Русь у Океана Великого

Русский народ в сущности своей – православный. И с верой Православной он еще с новой силой примется за дело утверждения Церкви и Святой Руси на океанских берегах, в Арктике, Сибири и на Дальнем Востоке. И не «особые экономические зоны», не «территории опережающего развития» нужны для этого. Как во всяком добром деле, здесь нужна Любовь. С любовью к Богу и России будет еще цвести прекрасными дивными цветами наша милая Родина. Будут с надеждой и радостью взирать народы на наш Апостольский флаг, реющий над просторами Океана Великого.

Край земли Русской. Самый краешек в январских стылых волнах Уссурийского залива. Да и какие там волны? Бухты, заиндевевшие подо льдом. Горностай, Соболь, Патрокл, Малый Аякс, Диамид, Уллис… Кто слышит эти названия, кто знает Приморье наше русское, тот, конечно, сладость в сердце почувствует. А если человек давно и далеко уехал с этого соленого берега океанского, так у него от родных имен приморских, дальневосточных, как услышит их, мурашки по спине побегут, слезы навернутся… Как Василий Макарович Шукшин писал: «Когда я покидаю малую родину и вдруг встречаю земляка, то у меня мурашки от копчика и до девятого позвонка».

Сейчас от встреч с земляками где-нибудь вдали от малой родины уже реже возникают чувства, о каких Василий Макарович писал. Сейчас мир изменился. И иногда кажется, что вдали, в Москве или в Питере, например, наших дорогих земляков даже больше, чем там, откуда они приехали. Но от названий родимых мест, от имен и добрых рассказов о родных дальневосточных краях, даже от пейзажей хоть немного похожих на наши приморские, где-нибудь в далекой Москве, всегда сердце волнуется, всегда тепло и волнительно на душе становится.

Наша зауральская Россия накрепко захватывает душу. И потому от расставания с ней переживаешь глубже. А от встречи – радуешься больше.

Конечно, сейчас не то. Меньше шукшинской русской радости стало. Как будто отымает Господь благодать от земли Русской. Люди по стране и по миру носятся как сквозняки. Меняют квартиры, города, страны. Болтаются как пыль в невесомости. Это и есть нормальный образ жизни космополита – жителя «открытого космоса», не имеющего Родины, родства непомнящего.

…Недавно пожилой капитан 2 ранга, служивший на Тихоокеанском флоте в 1990-е годы, вспоминал, как моряки торгового флота высказывали свое недоумение военным морякам: «Как можно за такую мизерную зарплату в моря ходить?». Для космополитов ведь нет понятия «служение Отечеству».

В 2000-х годах на Океанском проспекте Владивостока поставили памятник не морскому офицеру, а моряку-фарцовщику. Стоит в самом центре города бронзовая фигура патлатого матроса в джинсе, вернувшегося с рейса и голосующего по-европейски, большим пальцем, такси. Подмышкой зажаты модные пластинки, привезенные из «загранки». Космополиты… Космополиты заполнили страну, заняли город военных моряков. Им ставят памятники…

В советское время жизнь на Дальнем Востоке кипела. «Здесь живут мужественные люди» - так утверждалось во многих печатных изданиях, выходивших на Дальнем Востоке. И вполне обоснованно. Однако само по себе мужество не всегда способствовало укоренению здесь людей. Часто люди отправлялись сюда, чтобы заработать, сделать карьеру… Были, конечно, те, кто желал честно служить Родине. Были романтики: «А я еду, а еду за туманом. За туманом и за запахом тайги…». Было очень много прекрасных людей на Дальнем Востоке. Но куда они подевались?

Есть и сейчас хорошие люди. Их много. Но той бодрой дальневосточной атмосферы, которая была еще в советские времена уже не стало. Не стало того, что вдохновляло дальневосточных романтиков. Забыты слова песен: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…». А еще совсем недавно пели: «Здесь у нас туманы и дожди, здесь у нас холодные рассветы, здесь на неизведанном пути ждут замысловатые сюжеты…»

Куда уплыли эти душевные волны, на которых держались советские переселенцы, искатели, мечтатели, покорители суровых таежных мест? - На запад. За Урал. Обратно. Рухнул Советский наш Союз. И пошли с Дальнего Востока эшелоны, поезда, вагоны с пассажирами, не пожелавшими прожить всю оставшуюся жизнь у восточных рубежей нашего Отечества. У волн Океана Великого.

