Семиметровая фанерная лодка под небольшим парусом, принимая встречный ветер и зарываясь в короткую волну, медленно шла на север вдоль заснеженных берегов Белого моря. Море было пустынным и хмурым, исключающим присутствие здесь какой-либо жизни, и это пронзительно чувствовали трое одетых по-зимнему мужчин, сидящих в лодке. В носовой части, ближе к левому борту, прикрепленная к переборке багажника – писанная сочными красками большая икона Божьей Матери Державной. Справа от нее, по правому борту, – икона Святителя Николая. В небольшой на корме каюте, где можно было едва разместиться втроем, целый иконостас: иконы всех Святых, в земле Российской просиявших, Феодоровской, Боголюбской, Овиновской Божьей Матери, игумена земли Русской преподобного Сергия Радонежского, Царя – мученика Николая II, Георгия Победоносца, Святого преподобного Феодора Ушакова, Архангела Михаила… На корме лодки хоругвь с Ликом Спасителя и словами святителя Афанасия (Сахарова): «Русь Святая, храни Веру Православную, в ней же тебе утверждение!» На обеих бортах начертано имя лодки – «Русь Святая». Это, благословленный Патриархом, Крестный ход вокруг России.
Участники: священник Димитрий (Лукьянов), Карпенко Георгий Николаевич, Деев Андрей Владимирович. Они только начали свой путь, впереди десятки тысяч километров по периметру России, по трассе Севморпути, Тихому океану до Владивостока и оттуда на машине вдоль южных и западных границ, с окончанием пути в Архангельске.
Всего несколько дней назад – 19 мая, в день рождения Царя Николая II «Русь Святая» вышла из Архангельска, от той самой Красной Пристани, откуда уходили в полярные моря русские экспедиции. В тот день была утренняя служба в Никольском храме, куда шел и шел народ, а потом все вместе пошли Крестным ходом по улицам Архангельска в сторону Красной Пристани, где в студеной воде Северной Двины, готовая к большому плаванию, отыгрывала на волне «Русь Святая». Несколько слов в поддержку и благословение, сказанное настоятелем Никольского храма отцом Николаем, и трое участников, выделившихся из общей толпы, под веслами уводят «Русь Святую» вниз по реке и долго еще видят пеструю толпу на берегу, расцвеченную ярко-желтыми ризами священников, и пространство воды между ними все увеличивается, и в какой-то момент отступает Россия, только что получившая надежду на свое спасение.
Что вынудило этих троих русских, еще не осознавших отчетливо ту беду, которая захлестнула Россию, но уже носивших в своей душе тяжелый стон, исходивший, как бы от Земли Русской, ту беду, над которой день за днем, два тысячелетия, втайне корпела бесовская нечисть, чтобы, наконец, обрушить ее на Святую Русь, выйти с иконой Божьей Матери Державной и пуститься в путь вокруг России?..
... Хронология последних лет (воистину, последних!) неуклонно вела Егора к этому событию. Два года назад, казалось, случайно, а для истинного понимания – Промыслом Божьим, Егор с братом Юрой пошли в «Царский» крестный ход, который из Лухского монастыря шел в Кострому, в Ипатиевский монастырь. Вот тогда-то, в тех полях Ивановской и Костромской губерний, в томлении жаркого июля, в этом мелководье гречихи, по которым они шли пять жарких дней, видя могучие останки православных храмов, стоящих без крестов и куполов, над которыми разбуженные пением жалобной молитвы «Царица моя Преблагая…» шарахались вороны, вдруг, открылось то, что до сих пор оставалось непонятым. Это ли не чудо – братья прозрели духовно в том Крестном ходе. И вот тогда, как вопиющая необходимость, родилась идея Крестного хода вокруг России. Глядя на Россию из космоса, понимая истинную причину катаклизмов, постигавших страну на протяжении последних веков, смиряя свою ненависть к ее врагам, Егор понял единственный и возможный для себя путь – «обнести Россию иконой Божьей Матери Державной!». Как в древности русские люди в лихое время обносили иконами свои жилища, монастыри и села, и …«ангелы смерти падали замертво в центр Крестного хода».
– «Север пойдем, сколько можно, на лодке. На лодке без мотора. Только парус и весла! Только ветер в паруса понесет нас по северным морям, вдоль побережья России с запада на восток…»
– «Вы не пройдете Горло Белого моря!» – это было мнение архангельских яхтенных капитанов. – «Весной здесь постоянные северные ветра, вам встречные. Приливно-отливные течения в наложении с ветром дают резкую, высокую волну. Это вам не Балтика, у нас третья волна как стена, бьет как молотом, ни островов, ни бухт, у берегов мелко, защищенных стоянок вообще нет, пустынный берег, к которому не подойдешь по осадке. Да и подходить опасно. Идите по Печоре, в обход Горла, зачем вам приключения!».
