Свидетель эпохи

Есть люди, встреча с которыми надолго остается в памяти. Порой они являются не только свидетелями, но и активными участниками ключевых событий прошедшей эпохи. Таким, без преувеличения, является Валентин Васильевич Петров, полковник авиации, доктор философских наук, доцент Военно-воздушной академии им. Ю.А. Гагарина, преподаватель Центра подготовки космонавтов, помощник главы городского округа Звёздный Городк по межрелигиозным связям, один из первых военных катехизаторов, известный общественный деятель.

Родился Валентин Васильевич 9 апреля 1935 г. в Ленинграде в семье военного лётчика. Известная фраза «есть такая профессия – Родину защищать» для него с самого раннего возраста наполнена великим смыслом. Как патриот Отечества он всю свою жизнь посвятил служению России.

Недавно Валентин Васильевич, человек потрясающей энергии и жизнелюбия, отметил свое 80-летие. В дни празднования 70-летия Великой Победы нашего народа в Великой Отечественной войне я попросила его поделиться своими воспоминаниями.

Слово свидетелю целой эпохи в истории нашей великой Родины.

– Позвольте вас поздравить с 80-летним юбилеем, пожелать вам крепкого здоровья и чтобы ваша кипучая энергия всегда находила самое продуктивное, творческое применение.

– Спасибо. Без энергии никуда, иначе это уже будет не в моем характере.

– В год 70-летия нашей великой знаменательной для всего мира Победы в Великой Отечественной войне хочу поздравить вас с этим замечательным праздником. Расскажите о военном времени, свидетелем которого вы были. Где и как вы встретили начало войны, что больше всего запомнилось, осталось в вашей памяти?

– Родился я в годы второй сталинской пятилетки, поэтому захватил довоенное время. Мой отец был лётчиком, прошел три войны: Финскую, Отечественную и на Дальнем Востоке. Финская кампания прошла у меня перед глазами. Я помню, как у нас в коридоре коммунальной квартиры окна затемнили. Для мальчишки это было очень интересно. Вернулся отец с войны, и жизнь наладилась.

Война пришла неожиданно. Летом 41-го наша семья находилась в военных лагерях под Ленинградом, где располагалась часть отца. Мне тогда было шесть лет. Я помню, как прибежал посыльный – вызвали отца. Мы знали, что это реальная боевая тревога, началась война. Все семьи всполошились от этого известия. Днем по радио было официально объявлено о начале войны.

Сильное впечатление, когда над нашим полевым аэродромом в сторону Ленинграда летели немецкие самолеты, туча самолетов со страшным завыванием. Но, что интересно, ни один фашист не прорвался к Ленинграду. Была замечательная противовоздушная оборона Ленинградского военного округа. Даже когда немцы обстреливали город с Пулковских высот, их самолеты долго не могли бомбить город.

Помню, как ехали в Ленинград на машинах, замаскированных ветками. Ощущение дикости от того, что обстреливают родной город. Это было в сентябре. Горели Бадаевские склады. Все переживали, потому что город остается без продуктов. Но мы, ребята, это не понимали, потому что хлеб мы получали тогда еще нормально – примерно 300 грамм. Сразу, как немцы окружили Ленинград, ввели карточную систему. И это было самое дорогое, потому что потеря карточки – это смерть. Карточка была на всё: крупу, мясо, хлеб... Другое дело, что ничего не получали кроме хлеба.

Первый бомбовый удар был в конце сентября. Я это хорошо запомнил – метроном стучал не так как всегда, и по радио объявляли по всему Ленинграду: «Воздушная тревога». Раньше оповещали только в тех районах, куда долетали снаряды, а тут по всему городу воздушная тревога. Тогда же с мальчишками постарше я бегал на крышу гасить зажигательные бомбы. Это была опасная, а для нас увлекательная самодеятельность, но под присмотром взрослых. В октябре мы уже привыкли к постоянным бомбёжкам.

7 ноября слушал по радио выступление Сталина на параде на Красной площади в Москве, радовались его словам. Мы были уверенны, что раз Сталин сказал, значит победа будет за нами. Эта уверенность во всём Ленинграде чувствовалась, был необыкновенный прилив энергии. Так же хорошее известие, когда Жукова направили в Ленинград. Сразу же старшие сказали, что теперь Ленинград не сдадут. Для меня Жуков тогда был просто генерал, это позже его назвали маршалом Победы.

