В этом году исполняется триста лет с той даты, когда 22 октября (2 ноября) 1721 г. Петр I принял титул Императора Всероссийского и начался отсчет существования Российской Империи. Ее стремительное развитие было насильственно прервано государственным переворотом 2 (15) марта 1917 г., последствия которого ощущаются и сегодня, спустя сто три года.
К изучению этих событий обращались многие исследователи. Не оставили его без внимания и авторы данной статьи. В монографии, затрагивающей тему отстранения от власти Николая II [1], а также в ряде статей, которые были опубликованы в газете «Русь Державная», нами была дана их юридическая оценка как узурпация законной верховной власти Императора Всероссийского путем применения силы и многочисленных подлогов документов, якобы доказывавших отречение монарха от прародительского Престола [2]. События марта 1917 г. регулярно становятся предметом внимания в связи как с очередной годовщиной захвата верховной власти в Российской Империи, так и с датой последовавшего святотатственного убийства Царской Семьи. Они являются основанием для продолжающегося спора историков и политиков, юристов и публицистов — всех, кто либо искренне желает понять их суть, либо, напротив, заинтересован в их искажении, в продолжении фальсификации отечественной истории, в оправдании заговорщиков и убийц, обманом захвативших власть в Российской
Империи. Со стороны этих лиц насильственно навязанная России форма правления обычно оправдывается псевдонаучными аргументами о неизбежности смены общественно-экономических формаций или нелепой пропагандой приоритета мнимого народовластия над российским единодержавием, имеющим тысячелетний опыт имперского государственного строительства Отечества.
При оценке законности смены формы правления в 1917 г. с установлением в последующем советской власти, а также вынесении суждений относительно дальнейшей эволюции российской государственности вплоть до сегодняшнего дня нельзя сбрасывать со счетов следующее.
Во-первых, как утверждал апостол Павел, «нъсть бо власть аще не от Бога, сущыя же власти от Бога учинены суть» (Рим.13:1), будь-то по Его произволению, будь-то по Его попущению, и вопрос о том, как к ней относиться, если в результате государственного переворота к власти пришли люди, деятельность который направлена на уничтожение православной веры, следует искать в духовном наследии Иосифа Волоцкого и патриарха Тихона, которые учили не идти на компромиссы с хулителями Христа, захватившими верховную власть в государстве.
Во-вторых, при уяснении законности установления верховной власти, следует учитывать не только то, каким путем она была приобретена, хотя этот вопрос имеет ключевое значение. Необходимо принимать во внимание и такой фактор как приобретенная легитимность, то есть, восприятие ее как законной со стороны населения России. Трудно усомниться в том, что верховная власть в советский период не воспринималась большинством населения как законная и легитимная, а достижения СССР как результат эффективности его руководства и народных усилий. Как пояснял в этой связи известный российский юрист В. Е. Чиркин: «Легитимация может вовсе не иметь отношения к закону, а иногда и противоречить ему. Это процесс... посредством которого государственная власть приобретает свойство легитимности, т.е. состояние, выражающее правильность, оправданность, целесообразность, законность и другие стороны соответствия конкретной государственной власти установкам, ожиданиям личности, социальных и иных коллективов, общества в целом».
Похожее явление можно наблюдать и сегодня, когда, несмотря на попытки дестабилизации государственного порядка и ставшие известными многочисленные нарушения закона властными учреждениями, рейтинг нынешнего президента как главы государства, как бы кто критически к этому обстоятельству современной государственной жизни ни относился, остается высоким. Его власть в полной мере обоснованно ассоциируется в общественном сознании с властью государственной и законной. Его государственно-правовой статус до сих пор, в силу многовековой традиции единодержавия верховной власти, вольно или невольно воспринимается как чуть ли не аналогичный царскому статусу с его юридической неограниченностью и верховенством особы неприкосновенной. Усиление его власти, сконцентрированной в одних руках, вызванное совмещением поста Президента и Председателя Государственного совета в соответствии с изменениями, внесенными в Конституцию РФ, которые утвердили создание единой системы публичной власти, было поддержано и воспринято, в основном, положительно.
