I
Скит находился в сосновом бору. Янтарно-желтые, высокие, как на подбор, сосны глухо шумели, когда налетал ветер. Тропинка, ведущая к скиту, была едва заметной, желтый деревянный забор почти сливался с густым бором, и, если бы не колокольный звон, то редко кто догадался бы о существовании маленькой обители. По утрам и вечерам соловьи выводили причудливые трели, рыжие пушистые белки прыгали с ветки на ветку, а потом спускались по стволу на землю, причем бежали так же быстро, как и по горизонтальной ветке; они усаживались столбиками на широком потемневшем пне; кто-нибудь из монахов подавал им на ладони подсолнечные семечки или кедровые орешки; белки расправлялись с угощением с изумительной быстротой.
Храм находился посреди скита, монашеские келии обступали его полукругом; пара беседок, обвитых плющом так, что и входа не найти, пряталась за келлиями. Только внимательный взгляд мог заметить на некоторых соснах небольшие скворечники; их хозяева, выкармливая потомство, беспрестанно летали в лес и очень быстро возвращались обратно.
Ансамбль скита завершал небольшой уютный пруд, берега которого заросли осокой, камышом и кустами ежевики. Здесь жила утиная семья: утка плыла впереди, за ней цепочкой следовала добрая дюжина утят, а селезень держался сзади и чуть в стороне – такого порядка и дисциплины не бывало, наверно, и на военных учениях. Жизнь в скиту текла размеренно, спокойно: молитва сменялась отдыхом, а отдых – физическим трудом, и Артамонову тут очень нравилось, он был рад, что приехал именно сюда. Своим временем он по благословению скитоначальника распоряжался совершенно свободно, много гулял и размышлял, не забывая, разумеется, о молитве. Иногда они гуляли вместе – в скиту или вне его – по какой-нибудь укромной тропинке. Темой беседы служила обычно та или иная духовная проблема русского народа.
-Ты уже был на ночной службе? – спросил однажды архимандрит Тит (так звали скитоначальника).
-Нет, – ответил Артамонов.
-Зря! Сегодня же приходи! Служба начнется в два часа ночи, так что это будет уже не сегодня, а завтра.
-За послушание приду.
-Вот и хорошо. Перед службой я три часа сплю. И тебе советую. Иначе будет не молитва, а клевание носом.
Артамонов думал, что такой ранний сон у него не получится, но, к своему удивлению, заснул, да так крепко, что, наверно, проспал бы до утра, если бы его не разбудил скитский колокол. Как только колокол замолк, по скиту прошелся дежурный монах с деревянным билом; такие билы используются на Святой Горе Афон, и мелодия, которую «играл» дежурный монах, была такая же, как на Афоне, только звук был чуть посуше.
«Ничего, – подумал Артамонов, который был на Святой Горе несколько раз, – если бы я колокол не услышал, то афонскую мелодию услышал наверняка». Он встал совершенно отдохнувшим.
-На этой службе присутствуют Ангелы, – сказал послушник Максим, который жил в одной келии с Артамоновым; ему было восемнадцать лет, он собирался стать монахом.
-Они, мой друг, присутствуют на каждой церковной службе, – ответил Артамонов, похлопав юношу по плечу.
II
Он вошел в храм в прекрасном расположении духа. «Как хорошо, что существуют ночные службы», – с умилением подумал он; ему почему-то показалось, что он постоянно бывал на таких службах.
В храме был глубокий полумрак, мерцали только разноцветные лампады, да на аналое, на котором лежала раскрытая богослужебная книга, горели две свечи. Артамонов приложился к иконам и, едва занял удобное место у окна, архимандрит Тит дал возглас.
Началась полунощница. Псалмы следовали один за другим. Чтец (один из иеромонахов) читал тихо, не повышая голоса, но слышно было хорошо. Монахи укрылись в стасидиях, расставленных вдоль стен, – одни стояли, положив руки на подлокотники, другие сидели, низко опустив головы, в полумраке их и заметить было довольно трудно.
