К 65-ЛЕТИЮ НАЧАЛА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

 До сих пор – особенно в нынешнем году– политики, историки, писатели-публицисты всё ожесточеннее продолжают спорить о том, почему Советский Союз под державным водительством Сталина, при наличии опытных военачальников, сильных политиков и дипломатов, неплохой школы внешней разведки позволил столь бездарно подставить себя под «неожиданный» ошеломляющий удар фашистского вермахта в том трагическом июне 1941 года?
 Действительно, почему? Ведь гитлеровский «Майн кампф» со всеми его откровениями о нас, «неполноценных», о «дранге нах остен», равно как и другие сверхсекретные планы и предначертания «фюрера», не говоря уже о сосредоточении германских войск вдоль наших границ непосредственно перед вторжением, были основательно изучены нашими «органами», т.е. теми, кому по долгу службы о возможном противнике положено было знать все или, скажем, почти все… Словом, советское руководство было вполне «в курсе». Не говоря уже о народе, чей природный инстинкт никогда не подводил его – разве не главной темой всех предвоенных слухов было предстоящее столкновение с Германией?
 В этой парадоксальной ситуации не разобраться, если не исходить из факторов, которые отнюдь не фигурировали в сознании народа, но которые гипнотическим образом воздействовали на Сталина.
 Странно, что многие историки их просто не замечают.
 Во-первых, Сталин верил Германии. Прежде всего – Веймарской. И для этого имел все основания. После соглашения в Рапалло, в 1922 году, когда две страны, отброшенные на обочину международной жизни (Германия – как потерпевшая поражение в мировой войне и не имевшая возможности выступать в роли великой державы и содержать, по причине запрета со стороны победителей, достойную ее статуса армию; Россия – как «зараженная опасным вирусом большевизма» и обставленная флажками западных загонщиков), закономерно потянулись друг к другу – заключили соглашение об экономическом и военном (тайном) сотрудничестве. По стране нашей в те годы зашагали «сталинские пятилетки». Помните девиз первой из них? – построение фундамента социалистической экономики, укрепление обороноспособности страны, «иначе нас сомнут!» Валом поднимались инициатива и трудовой энтузиазм масс…
Но ведь в дотла разоренной войнами стране на одном энтузиазме не создашь современную, прежде всего, оборонную промышленность: авиационную (ее у нас вообще не было), танковую (не было тоже), химическую (была в состоянии зачаточном, на уровне бытового производства). Создать эти отрасли помогла нам промышленно развитая и сочувственно, конечно же, с выгодой для себя относящаяся к России…Германия. И пусть сколько угодно ехидничают пересмотрщики истории Ю.Дьяков и Т.Бушуева, назвавшие свою книгу: «Фашистский меч ковался в СССР», хотя ее содержание, приведенные в ней документы как раз свидетельствуют об обратном: именно антифашистский меч ковался в нашей стране с помощью инженеров Веймарской республики, которые помогли нам создать технологии для «ковки» будущего оружия Победы. Не забудем о творчески использованном нашими «оборонцами» германском опыте – ведь Германия уже в Первую мировую сумела выпустить около 10 тыс. самолетов и свыше тысячи танков. Если это не убеждает, то читатель может открыть книгу Адольфа фон Таддена «Наследие гигантов», где подробно рассказывается, как на средства Германии были открыты летная школа под Липецком, танковое училище в Казани (объект «Кама», обошедшийся немцам в 2 миллиона марок, немалую по тому времени сумму), как «тот самый» Юнкерс помог нам наладить выплавку алюминия, построить авиазаводы в Филях и Харькове, как создавались у нас полигоны, учебные центры, производство взрывчатки, красителей, пластмасс. Ах, немецкие специалисты в Саратовской области по нашему заказу запустили линию по синтезации иприта? Очень хорошо. Зная об этом, Гитлер так и не решился в Великую Отечественную применить против нас отравляющие вещества, хотя соблазн был.
 После всего этого у злорадствующих по поводу нашей предвоенной истории остается лишь один, самый неубедительный довод: но ведь наши будущие противники проходили у нас практику вождения самолетов, танков, их обкатки, учились в советских военных заведениях. Чаще всего называют при этом Гудериана, разгромленного потом под Тулой. Однако и наши изучали не что-нибудь, а новейшие немецкие технологии, образцы передовой военной техники. По взаимной договоренности советский комсостав также обучался в их академиях и училищах, участвовал в военно-тактических играх, маневрах… Все это держалось, разумеется, в глубочайшей тайне – прежде всего от собственного народа. Выходит, Сталин знал то, чего не знали другие. Рассекреченные недавно документы по этому сотрудничеству помогают лучше понять и причины сталинских предвоенных иллюзий, и его упрямство перед лицом даже самых очевидных, самых вопиющих фактов…