В-третьих, в обстоятельствах сегодняшнего времени при выяснении таких сложных политико-правовых явлений как преемство государственной власти, затрагивающее общегосударственные интересы, требуется волеизлияние всего народа, его согласие на смену лидера и/или формы правления. Любой другой подход в силу действующих в настоящее время законодательных норм будет нарушением Конституции России, влекущим за собой соответствующие негативные последствия для тех, кто собрался ими пренебречь.
Изучение событий марта 1917 г. и их политико-правовых последствий должно учитывать перечисленные факторы.
В этой связи нельзя не обратить внимание и на то, что достоверный ответ на вопрос о том, как произошел захват верховной власти в марте 1917 г., не может основываться на предположениях, которые зачастую возникают у ряда исследователей вследствие знакомства с описанием происшедших событий, сделанных его участниками, независимо от того, насколько можно доверять их воспоминаниям. Приоритет должен быть отдан беспристрастному анализу сохранившихся письменных документов, имеющих юридическое содержание. Только в этом случае, при признании их достоверными и законными, возможно надеяться на объективную оценку происшедших событий и верную оценку их политико-правовых последствий.
Юридическое исследование событий 2(15) марта 1917 г. имеет два взаимосвязанных аспекта. Это вопрос о принципиальной возможности отречения вступившего на Престол российского монарха и вопрос о том, каким образом обычно пытаются подтвердить такую возможность относительно событий 2(15) марта 1917 г. Оба вопроса были подробно рассмотрены авторами в указанной монографии, однако, ознакомиться с ней сумели не все читатели «Руси Державной» и поэтому мы приведем краткие выдержки из ее текста по рассматриваемой теме, предварив их еще одним соображением.
Для исследователей правовых оснований отречения российского монарха от Престола вообще и отречения от него, которое вольно или невольно вменяется Императору Николаю II, необходимо знать, что законы Российской Империи не предусматривали такой возможности для занявшего его государя. Причиной тому было то обстоятельство, что отречение от Престола являлось не чем иным, как отказом Помазанника Божьего от царского служения, то есть, нарушением Его обещания Всевышнему, которое давалось монархом при его короновании: «Император, по облечении в порфиру, по возложении на Себя короны и по восприятии скипетра и державы, призывает Царя Царствующих в установленной для сего молитве, с коленопреклонением: да наставит Его, вразумит и управит, в великом служении, яко Царя и Судию Царству Всероссийскому, да будет с Ним приседящая Божественному престолу премудрость, и да будет сердце Его в руку Божию, во еже вся устроити к пользе врученных Ему людей и к славе Божией, яко да и в день суда Его непостыдно воздаст Ему слово» (Ст. 58. Прим. СЗ РИ 1912 ОГЗ 1906).
Принимая во внимание данное законодательно установленное условие, следует различать понятие передачи царской верховной самодержавной власти законному наследнику от отречения от Престола, как от служения Богу. Авторы уже обращали внимание на эту сторону дела, приводя в подтверждение своего мнения о событиях 2 (15) марта 1917 г. предложение Николая II, сделанное Им в марте 1905 г. членам Синода. Тогда Он был готов принять на себя бремя патриаршей власти при передаче Престола своему сыну — Цесаревичу Алексею под условием правительства и опеки. Передача Престола в этом случае была вполне законной.
О том, что «Святой Царь не отрекался» говорил и старец Николай Гурьянов, поясняя, что «на Нем нет греха отречения. Он поступил как истинный христианин, смиренный Помазанник Божий. Ему надо в ножки поклониться за Его милость к нам, грешным. Не Он отрекся, а Его отвергли». «Государь не передавал Престол Михаилу… Не было… Государь передавал Престол Алексею, Наследнику. Законно. И никакому временному правительству Царь не доверял и ничего им не завещал».
На сегодняшний день очевидно, что юридический факт отречении Николая II не установлен, а исторические исследования условий, при которых была воспроизведена фальшивка «Манифеста об отречении», столь противоречивы, что утверждать обратное могут себе позволить либо малосведущие, либо заинтересованные лица. В стороне следует оставить и исследование мемуарной литературы. Она полна вольных или невольных несовпадений документальных данных и сомнительных показаний свидетелей. Как верно отмечает иерей Сергий Чечаничев, «почти все устные и письменные свидетельства об этих событиях мы имеем только от присутствовавших на месте заговорщиков и генералов-предателей. Им верят, как честным и порядочным свидетелям или участникам событий. И еще потому, что других свидетельств просто нет… Кто из нас, находясь в здравом уме и твердой памяти поверил бы показаниям террористов, насильников и убийц, стремящихся выгородить и оправдать себя для того, чтобы не быть уличенными в преступлениях?». Что же касается опубликованных воспоминаний тех лиц, которые заслуживают доверия, то и в этом случае понятно, что всё высказанное ими является лишь их субъективным восприятием происшедших событий, их личным отношением к поведению монарха и лиц, его поддерживавших, или, напротив, желавших добиться от Него отречения от Престола. В любом случае, все воспоминания не доказывают ни юридического факта отречения Николая II от Престола, ни Его отказа от царского служения.
