Поездка паломника, или просто любопытствующего путника, часто неожиданно, приобретает иное измерение, когда нечто чудесное и необъяснимое внезапно встречается на неведомых путях Духа, который в невыразимом своем дыхании хочет поведать нам о любви Отца небесного. Небольшое судно отходит из Урануполи на стороне Сингитского залива и идет вдоль берега полуострова Пристани и монастыри появляются по курсу корабля: Дохиар, Ксенофонт, Пантелеимон, Ксиропотам, и завершение плавания в Дафни, где первое ощущение мира анахоретов и шум мирян в переплетении движений прибывающих и отправляющихся.
Путешественник выбирает направление своего дальнейшего движения: или по суше, или морем. Каждый по своим собственным причинам прибыл в Афонское государство, разыскивая что-то нужное ему, и оно предоставляет ему возможность найти это. В поездке гость начинает ощущать близость с совсем недавно далекими и незнакомыми ему местом и образом жизни. Он найдет гостеприимство в архондарике (зал приема, и вообще место приема паломников), он услышит слова молебна. Здесь для паломников кофе с ракией, лукумом и отдых. Почувствуй, что предложенное тебе — подражание бескорыстной и жертвенной любви Триединого Бога. Красота местной природы: зелень лесов, безмолвие скал, голубизна неба и моря — восхитительно сочетаются с монументальными зданиями, история которых теряется в глубине веков. Таинственные звуки возвращают нас в эпоху Фоки и Циминских, крестоносцев, противников и сторонников унии, каталонских и сарацинских пиратов, турецкого ига. Среди непоколебимого покоя звуки прошлого сливаются с неизменностью литургической традиции, монастырских уставов и византийского псалмопения.
Местность, в которой мы живем, участвует в творении нас. Здесь она источает особенный аромат. Из кельи в храм, оттуда в трапезу, потом на послушание, иногда короткий отдых для нашей немощной плоти. Ощути разнообразие окружающего пространства: высокие стены, тесные кельи, уединенные исихастерии, суровые пещеры. Великая Лавра, Симонопетр, Ксиропотам, Новый скит, келья блаженного старца Паисия, Катунаки, Кавсокаливия — каждое место по-своему очаровательно, а все вместе они оставляют какое-то радостное ощущение. Их объединяет наука монашества и сила Святого Духа. Разнообразие и свобода связаны воедино. Единство и единообразие там освобождают. Безбрачие, нестяжание собственности, послушание — три монашеские добродетели, одна поддерживает другую и, как каркас, вместе скрепляют добротно построенное здание. Юлианский календарь, византийское время прикасаются к выцветшим и разрушенным зданиям в скромной порфире мягких каштаново-зеленых и бело-красных оттенков.
Приходит время вечерни, за ней следует трапеза с лаконичным чтением, поучительным и благолепным, аскетические фигуры монахов, скромная еда. Едва закончилась трапеза, а било уже собирает нас на повечерье. Затем наступает время покоя, как подготовка к активности следующего дня. Вскоре после полуночи, игумен, эклисиарх (монах, который заботится о благолепии соборного храма), певчие, священник, дьякон, канонарх (монах, который провозглашает тропари, перед тем как их будут исполнять певчие) — все на своих местах. Движения непритворные, невыразимая драматургия. Поклоны, крестные знамения, поклонение иконам и святым мощам. Эта видимая сторона бытия, вместе с прочими, составляет повседневность здешней жизни. Единство образа жизни в обществе эффективно способствует жизни во Христе. Разнообразие послушаний составляет практическую сторону монашеского государства. Как один организм совместно трудятся повар, келарь (монах, ответственный за склады продовольствия монастыря), трапезарь, вурданарис (монах, который заботится о рабочем скоте монастыря), садовник. Однако, в этом оживотворенном Духом организме, повседневность не является рутиной, вызывающей апатию и скуку. Напротив — является основанием молитвы, покаяния, принижения плотского самосознания, которое имеет склонность к получению автономии, ища самообожения. Такое самосознание забывает и ранит любовь Бога и Отца.