 Во-вторых, причиной его «зашоренности» и, прямо скажем, политической слепоты явилось то обстоятельство, что Сталин верил также и …гитлеровской Германии. И – не будем закрывать на это глаза – имел к тому, со своей сугубо «штатской» точки зрения, немалые основания. Прежде всего, потому, что после прихода нацистов к власти наше экономическое (и даже военное!) сотрудничество еще некоторое время как бы по инерции продолжалось, а после заключения «Пакта» и вовсе обрело дополнительный, «обнадеживающий» импульс. Давайте оставим на время наши антипатии, наше отвращение к фашистскому лидеру. Лучше поставим себя, как ни вызывающе это звучит, на место Сталина. Большевистский вождь, прошедший суровую школу внутрипартийной борьбы, взрастил в себе неизбывную ненависть к предательству – неважно, подлинному или мнимому. И почвы для этого в тогдашнем раскладе сил находил вокруг предостаточно. Заглянем в лицо фактам.
В 1938 году в Мюнхене предали мир не Гитлер, а Англия с Францией и «примкнувшей к ним» Чехословакией. Первые спасовали перед напором нацистов, а последняя без малейшего сопротивления все сдала Гитлеру – территорию, оборонную промышленность, вооружение, армию. Одних шкодовских грузовиков Германии хватило потом на полвойны. Против нас, разумеется. А ведь Сталин предлагал братьям-славянам помощь, взывал к Франции…
 Не разочаровал Гитлер Сталина и при заключении в 1939 году «того самого» Пакта о ненападении. Сегодняшние изобличители могут выть сколько угодно, но в этом договоре вместе с его многократно охаянным «секретным протоколом» все было исполнено в духе нормальной международной политики. По всем признакам, вы, немцы, готовитесь напасть на Польшу? Что ж, это ваши дела. Мы только сейчас подписываем наш Пакт, а с ней таковой у вас существует еще с 1935 года. Вот и разбирайтесь. Но учтите: на земли Западной Украины и Западной Белоруссии, вероломно захваченные у нас Пилсудским в 1920 году, можете не рассчитывать. Равно как и на страны Балтии. Это земли наши, державные, нами обороненные, нами выпестованные. По сегодняшнему это было бы названо «зоной наших жизненных интересов». И Гитлер с этими доводами согласился безоговорочно. Мало того, договоренность была им выполнена со скрупулезной точностью: ни один немецкий солдат, словно в гоголевском «Вие», не переступил обозначенную на карте черту. Совместный парад в Бресте, за который до сих пор нам колют глаза, стал для советского вождя признаком того, что Гитлеру можно верить. Заметим, что происходило это опять-таки на фоне англо-французского предательства: войну Германии (якобы для защиты Польши) объявили, но… воевать не стали, а Франция и вовсе – по примеру Чехословакии – вскоре сдалась…
 К этому времени Сталин уже полностью уверовал в себя. В свою прозорливость, непогрешимость. Тем более что после обеспечения своего единоначалия в партии и политических чисток 1936-1938 годов стал несомненным и абсолютным диктатором.
 Все в стране пошло в соответствии с явлением, имя которому – фетишизм, от ученого слова «фетиш», т.е. идол. Из курса политэкономии известны такие понятия, как «товарный фетишизм», «денежный фетишизм» – слепая, зачастую неосознанная вера в понятия, которым приписываются сверхъестественные свойства. Но в данном случае это вылилось в самое поразительное (и, возможно, еще мало исследованное) явление того времени – политический фетишизм, внушенное массам слепое поклонение самому понятию «Сталин» – его портретам, его девизам и лозунгам, его претендующим на чеканность формулировкам типа: «три составные части и три особенности марксизма-ленинизма», «четыре признака нации», «пять постоянно действующих факторов…» и т.п. Позже это не совсем удачно будет названо «культом личности Сталина», хотя скорее это был культ образа Сталина. Создаваемый под влиянием самого «вождя и учителя», в сопровождении неуемных дифирамбов его подхалимствующего окружения, этот витающий над народом образ при умелой идеологической обработке привел наше общество в состояние политического исступления. Если славить «кормчего», то только набором самых высоких эпитетов, если голосовать за «линию», то только единогласно, если осуждать кого-то на митингах, то только яростно, категорично. Диапазон всего этого оказался очень широк: от горячего одобрения громадья наших планов, всяких движений, инициатив и починов до истеричных требований расстрела «всех, без исключения врагов народа». Кинохроника тех лет свидетельствует об атмосфере политического фетишизма убедительнее всех наших рассуждений на эту тему. Вот уж поистине: утратив веру в Бога, люди начинают верить во все остальное. Наступил апофеоз большевистского язычества.
 На фоне этой всеохватной истерии наше общество вплотную подошло к трагедии 1941 года. Сталину еще предстояло стать «корифеем всех наук», «гениальным вождем и учителем мирового пролетариата», «величайшим полководцем всех времен и народов»… А пока он был просто Сталиным, «мудрым и всевидящим» лидером советского общества.
