Воин Христов

Вот уже несколько дней слезы накатывают на глаза, все вокруг в какой-то дымке, разумом не можем ничего себе объяснить. В наше ожесточенное время на первом плане, казалось, стоят выгода, лицемерие, развлечения, и когда сталкиваемся с искренностью, добротой и тем более со служением и подвижничеством, вдруг приостанавливаемся в своей постоянной беготне и начинаем задумываться: а ради ли только обыденной возни и суеты дарована нам эта жизнь…
 С Константином многие из нас были знакомы достаточно давно, он часто заходил в Союз писателей: в книжную лавку, в редакцию газеты «Завтра» на Комсомольский проспект. Внимательно просматривал свежие русские газеты, перелистывал новые издания. Но, конечно, не это было главным, почти всегда он надолго задерживался, внимательно слушал, делился одолевавшими думами и сомненьями, словно искал искренних слов поддержки в своем каком-то неизменном душевном горении. С виду же был спокоен, уравновешен, скромен и порою даже застенчив, боялся задеть и оскорбить неуместным вопросом или мнением, сам же внезапно загорался, когда говорил о наболевшем: о нынешнем смутном времени… о наших общих напастях и бедах.
 Больше всего запали в душу его глаза, светлые и чистые, поражающие бездонной глубиной… Бывало, спросит: «А что думаешь об этом?» - и так просто посмотрит, сразу как-то невольно вздохнешь и говоришь тоже… самое сокровенное, взвешивая каждое слово.
 Многие люди приходят в книжную лавку Союза писателей: одни, чтобы поделиться проблемами, другие – выразить себя, третьи – приобрести «острые» злободневные книги, некоторые – лишь пообщаться да узнать новости. Но есть среди них очень тесный круг знакомых и друзей, без которых и все наше общее дело могло показаться бы тщетным и ненужным. Без их родственных душ часто не мыслится наше сопротивление силам зла, разрушающим Россию, и грядущее национальное возрождение. Константин был человеком близким… Часто вспоминали о нем, а потом как-то запереживали, отгоняя все же дурные мысли. Вот уже более трех месяцев он не заглядывал к нам…
 Есть такое выражение: «Был не от мира сего…». Иногда у людей как бы на челе написано: «А, может быть, сегодня или завтра уйду и я таинственным гонцом…». Последнее время Константин предан был некой неведомой грусти, не отводя взор, испытующе глядел, отчего-то подолгу всматривался в лица митрополита Иоанна Ладожского, Сергея Нилуса, Игоря Талькова, чьи фотографии висят над книгами при входе в наше здание. Словно пытался отыскать в их судьбах какие-то ответы, испрашивал крепости духа в своих томящих и еще не разрешенных сомнениях…
 И вот – февральский номер журнала «Русский дом»… Среди страниц вдруг мелькает фото… сразу поражают глаза, быстро листаешь назад. Долго смотришь и ничего не можешь понять и соотнести. Застывает только образ… Спустя несколько минут останавливаешься на словах: «Его убили. С множеством огнестрельных ранений его тело бросили в подвале Театрального центра. Уже после штурма оно было найдено, и стало известно имя этого российского офицера. Васильев Константин Иванович, 35 лет, уроженец города Сарова Нижегородской области. Удивительно, но ни в одной сводке новостей среди имен тех, кто входил в здание Театрального центра к заложникам, имя подполковника Васильева не прозвучало…»
 Шок, произошедшее просто не укладывается в голове. Почти неосознанно начали показывать журнал первым попавшимся на глаза. А потом обежали тех, кто мог знать Константина. С болью врезался в память возглас Татьяны Филипповны – секретаря редакции газеты «Завтра»: «Ой, Костя… как же это?!» Еще не улеглась боль по Евгению Родионову, не снявшему креста пред иноверцами и зверски убитому в Чечне. Да и ящик-то для сбора пожертвований ему на могильный крест долго стоял и наполнялся – все больше горючими слезами, здесь же, на столе у Татьяны Филипповны…
 В те зловещие ночи очень многие переосмысливали свою жизнь, скорбь жила в душах и единила их. Священник о. Александр из Марфо-Мариинской обители рассказывал еще по горячим следам, как он оказался в числе батюшек, присланных на помощь и утешение родственникам и близким заложников, лишь со крестом и Евангелием, в дом, где их поместили недалеко от Театрального центра. И что он там увидел, пережил за эти часы – потрясло его. Словно готовясь к чему-то последнему и главному в своей жизни, многие вдруг начали просить прямо там покрестить, обвенчать их… давали самозабвенно обеты во спасение людей. Молились все на коленях пред небольшой бумажной иконкой…
 А таких исповедей, говорил о. Александр, доселе ему не приходилось слышать… И как сразу на этом фоне высветилось опять черным пятном все подлое и нечистое: торжественные выезды, маски вместо лиц, громогласные заявления… Звезды телеэкрана – те же Кобзон, Хакамада, Немцов весьма бойко раздавали интервью и вели переговоры, только жизнью жертвовать собирались ли? А Константин, никому не говоря ни слова, покинув дом, родных, все самое близкое, шагнул навстречу смерти «за други своя»…
 Сегодня часто можно услышать, мол, не осталось места в нашем мире бескорыстной помощи и любви, порядочности, преданности, честности. Может, это и так, но лишь для тех, кто сам никогда не ощущал в себе стремления к сему… Помнится, как только произошел очередной «накат» дейчей и сванидзе на русский писательский дом, Константин пришел одним из первых: «Я – юрист, нужно готовить бумаги, давать отпор, нельзя им спускать, ведь это – наш боевой рубеж!»