И только один из них – Петр Георгиевич Коренюгин, шестидесятипятилетний помор из Северодвинска, веселый и настоящий, с юношеской легкостью сказал: «А что? Пройдете!»…
А здесь, вокруг лодки, господствовала Природа, здесь неизменно командовал Север – старик. И не было здесь ничего удручающего, той «черноты», что осталась за спиной, в русских городах. Лишь заснеженная тундра по правому борту и серое, ветреное море в беспрерывной череде коротких волн. Да стаи гусей, в предельном нетерпении ломившиеся, как и они на север! Лодка имела две пары весел, четырех с половиной метровую мачту, на которой поднимались паруса – грот и стаксель. По принципиальным соображениям участников Крестного хода мотора лодка не имела.
Мыс Керец – входные ворота в Горло Белого моря – не удалось пройти с ходу. Ветер валит оттуда, куда нужно идти. Сделали длинный галс в море и вернулись примерно в тот же район, откуда начали, почти не продвинулись по курсу. Полтора часа долбежки на встречном ветру не дали результатов. Оттянулись назад на милю, спрятались за небольшой изгиб берега, отдали якорь в двухстах метрах от берега. Летая на прибрежной волне, вскипятили чай, перекусили. О. Димитрий говорит, что не укачивается, но с самого устья Северной Двины ничего не ест, кроме сухарей. На такой волне никто так и не уснул. Егор постоянно высовывался наружу, ожидая захода ветра и проверяя якорную надежность. Отстояли часа три и пошли в ночь. Ветер действительно, чуть отошел к востоку, и этого хватило, чтобы пройти мыс.
Горло Белого моря шириной около тридцати миль, длина – чуть больше ста миль. Как прежде, рубимся против ветра, но ветер уже не такой крепкий, как в районе мыса. После вчерашних скачек жизнь окончательно вернулась в тело и заняла свое привычное место. К утру заштилело, перешли на весла. Прошли маяк «Инцы».Опять стало раздувать. И сразу же страх пополз в душу, и берег справа уже казался непреступным, холодным бастионом. Волны шли из моря, друг за другом, и можно было видеть, что прибавилось белой пены на их гребнях, и она мазками белой краски вспыхивала то здесь, то там. Ветер был встречным, и, делая галс, мы вынуждены были уходить от заснеженных берегов, через какое-то время они исчезали совсем, и лодка с ударом продолжала срываться с волны в ложбину, чтобы тотчас взлететь на следующую волну и обрушиться вновь. В эти моменты каждого посещали одинаковые мысли: «когда она развалится, сейчас, или есть еще полчаса нам?» Отец Димитрий вынимал молитвослов из кармана непромоканца, стаскивал с головы меховой летный шлем так, что черные длинные волосы на голове начинали метаться подставленные плотному потоку, слетавшему с грота, крестился и начинал читать акафист Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу, или святителю Николаю. С первых же слов молитвы отца Димитрия Егор испытывал облегчение. Страх оставался, как и был, но сам Егор уносился отсюда в какие-то безопасные места. Молитва правила и забирала людей из этого страшного места. Потом приходили строчки, которые нужно было петь хором, и все втроем их пели. И это простое, но мелодичное пение, тот же час освобождало их от угнетения морем. Ветер ослабевал не сразу, а спустя некоторое время. Но ждать этого приходилось недолго.
Раннее утро. Море спокойное. Идем на веслах. Уже два часа видим маяк поселка Шойны, а теперь уже и домики. Вызываем по рации Шойну – тишина. Вышли на координаты входного буя. Входного буя нет. Пробуем самостоятельно найти подход к поселку. Первая прибойная волна, невидимая с моря, провалив нос и задрав корму, понесла лодку к берегу. – «Мама!» – пискнула душа. И тут же вторая волна, еще круче и быстрее понесла лодку к берегу, закончив свой бег сильным замедлением – протащились днищем по мели. Еще три-четыре волны с шумом проносятся мимо лодки, волоча ее по песчаной мели брюхом, пока не препровождают ее на глубину залива. Почти так же как на атоллах Тихого океана. На веслах подходим к берегу, отдаем якорь, лодка по инерции идет в берег, сбрасываем стаксель шкот со стопора, Андрей в болотных сапогах, со швартовом в руках бредет к берегу. Отец Димитрий поднимает глаза и видит крупную надпись на сарае: «НУ, ВЫ ПОПАЛИ», оканчивающейся тремя восклицательными знаками. Залив, в который они вошли, еще не очистился ото льда. В глубине залива, куда впадала река Торна, яркой кромкой блестел матерый лед. Только малая часть бухты, в которую вошла лодка, уже освободилась ото льда, большая же ее часть, сама река и бухта были еще скованы зимой.