Миллионы людей всего за три десятка лет покинули прекрасные дальневосточные края. Брошенные села, оставленные военные гарнизоны, закрытые школы и больницы…

Приморье и Приамурье заселялись с середины XIX века. А вся Восточная Сибирь, берега Байкала и Лены, Камчатка – плотно обживались русским народом с середины XVI века. И за эти века весь Дальний Восток набрал немногим более восьми миллионов человек. Сейчас проживает примерно шесть миллионов, количественная компенсация произошла за счет мигрантов из Средней Азии. Однако это количество уже никогда не компенсирует качество.

В чем же дело? Почему так легко стало разрушаться общество, спаянное романтическими песнями и мужественным порывом жить на Дальнем Востоке? Все оттого, что старое постарались разрушить, а новое строилось не на прочном фундаменте. И когда подули крепкие политические ветра, новые социальные постройки стали рушиться как песочные замки.

До революции на Дальнем Востоке русский народ успел построить фундамент русской государственности и русской цивилизации. Люди поселялись здесь на века, пускали корни. Ехали навсегда. И какой бы ни был люд в этих краях, а преобладал дух христианский. И даже миссионерский. Люди прибывали на край земли с великой миссией – построить Россию на океанских берегах и показать Азии истинную русскую культуру, русский образ жизни. И ехали сюда часто люди масштабные, хозяйственные, смелые, желающие вольной и просторной жизни. Как в знаменитом романе Николая Павловича Задорнова «Амур-батюшка»: «– Ты, Егор Кондратьич, с прохладцей живешь <…> – Тебе надо в Сибирь выселяться! <…> – Ты бы там горы своротил, <…> …там жизнь вольнее.»

Самое главное то, что шли люди в Сибирь и на Дальний Восток, по слову священномученика Иоанна Восторгова, «с Крестом и Евангелием».

В Российской Империи государственное созидание нового общества, людских, жизненных основ России и Церкви на Дальнем Востоке обеспечивалось толковой чиновничьей работой, выверенным законодательством, высококлассной аппаратной работой органов власти. А главное – внятной, вековой стратегией освоения и защиты наших дальневосточных окраин.

Организация переселения людей за Урал осуществлялась силами Министерства внутренних дел. В 1896 году в МВД было создано Переселенческое управление, которое в 1905 году вошло в состав Главного управления землеустройства и земледелия. Переселение шло в привязке к земле. И это не пресловутый «дальневосточный гектар». Земли давалось столько, сколько мог переселенец освоить. Человек выбрасывался не в чистом поле на своем гектаре. Переезжали по несколько семей. Поселялись на заранее подготовленных местах, которые изначально могли осмотреть и выбрать ходоки. Во всем правительство оказывало помощь…

Вот цитата из одной современной научной статьи: «По проблемам, вопросам переселения издавались правительственные публикации, например, такие, как «Материалы по земельному вопросу в Азиатской России», «Переселение и землеустройство за Уралом», где публиковались обобщающие правительственные данные управления. В них наблюдалось масса фотографий, которые должны были привлечь переселенцев на новые места. Примечательно, что одними из основных шли фотоснимки церквей для доказательства опеки правительства о духовных нуждах переселяющихся».

Революция и дальнейшие процессы перемалывания общества повредили, подрезали народные корни, которые уже проросли в дальневосточную почву. После 1922 года, когда ушли в Маньчжурию войска генерала Михаила Константиновича Дитерихса и множество русских мирных беженцев, Дальний Восток заметно поредел в людском отношении. И до начала 1930-х годов приток населения в наши дальние края почти остановился.

В тридцатых годах, при Сталине вновь идет заселение дальневосточных окраин. Однако уже качество людей совсем иное. И совсем иные, не столь долговечные идеи. Но тогда еще жил среди молодых людей душевный порыв освоить новые просторы, покорить тайгу, моря и океан. Было сильно желание новых людей строить новое общество. Хотя при этом широко использовался подневольный труд находившихся в лагерях. Немало подневольные люди потрудились на стройках БАМа, Братской ГЭС и даже Комсомольска-на-Амуре. Переселенческие вопросы находились в ведении НКВД и решались они нередко параллельно и во взаимосвязи с процессами переброски партий заключенных к местам новых «комсомольских строек».

В советское время, согласно марксистской теории, народные массы чаще оказывались основной составляющей «производительных сил». Поэтому переселение людей на малоосвоенные просторы, на Дальний Восток, уже определялось в основном экономическими требованиями. Был в советское время опыт переселения целыми артелями, проводились оргнаборы на многочисленные стройки. По сей день стоят полузаброшенные рабочие поселки, бывшие колхозы и совхозы, устроенные в чистом поле вдали даже от надежного источника пресной воды.

Распространилось в советское время явление, именуемое «временщики». Очень опасное явление, способное разъесть любое крепкое общество. Временщики ехали на Дальний Восток «за длинным рублем», «зашибали деньгу».

