В связи с 60-летием Победы «Русь Державная» в 2004-2005 гг. опубликовала серию рассказов и очерков Валентина Николаева под рубрикой «Фронтовые были». Они были посвящены еще не раскрытым страницам Великой Отечественной, событиям удивительным, подчас курьезным, нити от которых тянутся и в наши дни, в современность… И сразу пошли отклики читателей. «Фронтовые были» зазвучали по «Народному радио», их публикует журнал «Подвиг», в «Софт-издате» выходит книга, включающая в себя около ста материалов из этой рубрики. Сегодня мы продолжаем публиковать новые работы автора.
Когда-то я услышал фронтовую историю, которая меня поразила. В 1943 году под Харьковом при выходе из окружения одной сводной группой бойцов (был приказ пробиваться именно мелкими группами) командовал пожилой комиссар в солдатской гимнастерке без знаков отличия. Многие тогда так переодевались, идя на прорыв – знали, что окруженцев в комиссарской форме старались отстреливать в первую очередь. Но бойцы сразу распознали в своем соратнике комиссара, да так и называли его, тем более что все они были молодыми новобранцами. А избранный ими таким образом «старшой» и впрямь проявил лучшие качества и командира, и политработника. Под его руководством, после ожесточенных боев, группа прорвалась почти без потерь… Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что «комиссар» был таким же рядовым, как и все они, и даже не членом партии.
Однажды на собрании ветеранов в Люберцах рассказал эту историю моему знакомому Николаю Кузьмичеву. Он подивился ей и тут же добавил: «А со мной еще и похлеще было в 1941-м, под Минском. Мы тогда в немалом «котле» оказались, и попал я при выходе из него под начало бывшего иерея, священника, стало быть. Это уж мы потом узнали. А вначале в нашей прижатой к леску толпе окруженцев мы, молодежь, командиры-то все перебиты были, выделили его как «старика», да так и называли: «батя» да «батя». А он возьми и заяви нам: «Коль батей считаете, то уж называйте правильно: отец Василий я, в храме когда-то служил, пока его не разрушили. Потом колхозником стал». При этих словах достал он из кармана гимнастерки завернутый в тряпицу крест и прямо поверх нее повесил. Потом всех нас перекрестил, как бы благословляя. – С Божьей помощью выберемся, только – чур – слушайтесь меня, детки».
Это я теперь кое-что понимать стал: на пенсию уже школьным учителем оформился. А тогда просто диву давался – и почему это отец Василий вначале нас, юнцов, учит лес слушать, где тихо, а где сойки вовсю трещат, и почему пара воронов летела вначале спокойно, а потом вдруг резко рванула вправо...
Порасспросил я тогда, где именно, в каком соединении пришлось Кузьмичеву хлебнуть «окруженческого лиха», и теперь могу приблизительно восстановить те давние события. 28 июня 1941 года под ударами немецких 47-го и 39-го механизированных корпусов танковых групп Гудериана и Гота в районе Минска сомкнулось кольцо окружения наших войск – сильно потрепанных в боях 3-й и 10-й армий Западного фронта.
Особенно трудно пришлось 3-й армии под командованием генерала В.И.Кузнецова. Настолько тяжело, что приходилось пробиваться сквозь кольцо «россыпью», кто во что горазд.
- Но дело у нас уже сладилось: командир появился, - в беседе нашей подчеркнул Кузьмичев. - Всем стало полегче: какая же война без командира? А он без всяких там построений усадил всех в кружок – «потолковать, сынки, надо».
Разговор этот точно передать не могу. Но сначала он расспросил всех, кого как зовут, откуда родом, чем до призыва занимался… А главное – потом ничего не спутал – вот память у человека! Может, это просто было внимание к людям?
Первым делом наш батюшка хорошо разведку поставил. Подобрал толковых, кто пошустрей, ребят и стал их рассылать с заданиями в разные стороны. Сам же всё округу выслушивал, будто лесной ведун какой.
- Вот что, чада мои возлюбленные, - объявил он однажды. – На восход нам не пробиться. Там все схвачено плотно – везде оцепления, да еще с собаками. Так что путь наш – на запад. Пойдем вдоль Немана, лесами хорошими, а там двинем между Лидой и Гродно – как раз попадем в места подходящие. Так что война, други мои, великая пришла – на всех хватит. Будем с тыла бить супостатов. Вот и весь мой сказ.