 Иногда, оживляя в памяти судьбы убиенных воинов, святых подвижников, уже не удивляешься тому, что каждый шаг жизни далеко не случаен, он лишь прочная ступень на лествице их духовного восхождения… Поражает рассказ о том, как трепетно Константин читал о подвиге Александра Пересвета. Монашеский крест вошел в грудь богатыря, но устоял инок перед свирепым татарином, оборонив Русь в роковой час… А ведь Костя так хотел попасть именно на Куликово поле, само существование которого наши сегодняшние враги глумливо пытаются отрицать. Несколько раз даже в поездку записывался к берегам Дона и Непрядвы… А его же – Костин «пересветов» крест - боевики на Дубровке в остервенении пытались сорвать: на шее осталась глубокая рана от тесемки… Потом начался штурм…
 Ждали взрыва… Но его не последовало! А кто знает, чаша весов могла склониться ведь и совсем по-иному… Вспомним, как в тот памятный год смятенно колыхнулись поганые Мамаевы полчища, узрев залитую кровью, но не дрогнувшую грудь Пересвета. Так и в повисшей тишине «дубровской» ночи, той судорожной автоматной очередью, оборвавшей жизнь Константина, пошатнулась крепь вражьего стана пред духом русского офицера…
 Могила Константина в Сарове. В этом закрытом городе и ядерный центр, и обитель одного из наших особо чтимых святых – старца Серафима. Но туда нельзя попасть без особого разрешения уже много лет. Хочется верить, что люди станут тянуться ко кресту Константина и уже с его неведомым покровительством проторят дорогу ко святыням Сарова. Ведь у нас и так отнято немало духовных мест, рушатся наши устои, выкорчевывается и уничтожается все русское, национальное. Но остаются еще могилы, святые могилы, которые испокон веков давали нам силы и вдохновляли в пути…
 Многие вещи порой не поддаются логическому осмыслению. Мы знаем немало примеров того, как родные, желая сохранить жизнь близкого, истово вымаливали его… И он вдруг чудом выздоравливал, воскресал… Но вскоре, нежданно и необъяснимо для окружающих, уходил в последний путь человек, взявший как бы на себя его крест… Так случилось, что Антон, близкий друг Константина, участник двух чеченских кампаний, навылет был ранен в сердце, и врачи в одночасье сказали: «Не жилец». Но благодаря истинной дружбе и молитве будто родился во второй раз. А самому Константину недолго после довелось послужить Богу в земном чертоге. Весь испещренный пулями боевиков, он пал на поле брани, снискав мученический венец и став вечным заступником за Россию… Антон же теперь не снимает нательный крестик верного друга со своей груди.
 Жаль, но нередко глубоких и по-настоящему духовных людей мы начинаем ценить только после смерти, и дай Бог, чтобы мы могли все-таки осознать их жертвенность и великий подвиг. Да, жизнь сегодня суровая, закаляет в бедах, вроде бы учит привыкать к утратам, кажется, надо становиться крепче, сильнее… Но мы все равно плачем. Слезы ли это по ближним, о родной земле или слезы исповеди и покаяния.
 Говорят, Господь забирает человека в самой высшей точке его земного бытия. Это время настало и для Константина. Приспело по нашим мирским понятиям рано, но не нам об этом судить. И вот теперь, когда Святая Русь празднует 100-летие прославления батюшки Серафима, вдруг ясней понимаешь, что место, которое приняло в землю тело Константина – это намоленные батюшкой леса и поляны Сарово-Дивеевской вотчины, это особый удел под благодатным покровом самой Матери Божьей. И кто знает, предстательством ли Оптинских старцев, молитвами ли батюшки Серафима укрепился дух воина Христова пред совершением подвига. Он, не раздумывая, отдал жизнь за тех, кого любил и кого был призван защищать по своему воинскому долгу.