Учитывая высказанные соображения, обратимся теперь к критическому исследованию тех документов, которые представляются в качестве юридически значимых и якобы доказывающих факт отречения. Они хорошо известны.
Первый из них — это письменный документ, который имел форму телеграммы в адрес начальника штаба. Как отмечает М. Сафонов, «Николай II по-иному оформлял свои телеграммы. Это хорошо видно из собственноручно написанной им между 15-16 часами 2 марта телеграмм Родзянко и Алексееву. Вначале он указывал, кому адресована телеграмма, потом — куда она отправляется. Например: «Председателю Гос. Думы. Птгр», то есть «Петроград».
Соответственно телеграмма Алексееву выглядела так: «Наштаверх. Ставка». «Наштаверх» — это означало «начальнику штаба верховного главнокомандующего».
Далее безграмотно поставлена дата телеграммы. Действительно, телеграммы, которые отсылал Данилов из штаба Северного фронта, заканчивались так: «Псков. Число, месяц. Час. Минута». Потом обязательно следовал номер телеграммы. Например, «1244 Б». Потом следовала подпись.
На фотокопиях же номер должен был бы здесь находиться, если бы она действительно была подготовлена к отправке. Да и сама дата выглядит несколько странно: «2-го Марта 15 ас 5 мин 1917 г.». Как правило, год в телеграммах не обозначался, а если обозначался, то цифры года должны были следовать после написания дня месяца, например, «2 марта 1917 г.», а отнюдь не после указания точного времени. На фотокопии мы как раз видим несколько необычное сочетание: «...15 час 5 мин. 1917 г.» [3].
Тем не менее, текст этой телеграммы с разницей в несколько дней был опубликован в ряде центральных и региональных газет под различными заголовками. Так, газета «Новое время», поместившая сообщение о наличии указанной телеграммы в колонке «Государственный переворот», назвала ее «Манифест Николая II». «Современное слово» предпочло не озаглавливать текст телеграммы как манифест, поместив ее под заголовком «Отречение Николая II». В других газетах телеграмму именовали «Манифест», «Высочайший манифест», «Последний манифест», давались комментарии со ссылкой на своих корреспондентов, в сообщениях которых фигурировало слово «отречение». Региональная газета «Пермскiе въдомости» напечатала текст телеграммы в колонке «Телеграммы» со ссылкой на «Петроградское телеграфное агентство» под названием «Манифест». «Петроградская газета» назвала свой материал «Акт отречения. Манифест Николая II». Затем продолжила его комментариями «Последние часы царствования Николая», «Вел.кн. Николай Михайлович о последних попытках образумить царя Николая», «Николай Последний. Характеристика свергнутого императора как монарха, главнокомандующего и семьянина (беседа с Кириллом Владимировичем)», «Николай Последний арестован и привезен в Царское Село». «Новгородскiя губернские въдомости» озаглавили текст телеграммы как «Высочайший манифест» с подзаголовком «Объявляем всем верным нашим подданным».
Факт публикации сведений об отречении зачастую ошибочно воспринимается и представляется как доказательство самого отречения. Об этом пишет С. Мироненко, занимавший должность директора ГА РФ: «Какие могут быть сомнения, что отречение имело место, если манифест был опубликован во всех газетах?»
В то же время, факт публикации текста телеграммы под видом манифеста говорит совершенно о другом. Различие в заглавии текстов в газетах в его преамбуле, тем более, в отношении государственного нормативного акта, который должен был иметь силу высочайшего правового веления (исходящего лично от царственного законодателя), и исключительное общегосударственное значение, свидетельствовало о том, что его официального текста по установленной для манифестов форме из Правительствующего Сената, в компетенцию которого входил контроль за порядком обнародования законов, в редакцию газет не поступало. «По существующей процедуре публикации закона, — верно замечает вдумчивый исследователь М. Сафонов, — манифест должен был быть надлежащим образом оформлен, затем к нему должен приложить печать министр юстиции, после чего документ проступал в Сенат и после опубликования становился законом».
