за яузой-рекою

Штатный режим для нас предписывал три вылета в день. Каждый длился по 2-2,5часа. Наша задача была найти караван противника, навязать ему бой и дожидаться основных сил противника.
 Если душманов было больше, чем это сообщалось предварительно, нужно было продержаться более суток.
 Никого не интересовало, замерзли у тебя ноги, отморожены ли у тебя руки и хватает ли тебе боевого запаса. Была поставлена задача, и мы были обязаны ее выполнять. И она нами выполнялась.
 Все шло в относительно обычном режиме до часа «икс» 3 января 1988 года, когда наш спецназ «Чайка» был зажат в горах, где более суток находился в засаде. Выйти своими силами ребята не могли, потому что из двадцати человек несколько было убитых, и почти все были ранены.
 Мы их нашли по факелу в 14.10 дня, всех забросали на борт. На войне считают по головам, потому что руки и ноги могут быть оторваны, можно ошибиться при подсчете, все ли у тебя на борту. Пересчитали — все, и понесли к себе на аэродром.
 Летали мы на высоте примерно от пяти до пятнадцати метров. Выше подниматься нельзя, потому что можно попасть под ракету «Стингер». Когда же заходишь на посадку, то вертолет вынужден набирать более высокий угол захода, до сорока метров, и после этого приступать к снижению. И вот когда мы на четвертом развороте достигли вершины примерно около сорока метров, то здесь произошло то, что должно было, видимо, произойти. В нас попадают две ракеты «Стингер». Одна — в хвостовую балку, другая — в несущие винты. И далее вертолет, продолжая инерционное снижение, заваливаясь на хвост, с недолетом до своей взлетной полосы падает на свое минное поле и подрывается.
 Хвост и винты отлетели сразу, еще в воздухе. Меня спасло то, что я находился у носового пулемета и сидящий позади меня борттехник, обхватив меня руками, упал сверху на кучу наших ребят. Я оказался самый живой из всех.
 Есть такое понятие — «екнуло сердце». Это чувство в подавляющих случаях свойственно только нашей женщине. Где бы ни находилось ее дитя, ее близкий человек, муж, брат, отец, так устроено женское сердце, что оно за тысячи километров, как маячок, реагирует на беду своего близкого. То же самое произошло с моей женой.
 Когда мы рухнули на минное поле, у нее за несколько тысяч километров екнуло сердце, как она потом рассказывала. Она вдруг почувствовала, что что-то со мной произошло. Объяснить было невозможно, но ей было не по себе. И она машинально написала молитву, которая впоследствии, когда мы сравнили, была похожа на молитву «Отче наш». И она начала интуитивно читать эту молитву.
 Самое поразительное было то, что после того, как меня вытащили из общего завала, я потом даже ходил по этому минному полю, где каждые сорок сантиметров — мина, и не подорвался.
 Впоследствии ранение дало о себе знать. Когда я учился в Военной академии имени Ленина в Москве, то на третьем курсе, отвечая у доски перед аудиторией примерно человек тридцать офицеров, я сошел с ума — до полной потери сознания и ориентации по горизонту. Меня доставили в госпиталь имени Бурденко, сделали томографию мозга, и врачи пригласили мою жену. Результат был следующий: гнойник величиной с куриное яйцо лопнул и гной пошел в мозг. Операцию нет смысла делать. Ваш муж все равно умрет. Даже, если он останется в живых, то максимум на два месяца. Но в сознание он не вернется.
 И вот здесь я вам скажу о силе женщины. Если бы подобная ситуация произошла не со мной, а, допустим, с моей женой, то могу честно сказать: я не знаю, хватило ли бы у меня сил принять то решение, которое приняла она.
 Жена сказала — операцию делать. Что будет, то и будет. И ее провели как показательную для студентов.
 У нас дома был поясок «Живый в помощи», который, как нам казалось, мы случайно купили в одном из монастырей Москвы. И просто положили его на полку, и забыли о нем. И еще была маленькая иконка Владимирской Божией Матери, которую мы также, вроде случайно, купили в одном из храмов.
 Операция началась в понедельник - не в операционный день, просить помощи было уже не у кого, не оставалось никакой надежды. И жена впервые в жизни стала на молитву. Почти девять часов шла операция, и почти девять часов она читала на этом охранном поясе 90-й псалом. Заканчивает и снова начинает, заканчивает и снова.
 А дочка, которой тогда было около шести лет, взяла иконку Божией Матери, прижала ее к груди и просидела с ней в уголочке почти сутки, не вылезая, не просив ни пить, ни есть. Так дитя испытывало боль за отца. Казалось бы, что она может чувствовать в этом возрасте? Но ей также присуща эта женская сила. Потому что она плод нашей крови.
 Через боль, через принятое на себя страдание, потому что это тоже подвиг, это тоже — «вызываю огонь на себя» —жена и дитя отодвинули беду от отца. Произошло чудо, которое очевидно должно было совершиться. Когда на девятом часу врачи вскрыли мою голову, то оказалось, что гноя в мозге нет. Он собрался опять в капсулу, и когда доктор осторожно из головы ее достал, она в сантиметре от головы лопнула и растеклась.
 После операции меня доставили в реанимацию. Жене сообщили о благополучном исходе и что окончательный результат будет известен только через десять суток. Врачи пошли пить чай, и тут видимо чудеса стали продолжаться.
 Вдруг врачей вызывают наверх на 6-й этаж: что-то с Николаевым происходит. Они прибегают и видят такую картину. Я стою на операционном столе весь в бинтах, шнурах и громким голосом кричу на всю больницу: «Да здравствуют советские врачи! Слава моей жене!» Доктор Фомин говорит: «Поставьте ему три снотворных, а то он будет до утра орать, вас поздравлять. Вы же видите, что он в здравии и в уме!»
 Закончились операционные дни, восстановительный процесс шел довольно долго. Было время подумать. Когда меня выписали из госпиталя, возникло желание написать то, что я увидел и пережил. Написать об этой войне. Не просто, где стреляют и убивают и кровь рекой. А написать о достоинстве русского воина, об его мужестве, о боли близких. На войне муж — это значит, что воюет вся семья, воюет дед и бабка, потому что им больно им за внука. Воюет жена, потому что она тоже с ним на войне, потому что ждать письмо с войны — это гораздо сложнее и страшнее, чем находиться на войне.