За веру, народ и Отечество

Эта беседа с писателем Валентином Григорьевичем Распутиным состоялась уже без малого 20 лет тому назад, накануне президентских выборов 1996 года. Перечитывая эти строки, я невольно поразился, как свежо и злободневно звучат сегодня слова великого русского классика. Может быть, через призму прошедших с тех пор лет они будут осмыслены нами еще более глубоко…

– Насколько мне кажется, отличительная черта русского человека во все времена – это переживание, душевная боль о будущем России. С крахом бывшего Союза, разделение людей, как мне кажется, достигает с каждым днем все большего и большего апогея. В особенности сегодня, в переломный момент российской истории, когда многие люди связывают с выбором нового Президента России будущее страны. Ваш авторитет как великого русского писателя для многих людей непререкаем. Хотелось бы сегодня вместе с вами порассуждать об этих важнейших для каждого русского и православного человека проблемах.

– Мы ведем с вами этот разговор накануне выборов в президенты. В печати он появится, вероятно, в непосредственной близости к выборам, когда атмосфера станет еще более сгущенной, почти непродышливой, особенно в больших городах. И это понятно: выборы – вопрос будущего России. Можно сказать и оговорить: вопрос ближайшего будущего России. Но ни в одной стране от ближайшего будущего не зависит так много, как в России. Ибо она подведена уже к тому порогу, за которым твердой опоры нет.

Так вот, сначала о ближайшем будущем. Кто бы ни победил на выборах, решительного облегчения ждать все равно не приходится. В лучшем случае это может быть лишь моральное облегчение вместе с выдохом скопившейся за годы боли и горечи, подобное тому, что чувствовал народ после войны с Гитлером, но тогда-то знал народ, где его враг, а теперь так замутнили правду, что многие понять не в состоянии, что происходит. «Реформа, реформа!» – а бед от этих «реформ» не меньше, чем от танков. Страна разрушена, миллионы беженцев, беспризорников, и свежие дивизии из Сибири не подойдут: реформы всюду. Но самое неприятное: если война сплотила народ, реформы развращают и разрушают человека, они от восстановления страны сегодня в десять раз дальше, чем в 45-м. Тогда от винтовки уцелевший мужик с великой радостью вставал к станку и плугу, а от разбоя, от разврата к станку не встанут. Великая криминальная революция включает в себя и революцию нравов, отпадение людей от отеческого тела, обезображивание их душевной фигуры. Никто не скажет, какие потребуются годы, чтобы преодолеть извержение реформами ядовитых, смертельно опасных выбросов, подобных Чернобылю.

Это в том случае, если придет власть, которая возьмется смирять. Укорачивать разрушительные реформы. Если же продолжать их до победного конца, сроки увеличатся еще больше. Ибо «победный конец» реформ Ельцина значит вытеснение и уничтожение национальной России силами, вызванными извержением. Но до этого, я уверен, не дойдет. Несмотря на впечатляющие результаты первых «демократических» лет, я не верю, что Россия способна ступить в свое гибельное «запорожье». Внешне она раздроблена, расколота, вся вздыблена во взаимном непонимании и противостоянии. Однако внутри происходит пусть медленное, но восстановление измученного болезнью организма. Агрессивные, неспособные к жизни клетки отторгаются, сохранившие «тепло» перестраиваются и соединяются в одно. Россия – все еще духовный организм, который не столько зависит от внешних результатов (к примеру, политической борьбы), сколько влияет на них. В случае неблагоприятных внешних условий он начинает сопротивление. Россия выступит против навязанных ей чужеродных форм жизни в любом случае, чем бы ни кончилась политическая борьба, потому что этого потребует вся организация ее духовного тела, вся ее самозащитная структура. Я вовсе не хочу этим сказать, что всякая внешняя деятельность бессмысленна и можно ничего не делать, уповая на Бога. Бог помогает тем, кто ищет помощи. А искать – значит не покориться. Но если покажется вам, что деятельность ваша не приносит результатов и руки нальются тяжестью, чтобы опуститься, знайте, что вы ошибаетесь. Чем бы ни закончились выборы, вся Россия, за небольшими исключениями, против творящегося в ней бесовства. Поэтому никакие результаты не должны нас удручать. Ведь что такое, в сущности, третье дыхание? Приток сил из источника, который сокрыт от нас, но который участвует в нашем энергетическом и духовном питании. Нет, национальная Россия при необходимости из самых дальних глубин за себя постоит. И ценности свои мы не отдадим.