Заметим также, что государственная экспертиза «манифеста», представленного на сайте ГА РФ, не проводилась. Судить о том, что распространенные в сети сканы с подписью от имени Николая II были сделаны с подлинника телеграммы, признать не представляется возможным. Подлинность подписи Николая II на оригинале «телеграммы» также экспертно не проверялась. Судя по мнению ряда специалистов, исследовавших фотокопию «телеграммы» в высоком разрешении, подпись, похожая на подпись Николая II, выполненная совершенно необычным для заверения государственных документов способом — карандашом, Ему не принадлежит. То есть, она была воспроизведена и заверена неустановленными лицами.
Время и обстоятельства появления «телеграммы» в государственном архиве также требуют дополнительных исследований. Иначе говоря, само происхождение указанного документа, соблюдение порядка его приема в государственный архив и его подлинность требуют достоверных исторических свидетельств и юридических доказательств. Главный специалист ГА РФ, доктор исторических наук З. И. Перегудова по тому вопросу пояснила, что документы об отречении были переданы в ЦГАОР в 1973 году из Института марксизма-ленинизма, где они хранились с 1929 года. Туда же они попали из отдела рукописей Библиотеки Академии наук (БАН), где пролежали, по распространенной версии, в одном из ящиков письменного стола с осени 1917 года. Как пояснила доктор исторических наук, главный специалист Российского государственного архива социально-политической истории Л. Лыкова, «я не знаю, зачем нужно было в такой спешке публиковать эти документы на сайте Госархива… Например, на сайте появился пресловутый «Акт об отречении Николая II». Между тем, есть доказательства, что этот документ фальсифицирован… О том, что документ не подлинный, говорят и текстологические, и исторические свидетельства…».
Об этом же говорит и его юридический анализ. Нельзя не обратить внимание, например, на окончание «манифеста»: «Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу»[4]. По своему смыслу в этих словах должен был бы заключаться отказ и от Престола, и от царского самодержавия одновременно, превращая царскую власть Императора Всероссийского во власть представителей народа. Для действовавшего на тот период времени законодательства о престолонаследии, в основе которого лежал Акт 1797 г., такая фраза была лишена правового смысла. По наследству должна была передаваться царская власть во всей ее полноте, включая ее самодержавие, неограниченность, верховенство и священность, а значит, закон содержал запрет на передачу восприемнику Престола власти любого иного вида. Одновременно, в неизменном виде должно было сохраняться царское самодержавие как форма правления, которое превращалось Актом 1797 г. в наследственное и неизменное. Об этом было прямо указано в присяге наследника Престола. Он был обязан «все к высокому Его Императорского Величества самодержавию, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узоконяемые... предостерегать и оберегать…».
Иначе говоря, по своей юридической форме документ, который выдают за отречение от Престола, не относился к законодательным актам царствующего монарха. Все подобного рода акты, имевшие общегосударственное значение, издавались в строго установленной форме манифестов, для которых она была обязательным условием их легальности и подтверждением высочайшей воли. То есть, обращение к «начальнику штаба», которое превратилось в «манифест», опубликованный в газетах, не дает права считать его документом общегосударственного значения, имеющим юридическую силу. Это означает, что он не может быть доказательством для установления юридического факта отречения Николая II от Всероссийского Престола.
Рассматривая вопрос об отречении от права на престолонаследие и от Престола, нельзя обойти вниманием и другой документ, датированный 3 марта 1917 г.: «Об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия Верховной власти до установления в Учредительном собрании образа правления и новых основных законов Государства Российского».