 А тем временем по линии внешней разведки, от дипломатов, от наших друзей за рубежом шла информация настораживающая, зловещая…
 Германия полностью изготовилась к нападению на Советский Союз; 70% ее вооруженных сил сосредоточены у наших границ, известны номера армий, корпусов, дивизий, имена гитлеровских полководцев, задействованных в операции «Барбаросса»… Некоторые, не боящиеся высшего гнева, командиры предлагают рассредоточить и замаскировать авиацию на полевых аэродромах, вернуть на позиции артиллерию из летних лагерей, зарыться в землю, эвакуировать склады боеприпасов, военного имущества и продовольствия от западных границ, где они в случае вторжения легко могут быть захвачены противником. Все напрасно: лозунг «Не поддаваться на провокации!» имеет силу магическую, парализующую рассудок и волю.
 Дошло до курьезов. Когда командующий Ленинградским военным округом генерал М.М. Попов запросил у Москвы согласие на укрытие в подземных хранилищах запасов продовольствия из центральных Бадаевских складов (их хватило бы на три года!), то оттуда последовал окрик: «Ты что? – думаешь, что на город великого Ленина могут падать фашистские бомбы?! Да ты – провокатор!» Это уже был фетишизм, переросший в шаманство. А склады потом горели несколько дней, и по улицам Ленинграда текли огненные реки из расплавленного масла, жиров, сахара, обрекая город на голодную смерть.
 Или вот такой ставший уже хрестоматийным факт. Начальник Главного Разведуправления РККА генерал Ф.И. Голиков за несколько дней до нападения Германии докладывает в присутствии наших высших военных чинов сложившуюся обстановку. Следуют факты, цифры, данные о дислокации изготовившихся к вторжению гитлеровских войск. Рисуется ясная картина непосредственной угрозы войны. «А как вы оцениваете эти сообщения?» – вопрошает вождь, пронзая главного разведчика страны своим знаменитым «сталинским взглядом». – «Как дезинформацию!» – четко рапортует он, хорошо зная, что именно хотят от него услышать.
 Но дело не только в этом. Из недавно рассекреченных источников стало известно, что помимо этих идущих по официальным каналам докладов Сталин лично и закрыто получал сообщения об обстановке от неких лиц, которым особенно доверял. Сами информации из архивов исчезли. Остается лишь гадать, кто и почему поддерживал у советского диктатора его фатальную для страны уверенность в том, что войны не будет…
 «Человек – это звучит гордо!» – как часто цитировались у нас замечательные слова горьковского персонажа из пьесы «На дне». Но они, увы, в воспитательных целях просто выхватывались из контекста произведения великого знатока людских душ. «Человек за все платит сам!» – восклицал в своем монологе главный герой этой драмы.
 Да, страшной ценой заплатил каждый советский человек и народ наш в целом за подверженность бездумному фетишизму, за слепую веру в портреты, в политическую трескотню, в непогрешимость тех, кто берется управлять государством.
 Удалось ли нашему обществу, хотя бы к сегодняшнему дню, изжить эту похожую на ветряную оспу беду? Ни в малой мере! До сих пор живуча у нас надежда – при собственной инертности и легковерии, – что кто-то к нам сверху «придет и рассудит» все наши нелады и печали. А нам останется лишь аплодировать тому, кто с набором зажигательных обещаний вовремя заберется на танк, кто очарует обывателя магическим образом «ваучера» ценою в две «волги», кто запустит лукавый лозунг о том, что у России уже нет врагов – сплошные друзья кругом: давайте будем распадаться, разоружаться, раздавать свои территории… Дошло до абсурда: с некоторого времени по линии наших СМИ в массы внедряется еще один фетиш – оказывается, у нас есть… правящая элита! То есть, исходя из значения этого иностранного понятия, «люди лучшие, отборные», которых раньше принято было называть «сливками общества». Тогда почему на экранах то и дело видим лица, лоснящиеся от примитивного плебейского самодовольства – с косноязычными речениями, которые нужно потом расшифровывать, с невнятицей в финансовой политике, с заявлениями о какой-то «стабильности», об «экономическом росте», с циничными заверениями о собственной безнаказанности – хоть полстраны растащат или погрузят во мрак…
 Впрочем, результаты всего этого уже налицо: хищная власть олигархов, яростный криминал, пугающая деградация нравственности и культуры. Можете не сомневаться, что этот сонм властителей – физических и духовных, официальных и теневых – всю свою энергию и средства направляет и будет направлять на служение лишь одному – единственному кумиру, т.е. самим себе, единственным, любимым, неповторимым.
 Да, человек за все платит сам. И лично, и вкупе со всем своим народом. Постичь эту истину – значит прозреть. Иначе цена может оказаться несовместимой с жизнеспособностью народа и государства.