В доме, который занимала администрация поселка, было тепло, как может быть тепло только от печки, и был вымыт линолеумный пол. Очень хороший разговор, но сдержанный, произошел с председателем, но еще лучшим было продолжение этого разговора, уже на улице, у сарая, где он показал Егору, где можно взять дрова. Здесь они простояли и полчаса говорили о ситуации в Шойне, невольно переходя к ситуации в стране. Председатель говорил убежденно, с чувством и горечью, глядя как бы в сторону, пряча наворачивающиеся на глаза слезы. Нам выделили комнатку для ночевки, с печкой и кроватями в два яруса и направили в школу договориться о проведении литургии и крещения. Школа располагалась в одноэтажном бараке. Здесь также было все чисто вымыто – стараниями русских женщин, не умеющих работать плохо и никогда не боявшихся грязной работы, и умудряющихся при этом оставаться чистыми. Директор школы – очень приветливая женщина – вдруг отказала нам в помещении для проведения службы. «Поймите, я не могу принять вас в школе, меня могут просто уволить за это. Поймите меня. Я попробую договориться с директором клуба, чтобы вы провели службу там».
До какой духовной разрухи пытаются довести Россию?! Святую Русь. Все, что было для нее главным и составляло ее стержень, все, что возносило и прославляло ее, то, что было ее духовной сутью, стало в наши дни запретным. Щупальцы Губителя, опоясав планету сетью, легко дотянулись до России, до самого удаленного ее края.
Шойна, некогда процветающий, промышленный рыболоведческий поселок, удачно расположенный в системе рыбопромышленности, стоящий на караванных путях выхода в мировой океан, сейчас являл собой жалкое зрелище и в один миг, стал ненужным. Народ, кто смог, уехал на материк. Оставшиеся влачили жалкое существование.
Крестный ход сразу же стал местным и мировым событием, и хотя мужики и находились в тундре – били пролетного гуся, женщины несли и вели своих детей в клуб на литургию. Накануне отец Димитрий проверил Егора как потенциального певчего и сидел с ним вечером, разбирая текст литургии, отмечая карандашом тексты, отнесенные к пению. Егор, с оконченными в детстве тремя классами музыкальной школы, по мнению о. Димитря, вполне годился в певчие. Хотя обладавший музыкальным слухом Егор скукоживался от стыда, когда слышал свой голос, звучавший отчетливо в тишине зала.
После литургии к ним в комнату повалил народ, записываться в очередь на крещение детей. Были и взрослые. Всего окрестились в Шойне 28 человек, они же причащались на воскресной литургии. Охотник, желая угодить отцу Димитрию, повел нас и распахнул двери своего сарая, где, сваленные в кучу, лежали никак не меньше пяти десятков диких гусей. Он нам хотел отдать всю кучу, но мы согласились только на трех, так всучил пять, чем был страшно доволен…
Ясноглазый, беловолосый, древний, каких даже и нет уже. Помор. Он не ведется на разговор, он говорит только свое, он так и не вышел из давно минувшего мира, чем всегда было для него Море. Сколько ходил он туда, и самое невероятное то, что он уцелел и, на удивление, живет среди нас, как доказательства чуда, которого не может быть.
– А чего выходить? Смотри в окно, куда головой чайки сидят. Оттуда и ветер».
Андрея тянет к лодке. Он уходит на берег и что-то там делает.
Углубил упор правого шверца. Егор пришил петли на грот для второго рифа. После этих двух мероприятий лодка стала надежной в экстремальном ее использовании. По Торне пошел ледоход, и лодка моментально оказалась заблокирована льдинами. Старые льдины, лежащие на песке, быстро тают. С берега в море, прорывая в песке траншеи, сбегает талая вода. Пора и нам идти дальше.
– Я приеду сюда в следующем году и привезу детей! Смотрите какая красота!
Егор обвел взглядом поселок, но красоты не увидел.
– Может быть, лучше приехать на Соловки? Сюда же не доберешься, да и на чем? – Егор пытался разрушить идею отца Димитрия.
– А мы договоримся с попутным кораблем, нас возьмут.
– Ну хорошо, а что вы здесь будете делать?
– Как, что, Георгий Николаевич? Ну, вы даете! Сыграем в футбол со сборной поселка. Сходим в тундру… – О. Димитрий аж прикрыл глаза, смакуя собственные мечтания.
– Что? Приехать за тысячи верст на два дня? А назад на чем? Через полгода, когда придет кораблик?
