Рассказ
«Всякое дыхание да хвалит Господа!» — разве не так? Хотя не всегда мы это замечаем. Но в некоторых местах прямо наглядно видно, как оно хвалит. Вот в нашей глухомани церковь дивная среди тишины и полей. В ней вон как хвалят утром, вечером и днём, даже и ночью, в воскресные и праздничные дни. И вокруг тоже сплошная похвала — птицы поют, лягушки квакают, стрижи носятся, деревья шумят, и всякая травинка тянется вверх, и каждый цветочек луговой — все хвалят.
Только дядька с триммером не хвалит. Вот только что тут был островок с колокольчиками, а там жёлтые лютики и ромашки, и всё гармонично и уместно, а у него триммер в руках. Как раньше смерть изображали с косой, а теперь вернее будет с триммером, остаётся после которого безжизненная, однообразная, сухая серость.
И не знает он, бедный, что и Господь всякое это дыхание Сам хранит и не даст ему пропасть никогда. Вот что важно. Об этом и рассказ наш.
Правда, он не о цветочках, не о дядьке с триммером, а о собаке. Конечно, историями о собаках нас не удивишь. У каждого обязательно есть какая-нибудь своя история, и не одна. Я тоже знаю кучу историй про собак и их хозяев, но эта история совершенно о другом, о том, как хвалит всякое дыхание Господа. И настолько она ошеломляющая в своей простоте, что невозможно этим не поделиться.
Итак, в Москве, на улице Твардовского 23, на третьем этаже, поселились беженцы с Украины — русские. Женщина и мальчик, ученик начальной школы. В суматохе так и осталось непонятным, кем была ему эта женщина, мамой или тётей. Поселились временно, но мальчик стал ходить в школу. И вот однажды он принёс щенка. Но женщина взять его в квартиру не разрешила. Квартира чужая, мало ли…
И щеночек остался жить у дверей на коврике, на лестничной площадке. Мальчик его кормил, ходил с ним гулять, бегал и играл. Жильцы привыкли к щенку, который вёл себя на редкость деликатно. Он лежал на коврике, свернувшись калачиком, никуда не лез, ни к кому не приставал, не скулил, не гавкал — словом, этот маленький коврик перед дверью стал его суверенной территорией. И это тоже стало как-то понятно всем, и к щенку тоже никто не цеплялся, благо, и консьержки в подъезде не было.
Но вот, по весне, когда начались каникулы в школе, женщина, наконец, где-то устроилась, и надо было уезжать. Взять с собой уже подросшего щенка, она не разрешила.
Мальчик надел на собачку крестик, и оставил её на коврике на волю Божью.
Рассказывали нам эту предысторию наши хорошие давние друзья, которые жили в этом же подъезде на первом этаже, — Максим и Инна. Они имели свою собаку, чудесную хаску с разноцветными глазами. Один глаз был карий, другой — голубой. Хаска периодически бывала у своего жениха, и через некоторое время по квартире бегали симпатичные малыши, которые быстро расходились в надёжные, добрые руки. Ещё одна собачка нашим знакомым была совсем не нужна, хотя угрызения совести они почувствовали сразу. Эти угрызения чувствовал, наверное, весь подъезд, но, увы, у всех были свои причины щенка не брать, дела, заботы… Осиротевшую собачку сначала даже подкармливали, но, конечно, в конце концов, один рассерженный дядя выкинул её вон! После этого прошло около месяца.
И вот однажды, когда Максим вечером через небольшой садик возвращался домой, он увидел эту собаку. Крестика на ней уже не было, она была худая, потрепанная, и тоже смотрела на Максима. Чувство вины тут же возникло в нём с новой силой, и он подумал: «если она пойдёт за мной, я её возьму». Он пошёл дальше через трамвайные пути, и собака пошла за ним. Они вместе дошли до знакомого ей подъезда, возле которого она смиренно села, словно понимая, что решается её судьба.
Хаску увезли на дачу, а друзья наши стали всем звонить, в том числе и нам, не возьмёт ли кто собачку. У Максима и Инны она получила имя Зося. Она, действительно, походила на это своё прозвище. Небольшая, с волнистым хвостом и висячими волнистыми ушами, коричневая шерсть с чёрными полосами, маскировочной окраски, со светло-карими послушными глазами, вот такая себе — «Зося». Не красавица, но чем-то она подкупала.
Зосю решила взять наша дочка, матушка Юля. Её муж, отец Андрей не стал возражать, а пять разновозрастных детей были только рады. Из Москвы надо было привезти Зосю на новое место жительства, а это часов семь дороги на машине.
И тут как раз возникла необходимость съездить в Москву по делам, а на обратном пути мы с Юлечкой забирали собаку.
Попросили Инну поехать вместе, так как боялись, как наша новая пассажирка справится с путешествием, да и нас-то она совсем не знала. Посадили её в коробку, мы с Инной сели по бокам, матушка Юля впереди, и поехали. За рулём водитель.