Майским солнечным днем
Прогремел первый гром,
День Победы в стране отмечался.
А под утро потом
Тихо-тихо в мой дом
Вдруг солдат с той войны постучался.

Опустил вещмешок,
Положил автомат,
Видно, с боем пришлось добираться.
Помолчал, покурил
И промолвил солдат:
– Что ж вы сделали с Родиной, братцы?

Если б знали, как рвался
Я на фронт, на войну,
Ни приказов не ждал, ни призыва,
Как любил я страну,
За нее, за одну
Шел под пули, под бомбы и взрывы!

Как любимую землю
Больше жизни самой
Я берег и не предал Отчизны!
Что теперь бережешь ты?
Чем гордишься, брат мой?
И мечтаешь о чем в этой жизни?

Я совсем уж собрался
Ему рассказать,
Как хочу стать крутым и богатым!..
Только глянул в глаза –
И о том промолчал,
Ничего не ответил солдату.

…То ли сон, то ли явь –
Он берет автомат.
– Мне пора! Так давай же прощаться!
– Слышишь, не уходи!
Не бросай меня, брат!
Иль хотя б иногда возвращайся!

Оглянулся солдат и сказал: – Я вернусь!
Душу в смертном бою не убили!
Я вернусь, чтоб жила
Моя Родина – Русь,
Чтоб ее берегли и любили!

…Майским солнечным днем
Отгремел первый гром,
День Победы страна отмечала.
А под утро потом
Тихо-тихо в мой дом
Моя совесть ко мне постучала…