Так всё и вышло. И людьми стали прирастать, и немцев трепать крепко. Главное – ни разу ни на какую засаду не напоролись, это их всегда подстерегали. Да и «политработа» у нас усилилась. Помню, нашли ребята в развалинах икону Божьей Матери, Иверская оказалась. Сплошное пепелище на месте дома было, а она целехонькая лежит. Ну не чудо ли? Разжились где-то и Евангелием. Теперь «дневные лежки» перед заданиями превратились у нас в беседы по Священному Писанию. Хотя мы по тогдашним временам в основном крещеные были, но до чего же темными оказались! На многое открыл нам глаза отец Василий. Понял тогда я, что никакой это не «опиум для народа», а самое что ни на есть спасение и души и тела. Подумать только: в нас будто свет вошел – словно семьей единой зажили, друг за друга горой. А если попадались нам люди как бы смурные духом, то батюшка с ними часами отдельно беседовал, сидит, бывало, на пенечке и что-то мягко втолковывает. И преображались от этого ребята, как бы отмякали душой. Однажды попал к нам боец тяжелоконтуженный. Мычал только. Сколько же возился с ним отец Василий! И какие-то снадобья для него варил, и вместе с ним, как с первоклашкой. по складам разговаривал. Но выходил-таки парня – вот что удивительно!
Но приключались с нами истории, прямо скажем, забавные. Как-то ребята разведали: недалеко от нас немецкий обоз привал сделал – искупаться немчуре захотелось. Ну мы и устроили им! После той операции перешли на трофейное оружие, боеприпасами обзавелись с избытком, продуктами запаслись на месяц.
- Вот если бы добыть нам теперь лошаденок пару, - вздохнул батюшка, - то горя бы не знали, сделали бы их вьючными…
Тут-то и отозвался один из разведчиков, Яшка-цыган.
- Ребятки, батюшка, дозвольте в честь предков моих-«романов» доброе дело сделать!
Когда все отсмеялись над цыганской смекалкой, изрек ему наш пастырь:
- Только, чур, сыне, не у населения взымать. Не по-Божески сие будет…
К вечеру, отказавшись от помощников, Яшка исчез. А поутру всех ошарашил криком на весь лес:
- Принимайте фрицевские подарки! – и похлопал по крупам двух здоровенных битюгов. Кто-то из знатоков лошадей тут же определил их как представителей бельгийской породы.
- Вот и пусть теперь не ворогу, а нам послужат! – подытожил батюшка. - А тебя, сыне мой Яшка, чином конюшего жалую.
- Рад стараться! – по-старосолдатски рявкнул цыган наш. И с лукавинкой добавил: - Это еще не всё. Прихватил я для лошадок фрицевскую болотную обувку. – И выложил на поляну охапку каких-то переплетенных ремнями железных каркасов.
- Да это же «мокроступы!» - завопил кто-то. - Заранее заготовили для наших топей.
…На всю жизнь не забыть мне, как «обували» и проверяли в деле наших «бельгийцев». Умора была видеть, как высоко и кокетливо поднимали они ноги – чтоб не цепляться каркасами, как забавно вышагивали они по топкому грунту. А потом еще долго пленникам своим ребята победные, «партизанские» клички придумывали. Ну а Яшка счастлив был больше всех – ухаживал за своими «першеронами», как за детьми малыми, а уж они-то к нему привязались!
А потом, после многих боев, в которых благодаря прозорливости нашего пастыря-командира отряд понес совсем незначительные потери, мы наконец-то «по-настоящему» добрались до своих, в том смысле, что, уже воюя в Могилевской области, встретились с ребятами из боевого мощного соединения партизанского командира Д.Н. Медведева. Наш батюшка хотел было скрыть, что он здесь всем заправляет, но посланец знаменитого «полководца за линией фронта» заулыбался:
- Да полно, батюшка! Дмитрий Николаевич уже давно все о тебе знает: наслышан о подвигах «отряда отца Василия»!
…Многое уже выпало из памяти участников и очевидцев тех удивительных событий. Да и много ли их осталось в живых? Хорошо, если бы кто-то отозвался на эту страничку воспоминаний. Дополнил бы ее, поправил бы там, где мы допустили неточность. Вот и рассказали бы мы о дальнейших путях и судьбах тех, кто прикоснулся к этой истории.
Тот, кто бывал на Бородинском поле, наверняка видел там наряду с многочисленными памятниками русским полкам, сражавшимся здесь с наполеоновским воинством, также и обелиск с надписью не по-русски: «Мертвым Великой армии». Мемориал павшим французам, вторгшимся на нашу землю почти двести лет тому назад… Не оскорбляет ли это честь и достоинство защитников Отечества нашего?
Нет, не оскорбляет. Скорее, это напоминание, предостережение тем, кто вздумал прийти к нам с мечом, что Россию нельзя задирать. Памятник мертвым в назидание живым.