Потом мы почувствовали, что такое голод. Сначала выключили свет, воды не стало, довели норму хлеба до 125 грамм. Это было тяжело, но, не знаю почему, я довольно легко это переносил. Отец был на Ленинградском фронте, он мог передавать нам сухари. Мы продержались на них до декабря. В декабре хлеб не получали во всем Ленинграде. Тогда же был страшный мороз. Меня удивляло, что люди падали как мухи – упадет, как уснул, и закоченеет, а никто на это не реагировал.

Я возил воду и соседям, пока они живы были. Мама потеряла сознание, и ее на машине через Ладогу отправили на Большую землю. Я две недели был без нее, но до этого она меня научила, как делить оставшиеся сухари, что бы лишнего не съесть. Я так делал, а запивал водой из Невы.

Меня поражала доброта окружающих людей. В нашем подъезде я остался один. Зенитчицы, увидев, что у меня бидон не большой, как обычно, а маленький. Спросили: «Что так?». А я говорю: «Да некого поить». Они меня теплым чаем напоили, я с ними остался. 25 января 42-го года меня отправили через Ладогу на Большую землю. Проезд по Дороге жизни врезался в память очень сильно. Ночь была. Посты стояли, зенитчицы, и нас везут. Видны полыньи, куда ушли другие машины, не все проходили. Немцы обстреливали постоянно.

Когда мы приехали на Большую землю, первое удивление – нас старались кормить все, на каждой железнодорожной станции, узнав что везут детей из Ленинграда. У нас старшая по вагону была умная и не давала много есть, поэтому мы остались живы. Те, кто хватал, они не доехали – погибли. Заворот кишок – и всё.

– После того как вас вывезли из блокадного Ленинграда, что больше всего вам запомнилось?

– Победа под Сталинградом.

– Где и как вы узнали о Победе?

– В Ашхабаде. Это очень памятный день, радость была неимоверная, стреляли из всех видов оружия.

– Как дальше сложилась ваша жизнь, возникал ли вопрос при выборе профессии?

– Дальше просто: заканчивается война, я еду учиться в Ленинград. Потом возвращается отец с фронта, и мы уезжаем на родину мамы в Белоруссию. Самое настоящее чудо, что мы все остались живы и нашли друг друга.

Отношение в Белоруссии к тем, кто воевал, уникальное, очень теплое. Белоруссия исстрадалась в войну – каждый четвёртый погиб, и там к чужой беде относились, как к своей. Школу я закончил в Минске. Там же я впервые почувствовал вкус победы – стал чемпионом республики среди юношей по лёгкой атлетике. Потом поступил в училище ВВС. Какую выбирать профессию - этот вопрос у меня не возникал. Дед и отец были военными лётчиками, я продолжил семейную традицию.

Когда окончил училище, состоялся первый космический полёт Юрия Гагарина, восхитивший всю страну. Я сделал попытку попасть в Отряд космонавтов, но одно дело хотеть, а удастся ли пройти строжайшую медкомиссию – ещё не факт. Так и получилось, видно, сказались последствия блокады, врачи забраковали и даже списали из авиации, но дружба с ребятами из Отряда космонавтов осталась.

Поскольку списанного с летной работы надо куда-то устроить, мне предложили заняться комсомольской работой, и некоторое время я ей занимался. После окончания философского факультета Минского университета я ушел на преподавательскую работу и на протяжении 40 с лишним лет преподавал философию в Академии имени Гагарина. Там мне позволили в 1997 году начать, в порядке эксперимента, вести курс «Основы православной культуры». К тому времени я уже закончил Свято-Тихоновский богословский институт и стал дипломированным специалистом.

– Как получилось, что будучи коммунистом и преподавателем философии, вы стали верующим человеком?

– Мама была религиозной, от нее это передалось мне. Она меня крестила в Ленинграде. Уговорила друга отца стать крестным, а он был коммунист, известный моряк. Вы понимаете, крестить в 35-м году, риск был большой. Там же выписку давали кто, откуда, что и как. Мама научила меня молитве «Господи, помилуй», а дальше обращаться своими словами ко Господу и Божьей Матери.

