Мы на острове Лемнос или, как его называют греки, Лимнос. Остров большой, есть два городка – Мирина и Мудрос, три десятка сёл, удобные для судоходства гавани…
Греческих спутников нашли в селе Портиану. Так посоветовал нам префект острова Г. Бавеас, когда мы неожиданно нагрянули к нему из Афин с просьбой найти русское кладбище, которое должно быть на Лемносе. Воодушевленный нашим приездом префект – русские, мол, здесь не бывают, а остров чудесный, вот бы туристов из России побольше – подтвердил, да, кладбище есть, точнее, было, как говорят старики.
На двух машинах мы трясёмся по каменистой, ухабистой колее, все смотрим, когда появятся ограды, кресты. Поднимаемся на очередной холм, греки выходят из машины, машут нам. Вокруг море колючек, дальше настоящее море, островок с церквушкой, противоположный берег залива. Красиво, но больше ничего не видим. Это русское кладбище, утверждают наши проводники. Молча бредем с Алексеем по заросшему полю и натыкаемся на край ушедшей в землю плиты. Руками расчищаем, читаем: Елизавета Ширинкина. Вот еще плита, расколотая, но слова читаются: Таня Мухортова. В десятке метров от нас Артур, зовет – нашел надгробие: Георгий Абрамов. Вместе с нами поле уже прочесывают игреки. Указали на едва различимые могилы. Смогли прочитать только имена – Александр, Анна. И все. Как все? Ведь здесь должны быть сотни могил. Да, говорят греки, их здесь не меньше трёхсот, ещё в конце 60-х годов над могилами были кресты. Но прошло столько лет с октября 1921 года, когда русские покинули остров…
Потрясённые, мы стояли на холме залитого солнцем Лемноса. Тишина, морская гладь и там далеко-далеко Россия. Давайте споём, неожиданно предложил Алексей, и мы запели «Христос Воскресе!» Пели и плакали, обернулись – греки тоже плачут, говорят, а мы всё думали, когда же русские вспомнят о своих…
Вспомнили через 80 лет. Память, русская память, как же ты оказалась коротка, загажена, забита всяким мусором! Как забивали во времена воинствующего безбожия святые источники. Не восстановим, не очистим русскую память – не выживем. Так как же появились русские могилы на далёком греческомо строве?
Первая ворна русской эмиграции на Лемносе
«Лемносское сидение» казачьих войск арми генерала П. Н. Врангеля (ноябрь 1920 – октябрь 1921 гг.), конечно, известно из исторической мемуарной литературы.
С начала 1920 года вооруженные силы Юга России (ВСЮР) под командованием генерала А. И. Деникина терпят поражение за поражением. Все явственнее становится угроза катастрофы. Генерал Деникин принимает решение о переброске раненых и больных военнослужащих, а также членов их семей и родных, остающихся в строю офицеров, за рубеж. Англичанами и французами в качестве мест размещения были предложены острова Халки, Принкипо, Антигона и Проти в Мраморном море, Константинополь, Кипр, Египет, греческие Салоники, Пирей и Лемнос. Имелось в виду предоставить русским беженцам часть военных лагерей и госпиталей, использовавшихся союзниками в ходе операций первой мировой войны.
Первые пароходы с ранеными и больными ушли из Новороссийска в середине января 1920 года. Затем к ним прибавились корабли из Одессы и Севастополя. В феврале 1920 красные подошли к Одессе, и началась массовая эвакуация огромного количества людей, не желавших жить под большевистской диктатурой. В конце февраля – начале марта массовый характер приобрела эвакуация из Новороссийска.
Марина Дмитриевна Шереметьева (урожденная Левшина), которой тогда было восемь лет, так вспоминает об эвакуации 5 марта семей двух братьев – генерал-майора Д. Ф. Левшина и капитана 1 ранга С. Ф. Левшина на параходе «Брауенфельз»: «Трюм без окон, …без коек, на полу разбросаны маты, ...лежали на них тело к телу, ...палубы заполнены, ... скамеек не было, … сидели кто на чем… первые два дня нас не кормили, на третий день дали сухую провизию… через 36 часов пришли из Новороссийска в Константинополь, где простояли неделю, …на берег не пускали, так как на пароходе выявились сыпной тиф и скарлатина… Однажды вечером неожиданно отплыли и на следующее утро увидели перед собой почти пустынный остров, гористый, вдали видны какие-то постройки, похожие на сараи, и больше ничего».
Это был Лемнос. Приближалась Пасха… «На Святой Вторник отец Георгий Голубцов в нашем трюме провел общую исповедь и отслужил обедню. Кто мог, дали свои образа, получилось красиво, что-то вроде алтаря… во время исповеди и службы почтивсе плакали…» Графиня Марина Александровна Граббе (урожденная Голенищева-Кутузова) вспоминает слова отца Георгия: «…пора опомниться, образумиться, обратиться к Богу, к церкви, каяться, и тогда Господь спасёт Россию, только тогда, когда все покаются и соединятся в общей настойчивой, неутомимой молитве». Батюшка говорил с необыкновенной силой и с огромной верой. Он закончил словами: «на колени, повторяйте за мной – каюсь, каюсь, каюсь». Только 3 апреля, т. е. через месяц (!), беженцев с «Брауенфельза» высадили на берег в военные палатки, снабдив одеялами, солдатскими котелками. Так и жили, как солдаты в походе, женщины, дети, старики, раненые и больные. Один из участников этих событий вспоминает: «Все забыли, кто здесь граф, барон, а кто мелкий чиновник, простой станичник – ели из одного котла, убирали лагерь, добывали дрова, помогали друг другу как могли».
