-Какой-такой птичкой? Ты это про что? – смеется Антонина Ивановна Олиному откровению. Но дочка серьезна, поэтому Антонина Ивановна решает, что говорить о таких вещах надо бы без шуток.
-Там, в другом мире, когда меня уже здесь не станет, я буду красивой птичкой…
Н-да, задала тогда дочка загадку!.. Потом часто размышляла Антонина Ивановна Романова об этих почти детских словах взрослой дочери.
Как могло такое случиться, понять трудно, хотя до своего главного в жизни события на Дубровке девушка могла и не такое сказать. Однажды выдала: «Мам, не жалей денег, чтоб на столе всегда были фрукты и овощи. Ну, еще чтоб и красная икра была». Мама ее тогда еще пожурила: «Богато жить хочешь?» А дочка ей в ответ: «Не всегда, но иногда нужно…».Именно так, по Олиному предчувствию, и происходит. Родители, худо-бедно справляясь со своими возрастными болячками, привыкли ждать осени, чтобы календарь и на сей раз без лишних треволнений перешагнул очередную годовщину столичной трагедии. Что же до ее жизни после смерти, то схватка с чеченскими террористами Ольги Николаевны Романовой на театральной сцене ДК ОАО «Московский подшипник» («1 ГПЗ») в октябре 2002 года с требованием отпустить заложников, судя по всему, крепко связала ее душу с земными проблемами.
Сатана не сдается, ибо Олино решение отдать жизнь за детей, взятых в заложники на Дубровке, – сродни лучу правды в темном царстве лжи.
Что-то происходит с миром, когда то или иное событие имеет реальный отпечаток Олиного вмешательства. Много о том случаев знает Антонина Ивановна. Причем, такая помощь приходит людям, какую могла оказать только Оля.
Как-то рассказывал сосед по печальной географии на Калитниковском кладбище – могилка его жены чуть поодаль от Олиной. Перед Пасхой пришел, поубирался, чувствует, что притомился. Открыл калитку в Олину оградку, думал, посидит на скамеечке, чтоб сердце успокоилось, и пойдет обратно, домой. Не заметил пенсионер, как засмотрелся на фотографию девушки, как стал с нею говорить, да судьбу поносить. Мол, опостылело все, тошно, не может жить дальше. И такая жалоба на жизнь, что думалось все – завтра с утречка в гроб ляжет. Но посидел-поплакал, а потом так спокойно стало, словно слезами умылся-очистился, словно эта девонька по голове погладила да сердце как-то не по-земному успокоила. А ведь и действительно – жить захотелось, а не умирать.-А как же птичка из других миров? Не прилетала? – спрашиваю Антонину Ивановну.
-Как же, как же. На второй день после похорон как раз и прилетела. Тогда к могиле пришло много народа – Олины подружки, знакомые, из магазина девочки тут же. И вдруг, смотрим, синичка! Буквально шагает под ногами, не боясь людей, в лица заглядывает каждому, а потом к нам подходит. Чирикнула на своем птичьем наречии и полетела. Мол, здесь я теперь живу. Знайте.
Второй раз мы с пташкой встретились так. Помню, накануне годовщины трагедии, еще тепло было, в комнату через занавеску на балконе пробралась птичка-невеличка. Господи! Опять синица! Смотрю, вспорхнула гостья крылышками да и уселась на лампу под потолком. Сидит и глазками водит, дескать, ну как вы тут без меня справляетесь? В этот момент две наших кошки уже почуяли добычу, кругами заходили, хвосты подняли. Я шикнула на этих разбойниц, да синичке и говорю: «Ну куда тебя, милая, занесло? Давай-давай отсюда, а то кошки от тебя даже перьев не оставят». Посмотрела она на меня свысока, головкой вправо-влево повертела и нырк под занавеску. Пропала, словно ее никогда и не бывало. Тут меня как будто осенило – улетела-то совсем по-Олиному, мол, я тут все ходы-выходы знаю. Не пугайте…». В ту последнюю ночь она мне так и сказала, что пойдет и поговорит с бандитами, пусть выпустят заложников или хотя бы детей. У бандитов же тоже, должно быть, дети есть. Они должны понять. «А ты, мама, не бойся, я знаю все ходы и выходы, я пройду, поговорю и вернусь…». Так вот и ушла, закрыв дверь своими ключами.