В блокаду я жил на 9-й линии Васильевского острова и с другими верующими, жившими по соседству, ходил в Никольский Морской собор. Им было интересно, что мальчишка посещает храм, а я молился, чтобы мама и папа остались живы. Получилось, что они не только остались живы, но потом и меня нашли. Это у меня в душе осталось на всю жизнь. Я же не знал, что с ними, живы ли. Значит, молитва услышана. Когда мне говорили, что Бога нет, но я знал, что Он есть и, более того, что Он помогает.

– Как вам удавалась сохранять веру, будучи коммунистом и военным? У вас не было внутреннего конфликта, что приходилось скрывать свою веру?

– В партию я вступил еще в училище. Если ты не коммунист, тебе не доверят боевую технику. Поскольку вера была запрещена по уставам партии и комсомола, то я хранил ее внутри себя и не показывал. Где я служил, и было возможно, ходил в церковь. Я считал, что совместная молитва в храме будет услышана, но не мог причащаться, исповедоваться – об этом сразу доложили бы куда следует. Это смог делать позже. У меня было глубокое убеждение, что когда-то Православие на Руси возродится. Слава Богу, так и получилось.

– А крест вы всегда носили?

– Конечно. Крест я носил деревянный, а он не просвечивал через одежду, никто не видел. Он меня охранял.

– Вы закончили Свято-Тихоновский богословский институт?

– Когда Патриарх Алексий и министр обороны договорились, что Православие надо донести до военных академий, встал вопрос, кто будет это делать? Решили направить на учебу преподавателей военных академий. Вот так я туда попал. Мы учились два года. Я горжусь тем, что диплом в 95-м году мне вручал Святейший Патриарх Алексий и в нем написано «военный катехизатор».

– Получается, из философов в миссионеры? А где вы сейчас преподаете, выступаете с лекциями?

– Миссионер? Получается да, а куда деваться? В Отряде космонавтов я преподаю «Основы культуры мировых религий». Сейчас у меня курс больше, чем раньше. Поскольку экипажи у нас, как правило, международные и люди разных конфессий, командир должен знать и понимать эти особенности членов экипажа.

Я постоянно выступаю в нескольких воскресных школах в Подмосковье. Плюс выезжаю по приглашению архиереев в епархии. Еще я курирую четыре олимпийские команды – это спортивная гимнастика, мужская и женская, синхронное плавание, прыжки в воду и спортивное плавание.

– Вы и в спорте преуспели? Как это случилось?

– С детства занимался лёгкой атлетикой. Еще до московской Олимпиады по поручению ЦК комсомола я, как лектор, выступал перед олимпийскими командами. На московской Олимпиаде я судил лёгкую атлетику и прыжки в воду. Сейчас я продолжаю заниматься вопросами спорта, но в силу своего возраста уже не сужу, а больше принимаю участие в различных комиссиях, мероприятиях. Это дает возможность, быть в курсе развития спорта.

– В этом году 12 апреля, День космонавтики, совпал с Пасхой. Появилась такая фраза: космическая Пасха.

– За время пилотируемого освоения космоса это первый случай. Праздновали мы в храме Преображения Господня в Звездном Городке во главе с начальником Центра подготовки космонавтов Юрием Валентиновичем Лончаковым. Это было очень значимое событие. В этом году у нас еще юбилей – 55 лет отряду космонавтов. В этот день в Звездном на постаменте установили самолет, на котором летали Юрий Гагарин, Герман Титов. У нас был большой праздник.

– Вы дружите со многими космонавтами, вашим другом был первый космонавт Юрий Гагарин. Что вам запомнилось?

– Дружба с космонавтами давняя, с 1962 года, она не прерывается и по сей день. С Юрием Алексеевичем мы познакомились на XIV съезде комсомола, потом уже подружились в моем родном Ленинграде на молодежном форуме «Октябрь и молодежь».

Что запомнилось? Я его видел в разных ситуациях, он умел воздействовать на аудиторию, с которой встречался. Покоряла его ответственность и необыкновенная доброта. Он был человеком, который легко нес свою славу и вел себя просто, не показывал, что он великий. Людям он старался помогать, никому не отказывал в их просьбах, обращениях при всей своей занятости.