«Все как на Афоне».
Артамонову захотелось встать на колени, и он исполнил желание своего сердца. Осенив себя крестным знамением, он сделал земной поклон, потом еще один и еще.
Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим.
От заповедей Твоих разумех, сего ради возненавидех всяк путь неправды.
Светильник ногама моима закон Твой и свет стезям моим.
Сакральные слова псалма Артамонов воспринимал как-то обостренно, они входило в него как что-то живое и очень необходимое, без чего невозможно существовать; ему казалось, что каждый стих псалма обращен непосредственно к нему, к его душе, что Сам Господь, ведая его тайные недуги, подает ему врачевание именно этими стихами; весь мир отступил в сторону, и сейчас, в эти минуты, существовал только он, Артамонов, и Господь; и чем дальше слушал Артамонов псалмы, тем светлее становилось у него на душе.
«Вот она, истинная духовная поэзия, и никакой другой нет».
В храме возникло движение. Архимандрит Тит перешел ближе к входной двери и встал лицом к алтарю. Монахи и послушники, покинув стасидии, встали двумя рядами – лицом друг ко другу – впереди него, образовав неширокий коридор. Один из иеромонахов рукой показал Артамонову, что и он должен встать рядом с ними.
Се-е-е-е, Жених грядет в полу-у-у-унощи,-
как-то сама собой, без напряжения возникла знакомая мелодия; у Артамонова появилось ощущение, что он и братия находились перед дверьми Рая, и сейчас, сию минуту, должно произойти что-то очень значительное и бесповоротное; ощущение усиливал как полумрак храма, так и стройный согласный хор мужских голосов.
И блажен раб, егоже обрящет бдя-я-а-а-аща.
Недостоин же паки, егоже обрящет уныва-а-а-ающа.
Мелодия текла и текла, став совершенно одушевленной, потому что все присутствующие, в том числе и Артамонов, пели не голосовыми связками, а погруженными в Бога душами, которые составляли одну общую душу.
Блюди-и-и-и-и убо, душе-е-е-е моя-а-а,
Не сном отяготи-и-и-ися,
Да не смерти предана бу-у-у-удеши.
Артамонов мысленным взором все яснее представлял себе дверь Рая, а также то, что каждый человек в свое время окажется перед нею, но не каждый войдет в нее, и это ощущение наполняло все его существо священным трепетом.
И Ца-а-а-арствия вне затвори-и-и-ишися,
Но воспряни, зову-у-у-ущи:
Свя-а-а-а-ат, Свят, Свят еси Бо-о-о-оже,
Богородицею поми-и-и-и-илуй нас.
«Только ночью и может быть настоящая молитва, – с воодушевлением подумал Артамонов. – Сам Христос молился чаще всего ночью, скрывшись от посторонних глаз, и нам повелел поступать так же. Его Второе пришествие случится в полночь, и каждый предстанет пред Ним таким, каким застанет его эта минута: один – храпящим, другой – беснующимся в ночном клубе, третий – смотрящим телевизор, четвертый – занятым пустой болтовней с приятелями, пятый – … всего человеческого безумия и не перечислишь… Я твердо знаю одно: ни хитру, ни горазду, ни убогу, ни богату Суда Божьего не миновать.
Лишь малая частичка людей встретит Христа достойно – бодрствующей и молящейся. И среди них – монахи, в том числе и те, которые рядом со мною.
Русский народ не радеет о своем спасении. Он предается пьянству, разврату, гонится за маммоной и удовольствиями. Воровство, поджоги, грабеж, убийства – вот его ночные плоды. Он забыл о Боге и поэтому страдает. Страдает долго и тяжко. Даже жуткие, страшные теракты не могут разбудить его. А к разным природным катаклизмам он, кажется, уже привык.
Я нерадив, как и все. Первый раз пришел на ночную службу. И первый раз как следует помолился. Что же мне делать? Отчаиваться? Нет! Господь настолько милостив, что, может быть, помилует меня за единственную ночную службу».