Прошло девять месяцев с начала войны. Остались позади трудные дни первых неудач и поражений. Враг был остановлен на ближних подступах к Москве, и гитлеровская армия потерпела поражения на севере и на юге — под Тихвином и Ростовом. Зимой и весной 1942 года на ряде участков фронта инициатива перешла к советским войскам.
 В неослабевающем напряжении этой борьбы, в цепи тяжких битв, среди новых суровых испытаний поблекла в памяти людей и, казалось, навсегда ушла в прошлое фронтовая легенда о крепости над Бугом, родившаяся в первые месяцы войны. И вдруг совершенно неожиданно люди снова вспомнили о Брестской крепости, и старая легенда сразу превратилась в волнующую героическую быль.
 В феврале 1942 года на одном из участков фронта в районе Орла наши войска разгромили 45-ю пехотную дивизию противника. При этом был захвачен архив штаба дивизии. Разбирая документы, захваченные в немецком архиве, наши офицеры обратили внимание на одну весьма любопытную бумагу. Этот документ назывался «Боевое донесение о занятии Брест-Литовска». Немцы, естественно, старались всячески превознести действия своих войск, все факты, приводимые в этом документе, говорили об исключительном мужестве, о поразительном героизме, о необычайной стойкости и упорстве защитников Брестской крепости. Как вынужденное невольное признание врага звучали последние заключительные слова этого донесения.
 «Ошеломляющее наступление на крепость, в которой сидит отважный защитник, стоит много крови, — писали штабные офицеры противника. — Эта простая истина еще раз доказана при взятии Брестской крепости. Русские в Брест-Литовске дрались исключительно настойчиво и упорно, они показали превосходную выучку пехоты и доказали замечательную волю к сопротивлению».
 Таково было признание врага.

«Дело было в середине июля 1941 года. Случилось так, что эсэсовская дивизия стояла недалеко от Брестской крепости в городе Перемышль на реке Буг, разделяющей город на две части — польскую и советскую. Одному полку этой дивизии, в которой служил Станкус Антанас, было предписано очистить Брестскую крепость от оставшихся солдат Красной Армии, защищавших ее.
 Но Брестская крепость все ещё сопротивлялась. Все реже и реже раздавались оттуда выстрелы, все меньше и меньше оставалось бойцов. И все-таки немецкая армия ещё несла потери от метких выстрелов из развалин. Израненные защитники Брестской крепости выходили в штыковые атаки с выкриками на непонятном гортанном языке. Многие из них были с типично кавказскими лицами. И хотя каждый из них был по несколько раз ранен, дрались они, как одержимые.
 Настало время, когда силы защитников Брестской крепости иссякли. Атаки прекратились. Стало очевидным, что с Брестской крепостью уже покончено, — рассказывал Станкус Антанас. — Мы шаг за шагом обследовали все казематы и подвалы крепости и везде находили только трупы и обугленные скелеты. Не слышно было ни звука. Полчища крыс шныряли под ногами, поедая трупы.
 Эсэсовская дивизия готовилась двинуться за наступающими в глубь СССР немецкими частями. Наш генерал выстроил дивизию на изрытом воронками плацу, — продолжал свой рассказ бывший эсэсовец.
 Он поздравил всех с взятием Брестской крепости и стал вручать награды, в это самое время из подземных казематов крепости вышел высокий подтянутый офицер Красной Армии. Он ослеп от ранения и шел с вытянутой левой рукой. Правая рука его лежала на кобуре пистолета, он был в рваной форме, но шел с гордо поднятой головой, двигаясь вдоль плаца. Дивизия стояла, застыв. Дойдя до воронки от снаряда, он повернулся лицом к западу. Неожиданно для всех немецкий генерал вдруг четко отдал честь советскому офицеру, последнему защитнику Брестской крепости, за ним отдали честь и все офицеры немецкой дивизии. Красноармейский офицер вынул из кобуры пистолет, выстрелил себе в висок. Он упал лицом к Германии. Вздох прошел по плацу. Мы стояли, пораженные увиденным, пораженные мужеством этого человека.
 Когда проверили документы — партийный и военный билеты, — узнали, что он уроженец ЧИАССР, старший лейтенант пограничных войск. Фамилию его я запомнил — Барханоев. Нам приказали похоронить его с подобающими воинскими почестями. Он был погребен под оружейный салют. Не знаю, кто он по вероисповеданию, но мы поставили на его могиле столбик». («Вопросы истории». Ингушетия, выпуск 1, Магас 2004, стр. 109).
 История второй мировой войны не знает второго подобного случая, когда фашисты с воинскими почестями хоронили своих врагов.