Как-то мы Юрием Алексеевичем ездили в Троице-Сергиеву Лавру, и там состоялась незабываемая встреча с отцом наместником. Я знаю, что космонавт № 2 Герман Титов там бывал неоднократно. Сегодня в Отряде космонавтов сложилась традиция - экипаж посещает Лавру перед полетом.

– Какое отношение к вере у космонавтов? Вы неоднократно рассказывали, что космонавты берут в полёт иконы и святыни. Когда это случилось в первый раз, и это традиция или потребность души?

– Вот пример. Очень близкого мне космонавта Володю Титова во второй его полет спас ангел-хранитель. После старта из-за технической неисправности ракета взрывается. За несколько секунд до этого он с экипажем отстреливается, и они остаются живы. Потом он готовится к годовому полету. Это первый в истории годичный полет, и он должен был проходить в год 1000-летия Крещения Руси. После неудачи он волновался, как всё пройдет. Когда его утвердили на полет, он мне сказал: «Надо побывать в монастыре, что бы батюшка благословил». Я говорю: «Володя, монастырь мы найдем, но благословлять будет не батюшка, а владыка Филарет» (Вахромеев. – Л.Б.). Его я знал по академии, тогда он был председателем Отдела внешних церковных сношений. Мы встретились с владыкой в Даниловом монастыре, и возникает идея взять с собой иконы Христа, Божьей Матери, Крестителя Иоанна, князя Владимира, князя Даниила Московского и Сергия Радонежского, но он ему еще дарит православный календарь. Володя все это берет в полёт. А поскольку с ним был календарь, он знал, когда какой праздник. В день празднования 1000-летия Крещения Руси он всех поздравил с орбиты. Не могли понять, откуда он знает об этом, не иначе как озарение. А это было еще советское время! Хотели даже наказать, но Горбачев встретился с Патриархом и архиереями и поздравил их с этим праздником. Раз так, то и наказывать не за что.

Вера – это внутреннее состояние, и я знаю, что каждый экипаж получает благословение и берет с собой иконы, даже частицы мощей. Сейчас в Звездном Городке есть свой храм Преображения Господня, его настоятель игумен Иов, штатный духовник Отряда космонавтов. Не просто полковой, такие были раньше, а первый космический.

– Расскажите об отце Иове и храме?

– Меня с отцом Иовом, насельником Троице-Сергиевой Лавры, познакомил владыка Зосима (Давыдов, епископ Якутский и Ленский. +2010 г. – Л.Б.). Он сказал, что этот человек очень интересуется космосом и космонавтикой. Я предложил отцу Иову приехать в Звездный. Когда он приехал, то поразил всех тем, насколько хорошо знает отдельные вопросы. Он начал приезжать к нам, освещать помещения, беседовать, создавать православную обстановку. Потом командир отряда предложил построить храм. Всё получилось, как задумали. Нашлись спонсоры. В Звездном был возведен удивительный тринадцатикупольный деревянный храм из лиственницы с деревянным резным иконостасом. Что интересно, благословляет его строительство Патриарх Алексий, а освещает Патриарх Кирилл в ноябре 2010 года.

Игумен Иов не только настоятель храма, но и официально входит в штат Отряда космонавтов. По согласованию с руководством он, чтобы лучше понимать свою паству, прошел ускоренную подготовку к полетам в космос в Центре подготовки космонавтов.

– Как вы думаете, какое будущее у нашей космонавтики?

– Мне хотелось бы думать, что хорошее будущее, потому что сейчас пришли ответственные люди к руководству страной и космосом. Думаю, что проблема недополучения средств, необходимых для качественной подготовки специалистов, будет ликвидирована.

– Что бы вы хотели пожелать нашим читателям?

– Что бы традиции православные стали достоянием всего нашего народа, а Православие как мировоззрение было у большинства наших людей. Почему? Потому что светлый образ Христа и Его заповеди дают позитивное направление для нормальной людской жизни. Ничего более высокого нет. Человек – это образ Божий. Поэтому хочется чтобы божественного, духовного было побольше. Тогда будет доброта, любовь, у людей укрепится уверенность в своих силах, и Православие станет законом нашей жизни. Мне бы этого очень хотелось. Да, это очень трудно. Но это не только мечта, но и в определенной степени достижимая реальность. Всё зависит от нас.