И еще. Та война была обычной в ряду войн XIX века. Один император пошел против другого. Наполеоновская Франция, собрав рать из «двунадесяти языков», двинулась покорить державу Российскую – как покорила она уже фактически всю Европу. Чтобы удовлетворить свои «имперские амбиции», не ставя при этом своей целью изменить в России государственный строй, а тем более – уничтожить сам народ, проживающий на этой земле.
Иным было гитлеровское нашествие. Впав в горячечный бред расовой исключительности, идеологи германского нацизма задумали стереть нас с лица Земли как народ: сопротивляющихся смести боевой машиною вермахта, всех «неполноценных» - в первую очередь стариков, инвалидов, детей – «подвергнуть специальной обработке» в концлагерях, крематориях, газовых камерах, удобных «для эксплуатации» «душегубках», а оставшуюся треть населения, молодых и сильных, превратить в покорных рабов. Иными словами, вторжение было лишь видимостью военной кампании. На нас шли хорошо организованные, одетые в униформу и специально вышколенные профессионалы-убийцы.
В традициях русского народа всегда было заложено великодушие по отношению к побежденному врагу. Александр Невский после Ледового побоища простых «кнехтов» отпустил – «идите и скажите всем…», а пленных рыцарей велел «обменять на мыло». Конечно, последнее было очень уж унизительно для тевтонской гордости, но ведь не казнил же, хотя и стоило за их злодеяния в Пскове. А адмирал Ушаков после разгрома турецкого флота вернул шпагу плененному капудан-паше – за его личную честность и отвагу в бою. Или разве кто-то не знает, что плененных в Отечественную немцев у нас в лагерях кормили лучше, чем это могли себе позволить свои труженики тыла по рабочим их карточкам? В то время как гитлеровцы морили голодом и истязали наших до состояния живых скелетов.
По данным наших военных архивов на советской земле было уничтожено около 10 миллионов солдат Германии и ее союзников. Все они здесь и остались – за исключением разве что генералов, тела которых в основном увозили для захоронения в родном «фатерлянде».
И становится невмоготу, когда слышишь о том, что власти Тверской области, так обильно политой нашей кровью, дают угодливое согласие мающимся от сытой ностальгии немцам воздвигать памятники гитлеровским воякам на этой исстрадавшейся от их «дранга» земле. И где? У города, под которым весь 1942 год шли ожесточенные, возможно, решавшие судьбу России бои. «Я убит подо Ржевом» - вот щемящий душу трагический образ этих боев, созданный поэтическим гением Александра Твардовского. А теперь мы, выходит, должны вздыхать о нацистских извергах, тоже «подо Ржевом убитых»?
В наши дни переоценщики Великой Отечественной зло ухмыляются по поводу больших, неоправданных потерь нашей армии на том окровавленном «выступе». Но на войне все имело тогда свою цену и свое объяснение. Ведь наше ожесточенное упорство на этом страшном участке было операцией отвлекающей, чтобы убедить противника, что контрнаступление готовится именно здесь. Сталин даже Жукова сюда отозвал, который всегда и привычно уже для немцев был там, где готовился главный удар. А гром для гитлеровцев грянул под Сталинградом! Вот и считать теперь не пересчитать, сколько потеряно, а сколько спасено жизней было в результате этого грандиозного стратегического замысла.
И подумалось: может быть, пора уже воздвигнуть гитлеровским героям-воинам и пантеон в Волгограде? Чтоб гордо вознесся он над Мамаевым курганом, над нашим известным всему миру мемориалом славы… Впрочем, нечто подобное там уже, как сообщают, готовят. И начинается все с ностальгических встреч ветеранов – наших и вермахта. В духе «братания», «примирения и согласия». Будто забыли, что, когда подобное «мероприятие» готовилось на Ржевщине, один из инвалидов Великой Отечественной от имени своих боевых товарищей заявил для прессы и телевидения: «Подождите, пока мы все не умрем. Уже немного осталось. Вот тогда и встречайтесь!»
Создается впечатление, что организаторам такого рода оскорбительных для нашего народа деяний, людей политически и нравственно ущербных, слабо знающих свою страну и ее историю, Великая Отечественная представляется как бы в туманном облике, вроде «войны за испанское наследство» из напрочь забытых школьных учебников. Как тут не вспомнить крылатые слова Талейрана, словно о них сказанные: «Это хуже, чем преступление, это – ошибка».
Может быть, какую-то группку наших властей предержащих охватил еще не изученный наукой психоз, когда деградирует нравственность, впадает в летаргию совесть, атрофируются чувства принадлежности своему народу, своей стране. И тогда в сознание вползает что-то зловещее, черное…
Валентин НИКОЛАЕВ
Продолжение следует