Временщичество, временная, неосновательная жизнь обретала большие масштабы в СССР. А сегодня мы и пришли к такому состоянию, что человек вообще долго не живет на одном месте. Он вообще теперь может не иметь этого места, в любой стране для него найдется примитивная работа и простое жилье. Живи, катайся по свету, получай удовольствие. Ни семья не нужна, ни земля родимая.

Вот эти-то люди, носители временщицких настроений, в первую очередь стали паковать чемоданы, когда рухнул Советский Союз. Больше привязанностей к родной дальневосточной земле было у тех, чьи предки прибыли на берега Амура и Уссури еще при Царе-батюшке. У потомков первых переселенцев живые родственники и даже могилы далеких предков были рядом, здесь, на родной земле сибирской-дальневосточной. Мало кто ждал их за Уралом, да их туда и не тянуло. У кого в советское время оставались дедушки и бабушки, дяди и тети «на западе» (так у нас называют европейскую часть России), те постоянно даже отдыхать летали туда. Меня, когда учился в школе, удивляло, зачем родители некоторых одноклассников каждое лето ездят на какое-то черноморское побережье. Им что мало теплого песка и волн Тихого океана? А дело было в том, что кто-то чувствовал себя временным жителем в нашей Дальней России. И детей эти «временные жители» возили к родственникам, к бабушкам, которые жили там – за Уралом. А за Уралом так было принято – летом ездить в места отдыха на Черное море, ну и не только, конечно.

Советская политика заселения окраин не создала надежных условий для укоренения людей. Ни романтика, ни запах тайги, ни творчество талантливых писателей, ни «длинный рубль» не смогли заменить то, ради чего шли люди на восток во времена Российской Империи. Тогда, может быть, не все переселенцы осознавали, что влечет народ на берега Океана Великого. У каждого имелись какие-то свои мотивы. Однако общее стремление было глубоко христианским – утвердить Православную Россию и Церковь на далеких окраинах, у границ с теми, кто еще не знал Христа и жил во мраке язычества.

Во времена СССР мы понесли соседним народам под красным флагом другие идеи. Социализм, коммунизм… И сами рухнули, не выдержали земной тяжести этих замыслов. Иго-то Христово легко есть, а теории Маркса-Энгельса неподъемно тяжелы.

Русский народ в сущности своей – православный. И с верой Православной он еще с новой силой примется за дело утверждения Церкви и Святой Руси на океанских берегах, в Арктике, Сибири и на Дальнем Востоке. И не «особые экономические зоны», не «территории опережающего развития» нужны для этого. Как во всяком добром деле, здесь нужна Любовь. С любовью к Богу и России будет еще цвести прекрасными дивными цветами наша милая Родина. Будут с надеждой и радостью взирать народы на наш Апостольский флаг, реющий над просторами Океана Великого. Будем мы встречать за Уралом, в Москве и Киеве, в Париже и Константинополе, в Иерусалиме и Сан-Францисско наших новых героев, простых русских людей. Людей, от радости встреч с которыми, будут идти мурашки по спине. Один лишь завет нужно исполнить нам – Русь Святая, храни веру Православную. Тогда даст Господь благодать, наши души врачующую, сердца радостью и любовью питающую.





В детских приютах и благотворительных училищах Манчжурии дети воспитывались с верой в Россию. Елена Таскина в своих воспоминаниях трогательно описала фрагменты жизни Русского Дома – приюта для мальчиков: «В 9 часов – вечерняя поверка. Молитва. Русский гимн. После этого все поворачиваются лицом в сторону России и после минутного молчания, во время которого мы думаем о далекой родине, воспитатель читает отрывок из русской истории. Затем поклон в сторону России, поворот и объявляется наряд и распоряжения на следующий день…»

В 2019 году издательством Свято-Тихоновского Православного Университета была издана объемная книга «Православие в Маньчжурии». Авторы исследования В.В. Коростелёв и А.К. Караулов, детство которых прошло в церковной среде в Харбине, более 20 лет собирали и систематизировали большой объем информации о православной жизни русской эмиграции в Маньчжурии с 1898 по 1956 годы. Перелистывая страницы этой объемной летописи, вновь и вновь задумываешься о судьбе русского народа, о Божьем Промысле о нем.
Весной 1898 года в Маньчжурии русскими людьми был основан город Харбин – головной пункт строящейся КВЖД. Тогда в Харбине была отслужена первая Литургия в скромном храме святителя Николая. В 1908 году в Харбин приезжал Владивостокский архиепископ Евсевий (Никольский) для освящения более величественного Свято-Софийского храма. В тот период, к 1910 году, согласно переписи, в Харбине проживало уже около 40 тысяч русских людей.

