, и в Победу тоже свой вклад внесли?
Валентин НИКОЛАЕВ