Но было видно, что отец Димитрий загорелся своей идеей и ничего не хотел слушать. Он гремел своими ботинками по дощатому тротуару Шойны, в красно-коричневой пасхальной ризе, высокий, бородатый, и …красивый, с новой идеей в лохматой голове. Проведя с ним вместе почти месяц, Егор привык к его ежеминутному, восторженному восприятию жизни. Отец Димитрий никогда не унывал, и постоянно загорался какими-то, детскими, светлыми, по своей сути, идеями. И еще что виделось в нем отчетливо – ему не надо было ничего в себе переделывать, когда он принимал сан. Его чистая изначально душа не была подвержена гниению осуждения, она без устали светилась добрым светом...
После службы вышли из Шойны. Протолкались через льдины, скопившиеся у устья Торны. Пошли на север. До мыса Канин Нос – около шестидесяти миль. По правому борту – однообразная картина пустынных, безжизненных, северных берегов, которые не мешало бы полюбить. Рулят по очереди Андрей и Егор, отец Димитрий читает акафисты. К мысу подошли к вечеру, через сутки. Почти одновременно с ветром с востока. Сам мыс высокий, из черных пород, ветер крепкий, чистый восток. Зарифили грот, лодка летит «как из пушки», хотя и прикрыта берегом от волны, но ветер на коротком участке успевает ее развести. Впереди – простор Баренцева моря – черная вода в блеске белой пены. До мыса полмили. В кокпите Егор и Андрей.«Что-то не хочется туда лезть» – прокричал Егор. – На той стороне получим этот же ветер, только в лоб! С той стороны мы уже «не выгребем»! – и уже, жестко: «Андрей, давай, к повороту!!!»
Развернулись, носом на юг, и пошли назад, скакать на встречный ветер. Лодку вдавило правым бортом в воду, но волна короткая сбивала ход. Судя по ржавому корпусу корабля, выброшенному на берег, лодка ходов не имела. Напряжение тросов, держащих мачту с парусами, Егор чувствует на собственной шкуре. Но лодка пока терпит. «Надо разрифить грот!» – эта сумасшедшая для такого ветра мысль была единственным вариантом. Осталось только решиться самому. «Приготовься отдать фал и поднять грот, когда я уйду на ветер!» – кричал Егор сидящему рядом Андрею. И, приоткрыв люк, крикнул отцу Димитрию, чтобы он переместился на левый борт. – «Давай, пошли, помаленьку!» Лодка пошла левее, грот дрогнул и неуверенно заполоскал. Андрей быстро действовал у мачты. Егор, резко орудуя румпелем, с трудом держал лодку в левентике. Андрей набил фал, и парус встал во весь свой рост, Егор свободной рукой перехватил гикошкот, другой – румпель. Андрей метнулся от мачты и схватил стаксель шкот – это не ушло от внимания Егора: «молодец, понимает!» Лодка завалилась на правый борт и медленно, неторопливо, но было видно – пошла!
– «Отец Димитрий, молись, дорогой!» – продолжал в эйфории командовать он. Отец Димитрий, оглушенный ударами волн в фанерный барабан, лежал на наветренном левом борту и, чтобы не улететь на правый борт, ногами упирался в подволок каюты. «Господи, помилуй!» – просили все трое и видели, что лодка медленно, но уходит от мыса. Всего «выскребались» назад почти два часа, при этом прошли две мили. Подошли к берегу, отдали якорь. Под лодкой глубина – меньше трех метров. Ветер с берега, но быстро разводит волну. Новая волна рвет встречную зыбь, накатывающуюся на унылый берег из Баренцева моря. Лодка, как утка, ныряет в волнах, но это лучше, чем метаться по морю в такую погоду. Заползли в каюту. Пожевали, но отец Димитрий опять ничего не ест. Прочитали акафист Святителю Николаю. Медленно идет время. Мы как заложники у моря – без возможности попасть на берег. Лодка слишком тяжела, чтобы ее быстро вытащить на берег, прежде того, как волна развернет ее лагом. Тогда уже ничего не сделаешь – разобьет в прибойной зоне в считанные минуты. А нам нельзя потерять лодку. Потерять лодку, это конец всему. Вот и летаем в прибойной зоне вверх – вниз и молимся, чтобы не сорвало с якоря. Но ветер вроде бы сбавил. Оба паруса пошли вверх, подтягиваемся к якорю, выбираем его и уводим лодку в направлении мыса Канин Нос. Ветер еще отошел к северу, взял ровно, хорошие хода. Ржавый корпус корабля на том же месте. Проходим мимо него и какое-то время продолжаем держать на север, в бескрайний простор Баренцева моря. Мыс позади. Подворачиваем на восток, идем вдоль высоких северных скал мыса Канин Нос. Ветер подворачивает до западного и становится попутным – первый раз от самого Архангельска!...
Георгий КАРПЕНКО