Ныне в этом городе, почти лишенном признаков недавнего яркого православного прошлого, все же продолжает теплиться вера и приноситься Бескровная Жертва молодым китайским священником. В других городах коммунистического Китая служить Литургию можно лишь на территории Российской дипмиссии.
До 1956 года, более чем полвека в Маньчжурии и Харбине шла колоссальная работа, сделавшая эти земли светильником православия и духовности на карте мира, тогда как мрак безбожия охватывал саму Россию. После трагических событий в России сюда прибыло еще не менее 250 тысяч человек, а то и более. Высокого уровня достигла организация богословского образования. Комплексы монастырей, множество великолепных храмов украсили Маньчжурию. Процветали благотворительные организации, издавалась масса православных печатных изданий, высокого уровня достигло церковно-хоровое искусство, иконописание.

Харбинцы считали и считают существование этого православного оазиса в Маньчжурии промыслительным. Господь дал возрасти здесь многим духовным людям, которые продолжили распространять свет Евангельской Истины по всему миру и сохранять его для будущего России.

Еще в 1930-х годах русское население Маньчжурии ожидало заветного часа возвращения на Родину. Знаменитый камчатский миссионер епископ Нестор (Анисимов), вынужденно оказавшийся на чужбине, как и тысячи русских людей, описал это жгучее желание каждого изгнанника увидеть Россию. В его очерке «Маньчжурия – Харбин» в описании зимних праздников Рождества и Нового года читаем: «Темною, черною ночью, когда снег хрустит под ногами и белый покров на деревянных низеньких домах Модягоу сверкает огоньками в ответ на огоньки звезд, кажется русскому человеку Харбина, что он снова в России, в одном из бесчисленных русских уездных городов. И могучий звук колокола, который внезапно прорезывает ночную тишину, еще более подчеркивает, что Харбин не чужбина, что там русский дух, что Русь веет там своими духовными крылами <…>
Так же ночью собираются харбинцы в церковь 31 декабря старого стиля, накануне Нового года. В этот день совершается в полночь торжественный молебен во всех храмах, и с трепетным волнением заглядывают в этот миг русские люди вперед, в неизвестное будущее с одной мыслью, с одним заветным желанием, которое объединяет всех наших родных изгнанников во всех странах земли. И молятся, и плачут русские люди, и ждут с трепетом, с верою ждут, что все-таки час пробьет, что заветная надежда исполнится, что услышат они когда-нибудь снова родные колокола. Год проходит за годом, обманывая надежды, но твердо знает верующее сердце, что претерпевший до конца спасется».

В детских приютах и благотворительных училищах Манчжурии дети воспитывались с верой в Россию. Елена Таскина в своих воспоминаниях трогательно описала фрагменты жизни Русского Дома – приюта для мальчиков: «В 9 часов – вечерняя поверка. Молитва. Русский гимн. После этого все поворачиваются лицом в сторону России и после минутного молчания, во время которого мы думаем о далекой родине, воспитатель читает отрывок из русской истории. Затем поклон в сторону России, поворот и объявляется наряд и распоряжения на следующий день. <…> В 10 часов все идут спать. День кончается. В спальне мерцает лампада, и тихо, и мирно становится на душе». [Таскина Е.П. Харбинский Русский Дом]

До 1930-х годов эмиграция надеялась на возвращение в Россию. Когда надежды становились все более и более призрачными, стали строить величественные храмы на новом месте жительства в Азии.

К 1945-му году в Маньчжурии было не менее 77 храмов и 10 часовен. В самом Харбине было возведено 22 православные церкви. Причем, наиболее красивые и крупные создавались в десятилетие с 1930-х по 1940-е годы. Это соборы: Покровский (1930 г.), Свято-Софийский (1933 г.), Свято-Алексиевский (1935 г.), Благовещенский (1941 г.). Благовещенский собор стал самым крупным православным храмом на всем Дальнем Востоке.

И, наверное, в этом таится глубокий смысл. Строительство храмов на этом островке Руси в изгнании – это молитва к Богу, чтобы Он помиловал обманутый русский народ, который в духовном помрачении всего в нескольких сотнях километров отсюда добровольно уничтожает то, что созидалось предками – древние храмы и обители, заключает в темницы и расстреливает служителей Божиих. Прекрасные храмы, вознесшиеся крестами в маньчжурское небо, были мольбой русских, дабы Господь переменил Свой суд о России, сохранил и помиловал ее. Поистине, в ХХ веке и русская эмиграция и русские люди в России испытали на себе заповедь Господа «Претерпевый до конца, спасен будет…»

Но в жизни изгнанников были не только печали и скорби, но и светлые духоподъемные православные праздники. Особенно ярко в Харбине праздновался праздник Крещения Господня. Современники писали, что «Крещенский день был самым «Русским днем Харбина». Тысячи людей собирались на льду Сунгари, чтобы принять участие в водосвятии и духовном торжестве.