На восьмую годовщину «Норд-Оста» опять синичка в форточку влетела. Снова кошки всполошились, да только Антонина Ивановна их полотенцем шуганула, а пташке и говорит: «Сейчас тебе занавеску открою». Не успела она сделать движение, птичка опять впереди нее оказалась, нырнула под занавеску и была такова»...
Любой день 23 октября после 2002 года для меня вдвойне особенный. Дело в том, что это день рождения моего мужа, который не раз подумывал пойти с родственниками на спектакль «Норд-Ост». В «Московской правде» за неделю до трагедии как раз распространялись билеты, поэтому он захотел устроить себе и младшему сыну культурную программу. Тем более, распространители уверяли, что это последние спектакли в сезоне. Но муж представил, что я буду ворчать насчет их отсутствия за праздничным столом, поэтому от билетов отказался. К сожалению, их возьмет та девушка, которую потом террористы заставят перед камерами проговорить их ультиматум.
Нынешний день 23 октября мало чем отличался от предыдущих. На Калитниковском кладбище было ветрено. Чувствовалась близость первых ноябрьских заморозков. Опавшая листва отчаянно сопротивлялась этому неизбежному факту, стараясь подольше сохранить щедрое золото и накрыть сие печальное место своим разноцветным покровом.
Мы с Антониной Ивановной, Верой Ивановной, крестной мамой Оли, и еще одной родственницей, поеживаясь от промозглого ветра, спешим за поминальными свечками в кладбищенский храм Всех Скорбящих Радость. Потом направляемся к Олюшке, на 27-й участок, к ее голубой оградке.Среди редких посетителей кладбища не видно никого, кто пришел бы помянуть Олю Романову в годовщину ее смерти. Может, это десятилетие стерло из повседневной суеты эту дату? Вряд ли, – размышляет вслух Антонина Ивановна, наверное, у всех проблемы, дела и, должно быть, в первую очередь, детские – садики, школы… Но меня эта материнская доброта и всепрощение мало утешает. Тут надо быть москвичам да другим российским гражданам. Ведь ради нас светлая девочка умирала, ради нас, грешных и непотребных, кто в нынешнее жестокое время мало размышляет о жертвенной любви, убрав несовременные мысли на задворки своего сознания.
В оградке быстро собираем осенний мусор, после чего усаживаем поудобней в могильную землю ветвистый кустик с мелкими желтыми хризантемами, надеясь, что этот парниковый жилец переживет грядущую зиму. Получилось, вроде бы, хорошо – скромная могила с разлетом Олиного восьмиконечного креста в обрамлении упоенных осенью кленов и лип и с чуть усиленной желтизной посаженного цветка, оставалась умиротворенной и, как и должно быть в таком знаковом для любого из нас месте, печальной. Стараемся особо не говорить, чтобы скоро начать поминальную молитву.
Перед началом литии, собираю все свечки в кучку, чтобы общее на всех пламя не дало им погаснуть поодиночке. Так надежнее.
«Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш… Живый в помощи Вышняго…Со духи праведных скончавшихся души раб Твоих, Спасе, упокой…Вечная память…». Это мы договорились, что также помолимся и за Костю Васильева – расстрелянного на Дубровке второго добровольца за други своя. Пропели стройно, почти как на клиросе. От души.
Дома Антонина Ивановна, в который раз исполняя Олин наказ, собрала богатый стол: картошечку, фрукты, разносолы, красную рыбу. Еще раз помолились, чтобы девочка почувствовала нашу любовь в своих небесных далях…
Интересно, но факт свершившийся – отныне каждая синичка представляется мне самой важной на земле пичугой. Будто высшая гармония материализовалось в сине-желтом комочке, взяв понемножку не только от небесной лазури, но и от цвета Божиих обителей, где безценного золота для душ-птиц хватает с лихвой.
Ирина ДАВЫДОВА
Фото Ларисы Беляевой