Знать и аристократия в преобладающем своём большинстве делилась с остальной частью беженцев всеми тяготами скитания, положив начало русским эмигрантским кладбищам. Левшины, кстати, древний дворянский род. Первой же на Лемносе появилась могила графини Аглаиды Голенищевой-Кутузовой (1857–30.03.1920), камерфрейлины императриц Марии Фёдоровны и Александры Фёдоровны. Она умерла на пароходе «Брауенфельз», когда тот стоял у острова и англичане не разрешали беженцам сходить на берег. Графиню отпели в греческой церкви села Портиану, её гроб покрывал российский флаг.
Вскоре лег в лемносскую землю потомственный дворянин, генерал-майор Анофриев Николай Юрьевич, 63-летний георгиевский кавалер скончался 15 апреля 1920 года. Он, кстати, был не только боевым генералом, участником русско-турецкой 1877–1878 годов, Первой мировой и гражданской войн, но и литератором, и видным деятелем охотничьего просвещения.
Да, первые месяцы пребывания на Лемносе были крайне тяжёлыми. В рапорте от 17.04.1920 года Главнокомандующему Вооруженными силами на Юге России главный комендант лемносских беженских лагерей 67-летний генерал-лейтенант П. П. Калитин пишет: «Лагеря из палаток английского военного образца, без пола. Все спят на голой земле в страшной скученности, подвергаясь всем видам простуды до воспаления легких включительно.
Русских врачей всего трое (Широкорад, Попов, Маркевич). Медикаментов и перевязочных средств нет. Английская медчасть поставлена ниже всякой критики… Отношение безжалостное. Заболеваемость и смертность огромна. За три недели уже около 50 могил. Повально косит детей скарлатина, корь, воспаление лёгких.
В двадцатых числах апреля на Лемнос с инспекцией прибыл представитель Совещания русских организаций помощи русским беженцам известный в России юрист, курский прокурор П. Д. Бровцын. В своем отчете он не только подтверждает ужасные условия жизни наших соотечественников, о которых писал П. П. Калитин, но и сообщает новые, потрясшие его факты. Обнаружив на острове многочисленные русские могилы, он с тревогой пишет о свыше 100 больных (большинство из них дети), находящихся в русском и английском госпиталях. Бровцын предлагает срочно принять меры, чтобы облегчить положение беженцев.
Вот как описывает беженскую жизнь корреспондент одной из эмигрантских газет, побывавший на Лемносе летом 1920: «Луна сменяет солнце и придает фантастический вид городу палаток… Со всех концов острова несется пение: здесь хор, там цыганские романсы с аккомпанементом гитары, вот льётся широкая русская песня, а вот и украинская думка. Больно слышать родные, милые напевы… Тяжелым кошмаром кажется эта луна, эти палатки, эта унылая безсодержательная жизнь, эти голые поля, по которым бредёшь из лагеря в лагерь, спотыкаясь о камни и царапая ноги об единственную растительность Лемноса, какую-то бурую колючую траву».
Но русский дух и в таких крайне сложных условиях не угасал. Его поддерживала вера, религиозные чувства, усилившиеся в дни лишенийи испытаний. Уже 28 апреля 1920 года генерал П. П. Калитин в рапорте в Константинополь просит прислать необходимое для устройства церкви. На острове в этот момент находилось около десяти православных священников и епископ Екатеринославский и Новомосковский Гермоген. Они-то в тяжелых походных условиях и окормляли духовно тысячи православных христиан. В первой половине мая в больших палатках были оборудованы три церкви, многие беженцы стремились стать певчими, алтарниками, псаломщиками.
На Лемнос прибывали из Крыма и семьи сражающихся в действующей армии офицеров. В результате число наших соотечественников на острове к концу сентября 1920 года составляло 4617 человек. Вопросами переселения эмигрантов в другие страны и устройства их там на работу генерал П. Н. Врангель и крымское правительство активно заниматься, пока шли боевые действия, не могли. В основном эта задача лежала на представителях главнокомандующего в Константинополе, Белграде, Софии, а также в некоторых других странах. Их усилия в значительных масштабах начали реализовываться лишь в октябре 1920 года. Не были забыты и самые маленькие. С особой торжественностью 26 июля 1920 года на Лемносе открылся детский сад. После молебна в приветственной речи к собравшимся (более 200) эмигрантам представитель Союза городов сказал: «Пусть на каменистом, сожженном солнцем острове зазеленеют побеги нашего детского садика». В двух отделениях детсада было 40 детей в возрасте до 7 лет. Всю трудную, огромную работу по налаживанию более или менее терпимой жизни наших соотечественников вели они сами – врачи, преподаватели, земские деятели, чиновники различных ведомств, священнослужители. Заметную роль среди них играл ряд офицеров и генералов, попавших на Лемнос в связи с ранениями, болезнями или преклонным для военной службы возрастом. На остров были эвакуированы авторитетные, прошедшие русско-японскую и Первую мировую войны генералы и старшие офицеры российской армии. К уже названным можно добавить ещё десятки и десятки имен.
Леонид РЕШЕТНИКОВ
На фото: архиепископ Костромской и Галичский Алексий на освящении Памятного креста на русском кладбище в Калоераки.