Журналисты харбинских изданий так описывали этот день: «В этот день на центральных улицах появлялись люди, которые в другие дни здесь никогда не бывали, – жители многочисленных русских пригородных поселков и «городков»… Клетчатые шали, пуховые платки, сибирские бело-розовые «пряничные» валенки, полушубки и шубы, а то и тулупы, вязаные и причудливо расшитые кожаные варежки и рукавицы<…> Россия без всяких псевдоприкрас шла в Харбине в крестном многотысячном ходе в день Крещенья…» (Шанхайская заря, 20.01.1940).
А вот воспоминания современника Г.Мелихова: «Сегодня здесь, без преувеличения, весь Харбин. Все покинули свои дома, чтобы участвовать и видеть! Видеть! …Сияет солнце, щеки щиплет мороз. Все в ожидании. <…>
Центральное место сбора всех крестных ходов – Благовещенский храм... Здесь завершается литургия Святителя Василия Великого. В храм войти уже невозможно. Люди стоят на паперти и в ограде. Литургии и в других церквах. К 11 часам утра они заканчиваются и из всех пристанских церквей выходят многолюдные крестные ходы.

<…> Несметная толпа. Море людей. Прибывшие крестные ходы выстраиваются в установленном порядке. К этому моменту литургия в главной церкви заканчивается. Раздается торжественный и радостный трезвон ее колоколов. Выходит процессия, возглавляемая архиепископом Мелетием и епископом Нестором… Колышущаяся лента огромной религиозной процессии под торжественный звон колоколов, под мощное пение большого объединенного хора, выходит на Китайскую улицу и направляется к реке… Волнуясь и переливаясь, лента процессии медленно спускается с высокой Набережной на покрытую льдом реку.

Торжественно и медленно все устанавливается в определенном порядке вокруг блестящего ледяного Креста и Иордани – места водосвятия. Огромный восьмиконечный Крест великолепен; он заблаговременно вырубается из сунгарийского льда. В 1936-м над купелью Иордани воздвигнута часовня, увенчанная ледяным голубем.<…>
Пение хора разносится до обоих берегов реки. Приближается самый торжественный момент. Владыка Мелетий спускается с возвышения и подходит к Иордани со Святым Крестом. Стройное пение крещенского тропаря «Во Иордани крещающуся»… Архипастырь троекратно погружает в воду крест. Епископ Нестор окропляет присутствующих святой водой. Чин водоосвящения завершен.

Над массой людей взмывают ввысь стайки белых голубей, выпущенных жителями Затона. Белоснежные птицы некоторое время кружат в голубом небе и улетают по домам… Это, – замечает очевидец, – была исключительная картина – Старая Московская Русь оживала вновь в ней на широкой скованной льдом маньчжурской реке».
Несмотря на тридцати-сорокаградусные морозы ежегодно было большое число желающих окунуться в крещенскую воду. За святой водичкой до вечера тянулась очередь людей – с бутылочками, бидончиками, чайничками.

Этот день считался общегородским праздником и свидетельством торжества православной веры. Владыка Нестор (Анисимов) писал, что «Китайцы-язычники придают большое значение нашему крестному ходу на реку. В прошлом году (1932 г.), вследствие политических волнений и всевозможных беспорядков, крестный ход на Сунгари не был разрешен. И вот в наступившее лето город постигло наводнение. Весь город был затоплен водою, так что на некоторых улицах вода достигла сажени глубины. Было снесено более тысячи домов, погибли огромные запасы хлеба, утонуло несколько тысяч китайцев».

Китайцы открыто заявляли, что это несчастье произошло потому, что «Русский лама река не ходи».
Такие православные духовные торжества укрепляли русских людей, которые верили в будущее, верили в великое и спасительное будущее России, верили в Промысел Божий о ней. Но самим им пришлось претерпеть еще многое и многое – и вернувшимся после Великой Отечественной войны на новую Родину СССР и оставшимся в Маньчжурии.

В связи с началом «культурной революции» в Китае в 1950-х годах русским людям, обжившим Маньчжурию, построившим здесь островок России, пришлось покинуть ее и вновь рассеяться по всему миру – по городам Австралии, США, Европы, неся крест изгнанничества и веря, что «Претерпевый до конца спасен будет…»