III
Замерли последние звуки чудесного и страшного молитвословия. После этого каждый из присутствующих, начиная со старших по чину, стали подходить к отцу Титу со словами:
–Простите меня.
И отец Тит отвечал:
–И вы меня простите.
Это был чин прощения, обязательный в скиту.
Первый монах, попросивший прощения, встал рядом с отцом Титом, следующий монах – рядом с предыдущим, и таким образом образовалась цепочка. Артамонов шел последним и, подходя к каждому монаху, говорил:
–Простите меня.
И слышал в ответ:
–И меня простите.
Этот чин тронул Артамонова до глубины души. И хотя был знаком ему по многочисленным прощеным воскресеньям, все равно показался каким-то особенно важным и нужным.
Вскоре полунощница закончилась, и началась утреня. Артамонов чувствовал себя великолепно, сна – ни в одном глазу, внимание не рассеивалось – никто не проходил мимо, никто не передавал свечи, трогая за плечо, женщин не было и в помине – что еще нужно для искренней, глубокой, серьезной молитвы?
Отец архимандрит подошел к Артамонову и сказал, чтобы тот прошел вперед, ближе к алтарю, так как канон будет читаться именно там. Артамонов выбрал одну из свободных стасидий и устроился в ней поудобнее. Канон, посвященный преподобному Никодиму святогорцу, был очень долгий, потому что вычитывались абсолютно все стихи. Но и это понравилось Артамонову. «Хоть раз в жизни прослушал весь канон, без сокращений». Песнь Пресвятой Богородице пела вся братия, и Артамонов вместе с нею; он чувствовал себя ее неотъемлемой частью.
За окнами посветлело. Занималась заря. Начинался новый день. «Как проведут его люди? Чем они будут заниматься? – подумал Артамонов. – Обычной суетой или серьезным делом? Вспомнит ли кто-нибудь из них о том, что скоро придет Христос? И что он Ему ответит?
А что если сегодня, через несколько часов, а, может, и минут придет Христос? Что будет с нами? Содрогнется ли кто-нибудь от страха? Затрепещет ли всеми своими членами? Что будет с теми, кто не знал Христа? Кто Его отрицал и отвергал? Кто хулил и смеялся над Ним? Кто всю жизнь соблазнял других, говоря, что Бога нет и в церквах одни обманщики?
А что будет с врагами России и Русской Церкви? Будут ли они вести себя так же нагло, как и раньше? Будут ли по-прежнему гордиться своими злыми делами? Своей подлостью и коварством? Своей изощренной ложью? Своим предательством? Хватит ли у них смелости посмотреть на Христа? Они снова, как и раньше, попытаются с помощью лжи выгородить себя, но у них ничего не получится. Это увижу не только я, но и все люди».
Братия снова сошлась вместе – двумя рядами во главе с отцом Титом.
Утверди, Бо-о-оже,
Святую православную веру
Православных христиан
Во ве-е-ек ве-е-е-е-е-ека.
«Без веры не спастись. Правильно в народе говорят: «Не слушай, где куры кудахчут, а слушай, где Богу молятся». Как встретишь Христа, если нет веры?»
Вместе с братией Артамонов вышел на улицу. Заря разгоралась, окрасив полоску неба на востоке в ярко-малиновый цвет. Было свежо. В воздухе витал приятный едва ощутимый запах сосновой смолы.
Вдруг ударил резкий порыв ветра. Небо на западе потемнело. Надвигалась гроза. Вдали, за соснами, раздались первые раскаты грома. Они приближались. Сверкнула молния, где-то за рекой с оглушительным треском пророкотал гром, потом, почти без перерыва, у самого скита и неожиданно над самой головой грохнул с такой силой, что затряслась земля. Артамонов едва успел подняться на крылечко и открыть дверь, как стена воды обрушилась на скит.
«Как будто конец света», – подумал он, поспешно затворяя дверь и поворачивая ключ в замке.
Николай Кокухин
Рисунок Анастасии Гераскевич