Оставляя без оценки вопрос о добровольности волеизлияния подписавшего его лица, рассмотрим лишь на его правовое содержание. Начинается этот документ следующими словами: «Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне Императорский Всероссийский Престол… Принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием чрез представителей своих в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского»[5]. Судя по смыслу приведенного текста, речь в нем вообще не шла ни о восшествии Великого князя Михаила на Престол (о чем в силу ст. 54 ОГЗ 1906 г. должно было объявляться манифестом публично), ни о том, что восприятие Престола может быть в принципе связано с волей народа. Таким образом, этот документ указывал на не установленную законом и правом его подписанта смену существовавшей формы правления — царского самодержавия — на иную, оставляя в перспективе неизвестным и форму государства, упомянутого в тексте как «Государство Российское», а не Российская Империя. Понятно, что действовавшее на тот период времени законодательство право на упразднение Российской Империи не предусматривало, и Великий князь Михаил таким правом не располагал. Налицо было стремление изготовителей этого документа искусственным образом создать причинно-следственную связь между подложным манифестом и незаконным волеизлиянием мнимого преемника верховной самодержавной власти, предполагая его готовность передать эту власть народу.
На самом деле, оба указанных документа никакой правовой связи между собой не имели и законодательно обоснованного правопреемства верховной власти от царствующего Императора к Временному правительству не создавали. Права и преимущества, составлявшие исключительный государственно-канонический правовой статус царствующего монарха, никому не передавались, а преемства верховной власти в той форме и с тем содержанием, которые предусматривали ОГЗ для верховной самодержавной власти Императора Всероссийского и нераздельно принадлежавшей ему власти верховного и подчиненного управления, законодательства и суда, а также власти Главы Церкви и Главы Императорского Дома, не осуществлялось. Рассматривать тексты, как первого, так и второго документов в качестве юридических актов, находившихся в согласии с нормами действовавшего на тот период времени российского законодательства, не представляется возможным. В силу своей юридической ничтожности, они никаких правовых последствий не порождали. Говоря иначе, 2(15) марта 1917 г. произошла насильственная смена формы правления путем прекращения фактической возможности Николая II на осуществление верховной самодержавной власти, которой Он законно обладал как наследственный царствующий российский монарх. Права наследственного обладателя всей государственной территории, принадлежавшие ему как «политическому владетелю» и как единоличному «Хозяину земли русской» и наследственному «Землевладельцу» [6], права, которые имели своей историей древнее вотчинное землевладение его предков, также были узурпированы.
События начала ХХ в. в целом и мартовского государственного переворота в частности в силу своей непреходящей политической важности продолжают оказывать существенное влияние на современное народное правосознание, на понимание законности как важнейшего принципа развития российской государственности в прошлом, настоящем и в будущем. Хотя ст. 1 Конституции РФ указывает на то, что Россия — правовое государство, к сожалению, взвешенная государственная юридическая оценка событий начала марта 1917 г. и их общественно-политических последствий до сих пор отсутствует. В результате, остается место для продолжения преднамеренного, со стороны деструктивных сил, или невольного причинения вреда традиционной отечественной государственности, без обращения к которой углубляющаяся стагнация демократического пути развития России будет продолжаться.
Доктор юридических наук, профессор
М. Н. Кузнецов
Кандидат юридических наук, кандидат исторических наук
Г. П. Шайрян
М. Н. Кузнецов
Кандидат юридических наук, кандидат исторических наук
Г. П. Шайрян
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Кузнецов М. Н., Шайрян Г. П. Отречение, которого не было… Останки, которых нет… Где искать наследника Престола. Правовая оценка фактов и документов. М., 2018. — 468 с.
2. Кузнецов М. Н., Шайрян Г. П. Святой Царь Николай II: Узурпация Его власти, убийство и «реабилитация». Правовой дискурс. // Русь Державная, 2019. № 8(300). Кузнецов М. Н., Шайрян Г. П., Самодержавие для современной России // Русь Державная, 2021. № 1(317).
3. Сафонов М. Манифест об отречении Николая II вызывает много вопросов. 20.03.2013. Сайт 812 ONLINE. Режим доступа: http://www.online812.ru/2013/03/21/009/
4. ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2100а. Л. 5.; Собр. узак. 1917. Марта 6. Отд. I. Ст. 334.
5. Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате, 1917. Марта 6. № 54. Отд. 1. Ст. 345. ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2100 а. Л. 7.
6. Во время первой всеобщей переписи населения Российской Империи 28 января 1897 г. Император Николай II в графе «Род деятельности» назвал его «Хозяин земли русской», в графе «Побочные занятия» проставил «Землевладелец» // ГА РФ Ф. 601. Оп. 1. Д. 2. Л. 1–4, об, обл.