А в противовес — неумеренное и зачастую незаслуженное возвышение иноплеменного сброда, хлынувшего со всех сторон в Россию, обезьянье копирование заграничных манер и обычаев. Всё это привело к тому, что в общественном сознании укрепилась мысль о предпочтительности всего иностранного, о бесконечной и дремучей отсталости всего русского. Быть русским стало не только невыгодно, но как бы и не совсем культурно…
Видимо, тут и нужно искать истоки того удивительного помрачения наших патриотов, государственно мыслящих людей, для которых не нашим становится писатель, которого, по словам Д.П. Святополка-Мирского, «русские люди признают самым русским из русских писателей и который всех глубже и шире знал русский народ таким, каков он есть».
И какой великий символический смысл заключается в том, что 95 лет назад, в свою последнюю осень и зиму, именно Николая Семеновича Лескова и читал преданный аристократией русский император в Тобольске. Книги, которые так по-настоящему и не прочитала Россия, торопился прочитать последний русский государь в свою последнюю осень.
По дневникам видно, что книги Лескова не просто увлекли государя. Похоже, Николая II ошеломила раскрывающаяся перед ним в произведениях писателя русская жизнь. В сентябре 1917 года в Тобольске он читает Лескова рассказ за рассказом, роман за романом, том за томом…
«13 сентября 1917 года. …Начал роман Лескова «Обойдённые»…
«18 сентября. Осень в этом году здесь замечательная… Кончил «Островитяне» Лескова»
«19 сентября. Полуясный, но такой же тёплый день... Днём попилил дрова и поиграл в городки. Начал читать роман Лескова «Некуда»…
«24 сентября. Вследствие вчерашней истории нас в церковь не пустили… Вечером начал читать вслух «Запечатлённый ангел»…
Лесков не выдумывал, не конструировал своих положительных героев, он создавал характеры, которые никто не мог увидеть и услышать до него, потому что эти характеры — прихожане того храма русского языка, в котором и совершал свою молитву он сам и в который только из любопытства заглядывали его просвещенные современники.
Характеры положительных героев, обретаемые Н.С. Лесковым в этом храме языка, по сути, и являются осуществлением и воплощением русской национальной идеи.
Кажется, ни один писатель до Лескова не сумел так ярко, открыто и правдиво рассказать о той глухоте русской жизни, пользуясь которой, любой просвещенный мерзавец мог надругаться над нею.
И наверняка об этом и думал государь, читая вслух «Запечатлённого ангела».
Русским трудом и русской кровью была воздвигнута в правление Романовых могущественнейшая империя, но в результате этого строительства основная часть населения, сами русские оказались обращены в рабство в своей собственной стране.
Какая-то глухота появилась в русской жизни, и уже не докричаться было сквозь нее.
«26 сентября… — отмечает государь в «дневнике». — Окончил роман Лескова «Некуда». 30 сентября. День простоял солнечный, хороший. Утром гуляли час, а днём два с половиною часа; играл в городки и пилил. Начал читать пятый том Лескова — длинные рассказы…»
Однако еще интереснее проследить то духовное преображение, которое происходит в Государе, если не под влиянием, то во всяком случае с участием лесковской прозы.
Что оставалось государю в Тобольске?
Как и героям лесковских «Соборян», лесковского «Запечатлённого ангела», ему оставалась только молитва.
Только молитва и могла преодолеть страшную глухоту тобольской жизни…
20 октября 1917 года государь записал в Тобольске:
«Сегодня уже 23-я годовщина кончины дорогого папá, и вот при каких обстоятельствах приходится её переживать!
Боже, как тяжело за бедную Россию! Вечером до обеда была отслужена заупокойная всенощная».
20 октября 1894 года в Ливадии оборвалась жизнь императора Александра III, и тогда в дневнике Николая II тоже появилась запись:
«Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого, горячо любимого Папа… О. Иоанн больше часу стоял у его изголовья и держал его голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни!»
Святой праведный Иоанн Кронштадтский тоже оставил в своем дневнике запись о 20 октября 1894 года:
«Он тихо скончался. Вся Семья Царская безмолвно с покорностью воле Всевышнего преклонила колени. Душа же Помазанника Божия тихо отошла ко Господу, и я снял руки свои с главы Его, на которой выступил холодный пот.
Не плачь и не сетуй, Россия! Хотя ты не вымолила у Бога исцеления своему царю, но вымолила зато тихую, христианскую кончину, и добрый конец увенчал славную Его жизнь, а это дороже всего!»
Вглядимся еще раз в картину происходившего 20 октября 1894 года в спальне Малого дворца в Ливадии…
Неподвижно застыл объятый волнением наследник престола, будущий царь-мученик Николай II…
На постели – умирающий император Александр III…
У изголовья — святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. Его руки сжимают голову умирающего императора…
«Молясь, мы непременно должны взять в свою власть сердце и обратить его к Господу, но никогда не допускать ни одного возгласа к Богу, не исходящего из глубины сердца», — говорил Иоанн Кронштадтский, и сейчас его глубокой молитвою и совершалось то, что дороже всего…
Величественная, исполненная высокого значения картина…
И это оттуда, из небесной выси звучат слова святого:
— Не плачь и не сетуй, Россия…
Теперь не было рядом с Николаем II такого молитвенника.
Теперь, читая Н.С. Лескова, Государь особенно остро чувствовал: чтобы зазвучала эта молитва о России, нужно было самому стать святым.
Свидетельство тому, что эта молитва начала звучать в государе, слова из его дневниковой записи в этот день: «Боже, как тяжело за бедную Россию!». Слова эти перекликаются со словами Иоанна Кронштадтского и как бы продолжают их, вмещая в себя и будущий мученический путь государя.
Свидетельство тому, что молитва царя-мученика нашла отзвук и в России — присланное в эти октябрьские дни в Тобольск стихотворение Сергея Сергеевича Бехтеева «Молитва»:
Пошли нам, Господи, терпенье,
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и униженья
Христос, Спаситель, помоги!..
Это стихотворение, посвященное великим княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне, Сергей Бехтеев написал в Ельце в октябре 1917 года, и через графиню Анастасию Васильевну Гендрикову передал в Тобольск.
Однако мистическая история «Молитвы» не ограничилась совпадением с теми переживаниями, которые владели государем в октябрьские дни 1917 года.
Великая княжна Ольга Николаевна переписала стихотворение в свою тетрадку, подаренную (на книге сохранилась надпись: «В. К. Ольге. 1917. Мама. Тобольск») императрицей Александрой Федоровной.
Безусловно, что в тех молитвенных переживаниях и свершениях, что происходили в губернаторском доме в Тобольске осенью и зимой 1917 года самым непосредственным образом участвовали и сочинения Николая Семеновича Лескова.
Подтверждение этому – дневниковая запись государя за 26 января 1918 года: «Окончил чтение сочинений Лескова 12 томов… Решением отрядного комитета Панкратов и его помощник Никольский отстранены от занимаемых должностей, с выездом из корниловского дома!»
Удаление Панкратова-Термосесова совсем не случайно совпадает здесь с завершением чтения Н.С. Лескова.
Более подробно о всех перипетиях в отношениях обитателей губернаторского дома в Тобольске можно прочитать в моих готовящихся сейчас к выходу книгах «Путь к святости» и «Шлиссельбургские псалмы».
Николай КОНЯЕВ