И по мере нашего продвижения, я всё больше и больше изумлялась поведению этой странной собачки. Она тихо, с полным доверием сидела в своей коробке. Когда останавливались и выходили, она тоже спокойно из неё выбиралась, делала свои дела, потом так же спокойно и легко, по одному слову, залезала обратно. На полпути мы заехали к знакомым перекусить, взяли её с собой. Она поела, подождала нас у дверей, и мы поехали дальше. Ничего себе, — думаю, — что за собака «неправильная»?
Основные качества, которые в ней проявлялись, были в чистом виде — смирение и послушание. Что за чудеса?..
Ехали мы через Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. Там нас уже поджидал наш знакомый игумен, отец А. Знакомы мы были ещё с тех давних пор, когда Юля училась в Лавре на регентском отделения, а о. А. был студентом семинарии. На последнем курсе Юлечка вышла замуж за будущего о. Андрея, и на их венчание в Жарках приехало всё регентское отделение и некоторые семинаристы, в том числе и будущий игумен о. А. Отец игумен и потом бывал у нас в Жарках, а мы-то уж никогда не упускали случая посетить любимую Лавру. Ну, конечно, о смирении и послушании представление мы все, как православные христиане, имели, хотя, может, больше всё-таки теоретическое. А тут они нам были явлены, практически безукоризненно, на практике.
Подъехали к Лавре, когда уже стемнело. Первым делом — к Преподобному, потом на чай к игумену. Зосю оставили в машине. Всегда в Лавре незаметно, но непременно наполняешься такой полнотой радости, которой нигде в наших суетных местах нет.
Игумен по традиции пошёл нас провожать и широким отчётливым крестом осенил нашу машину и сидящую в ней Зосю. Посмеялись, что и Зося чести удостоилась от самого игумена благословение получить, пообнимались и поехали дальше. И собака эта «неправильная», словно что-то понимая, поглядывала из коробки какими-то счастливыми глазами.
Уж не помню, кто это первый сказал, наверное, Инна. Погладив собаку по голове, она сказала: «Ну вот, Зося, ты теперь православная. Бога за тебя молили? Молили! В Троице-Сергиевой Лавре тебя благословили? Благословили! А жить теперь будешь у кого? У батюшки с матушкой! Так-то!»
Да, действительно, интересно получается.
И стала я думать об этом мальчике, русском беженце с Украины, который в свои маленькие годы так научился и молиться, и жалеть, как взрослому бывает не дано. Не знаю имени этого мальчика, но дай Бог и ему, по живому его сердечку, Твоей, Господи, благодати. Спаси и сохрани! Кажется, кощунственно, надеть крестик на собаку, но это было не так! Это дерзновение было по такой детской горячей вере и надежде! А надежда не посрамляет. Как бы хотелось, чтобы этот мальчик знал, что собака его не пропала, что он был услышан.
Вспомнилось, как однажды прибежала утром в храм наш тётя Шура и говорит, нет, не просто говорит, а вся в волнении, важнейшую весть нам всем сообщает: «Голос мне сегодня был, такой отчётливый — молись, Шура, молись! Старческую и детскую молитву Бог слышит!»
Молитесь, милые дети, молитесь! — Слышит Бог вашу молитву.
Зося и сейчас живёт у батюшки с матушкой. Дети их повырастали, кто учится, кто уже и семьёй своей обзавёлся. У Зоси есть своё любимое местечко на коврике под деревянной лестницей на чердак. Все Зоську любят, все её знают, никто не обижает, и я никогда не видела, чтобы она на кого-то злилась. К сожалению, пришлось её лишить возможности приносить щеночков, но проблема эта была бы неразрешима, так как по сельской местности собак пристраивать просто некуда, особенно не охотничьих.
Но однажды по осени Зося привела в дом большого белого пса. Бывшего белого — он был грязный, в репьях, отощавший и смотрел грустными, виноватыми глазами. И было понятно, что Зося проявила к нему милосердие и привела, чтобы и о нём тоже позаботились. Не оставлять же его в беде! Пёс всем понравился. Дали объявление в интернете с фотографией и через некоторое время приехала дама из Юрьевца, сказала, что муж потерял его на охоте и забрала. Правда, вот дама-то нам не очень понравилась, даже пожалели, что объявление дали. А псу этому, похоже, и охота тоже не очень нравилась, морда у него была уж очень не охотничья. Вот и потерялся.
А Зося и по сей день ходит с матушкой на работу, ждёт её на крылечке, очень радуется всем детям, особенно из начальной школы. Она льнёт к ним, может, пытаясь угадать в ком-то из них дорогой ей облик того мальчика, который когда-то надел на неё крестик и со слезами помолился о ней Богу.
«Аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное!» Аминь.
Монахиня Анна
(Наталья Бухарова, филолог, педагог,
автор учебного пособия «Святыни Отечества»)
(Наталья Бухарова, филолог, педагог,
автор учебного пособия «Святыни Отечества»)