Монах, как земной ангел и небесный человек, выбирает безмолвие, а не многословие. Знает из неложного свидетельства своих предшественников, что молчание — это язык будущего века. Знает также, что унижение — подарок, и эта милость Божия — одеяние Божества. Внутренний взор монаха обращен к видению царства Божия. Его связь с физическим миром, с людьми, не рабские, но преобразованные нетварным светом милосердия Божия.
Обычное созерцание царства Божия обнаруживает универсальность христианства и православия. Иноплеменные и иноязычные не являются угрозой, но братья во Христе, ожидающие общего воскресения, стремящиеся в безмолвной борьбе к одной и той же цели. Образ жизни монаха рождает душевное состояние, которое можно определить как чудесное смешение радости и скорби. Он живет под тяжестью креста, который видит за пределами бренной истории, в бессмертии Царствия, в немеркнущем свете воскресения. Боль и слезы здесь не являются результатом психической скорби или несчастья, но движением благородства. Человек, ежедневно переживающий Божественную литургию в час предрассветного полумрака, учится жить в безграничной перспективе, в созерцании мировой церкви.
Молитва, пост, добровольные лишения — подводят человека к границе, которая ещё перед нами, которую надеемся перейти, умерщвляя свою волю, ибо только так сможем действительно преуспеть в стремлении попасть в лучезарную область, в пространство без границ. Скромная улыбка, мужественный и спокойный взор, одухотворенный образ — стали указателями на иную жизнь, сообщением и свидетельством, изображением будущего состояния тех, кто веровал и крестился не во что-то иное, но жизнь Святой Троицы. Неустроенная и простая жизнь по евангелию — это жизнь христианская. Монах — это самое наглядное и самое искусное её выражение.
На Святой Горе каждый узнает, что всё совместно действует, прославляя Триединого Бога и Госпожу Богородицу. Там разнообразие форм монашеской жизни, великолепное развитие, индивидуальность каждого монаха, огромность хранимого исторического наследия — всё преуспевает и сосуществует в гармонии. Индивидуальность и различия не являются причиной неудач в жизни общества как целого, не создают раздоров, не причиняют вреда. Ты можешь увидеть гармонично увязанные: базилику десятого века, фрески четырнадцатого века мастеров македонской школы и аналойные иконы шестнадцатого века, писанные мастерами критской школы. Поскольку всё здесь говорит об одном — мы слышим одно исповедание.
Монах рождается в период трудного и благословенного послушничества, достигает пострига, облачается в схиму и, так, просто одетым в чёрное, будет погребён. На послушании или за рукоделием, если он аскет или келиот, монах, наедине с Богом непрестанно молится. Он отрёкся, он забыл общество, и общество забыло его. Ему достаточно, его утешает существование памяти Божией. Он знает, что человеческая память является результатом психического процесса, лишь человеческой способностью, поверхностной и, в конечном счете, не способной утвердить его в жизни, увековечить его бытие. Память Божия — непоколебимое основание человеческого бытия в веке сем непостоянном и торопливо уходящем. На Афоне молитва — это непрекращающаяся борьба: в храме, в саду, на послушании, за трапезой и даже во сне. Святогорец помнит Бога, или, вернее всего, живя во Христе, не забыт Богом. Трезвение делается его главным делом. Он учится беседовать с Богом, понемногу познает самого себя, иссушает себя на жаровне аскезы и становится способным быть приятным Богу, ангелам, своему старцу — как и обещал. Монах держит свой ум во аде, переживает час своего исхода из этой жизни, помнит мрак своего бытия. Когда же Дух Божий осенит его, войдет во все члены его тела и части его души, тогда уже этот Дух ведет слабое и хрупкое его существо к преуспеянию, росту, восхождению от славы к славе Монах Моисей Святогорец