– Валентин Григорьевич, сейчас принято довольно часто называть нынешний период российской истории смутным временем. А я бы еще добавил, что оно отчасти и лукавое время. Потому что, я смотрю, сплошь и рядом, особенно на высшем политическом Олимпе, многие начинают спекулировать и производить подмену наших основных православных понятий, таких, как держава. Посмотришь в некоторых газетах, державник – чуть ли не ругательное слово, хотя оно изначально православное значение имеет. От слова сдерживать – от всякого зла. Недаром же Российская держава стояла. Много других терминов православных – собор, соборный разум – подменяются. И суть от многих людей, тем более людей нецерковных, бывших атеистов – суть ускользает от этих людей. И в то же время, несмотря на это, вы совершенно правильно заметили, что мы основных ценностей своих не отдадим. И тому, наверное, свидетельство неожиданное – такое бурное строительство Храма Христа Спасителя. Я вспоминаю, еще два года назад мы ходили с общиной этого храма вокруг стадиона, где злорадствовали сатанисты, и никто не мог предположить, что сейчас уже будут сиять кресты на куполах этого храма.

Неоднозначно и понятие духовного возрождения. Одни доказывают с пеной у рта, что мы уже возрождаемся духовно, а вот мудрые старцы говорят о том, что мы довольно далеко находимся от этого на самом деле. Как вы считаете?

– Сначала – о подмене понятий. Да, подмена происходит. И притом на всех уровнях жизни. Возьмите патриотизм, который еще недавно в устах демократов был ругательным словом, а сейчас они решили его принять себе на вооружение? Это значит изменить понятие, вынуть из патриотизма его суть, его зерно и вставить свое содержание. И теперь в их устах патриотизм – это преданность власти, идеологическая форма для армии верноподданных. Вот и получается, что какой-нибудь жирующий «новый» – патриот, а обобранные им, благодаря реформам, тысячи бедняков, которые не могли растаскивать Россию из любви к ней, они – не патриоты. Выходит, патриотизм по социальному положению и имущественному весу. Так «держава», понятие государственное и духовное, превращена в разменную монету, которой расплачиваются за строительство оборонительных сооружений для существующего режима. Посмотрим дальше: народ – это теперь только сторонники режима, для остальных существует целый набор ругательств; гражданин – часть поддерживающих правительство партий. И так далее. Происходит самое бесстыдное, вслед за материальным, духовное воровство, принижение и извращение россиестроительных понятий.
Известно, кто завладел у нас именем «русский», а за границей русскими называет себя вся безнациональная шваль, которая заинтересована в сокрытии своего собственного лица. Если ничего у нас с порядком не изменится, вот увидите: следующее покушение произойдет на понятия «верующий» и «православие». Тут никакой закон о защите русского языка, которого мы сейчас добиваемся, не поможет, ибо причина – умышленное и преступное вползание в чужие владения, подобное тому, как некоторые паразиты откладывают яйца и выводят потомство под кожей животных. Тут надо менять самую общественную атмосферу.

Происходит ли вместе со строительством храмов духовное возрождение? Конечно, происходит, только медленно, гораздо медленней и незаметней, чем навешиваются новые колокола, призывающие на службу. После десятилетий безбожия это закономерно. Если бы степень духовности измерялась числом прихожан, можно было бы не беспокоиться. Но многие из них, потеряв все идеалы и опоры, на всякий случай «страхуются», ищут чуда, спасительной небесной «заметки» против своего лица. Нельзя с них взыскивать, но и нельзя и брать их в духовный расчет. Истинное вхождение в храм начинается с таинств, да и то не сразу. Смятение, охватившее общество, не может миновать и дороги в храм. Тем более что в деревне эти дороги и не протоптали. Там нет церквей, особенно в сибирской деревне. А где есть – нет батюшек. Василий Белов в своей Тимонихе на Вологодчине своими руками восстанавливает церковь, потратил на это воистину божеское дело несколько лет, а служба идет в лучшем случае раз–два в году. Церковь поднялась из запустения чудом, стоит, как картинка, но окормляет свою паству редко. Впрочем, уже и то хорошо, что стоит, сверкая золочеными крестами, что верующий человек, глядя на них, может благодатно и себя осенить крестом.

Но духовность – это больше, чем вера. Поэтому мы и вынуждены ставить под сомнение свое спасение: зачем оно, если избивается и унижается Россия? Это может происходить и под звон колоколов. Духовность – это еще и деяние, подкрепленное и направляемое любовью чистого сердца. А в обществе такие сердца сегодня отвергаются и не находят применения. Куда ни кинь – тот же клин.

– Валентин Григорьевич, вызывает часто недоумение и откровенную досаду, когда видишь людей на улице, особенно выходя после службы в храме, которые пребывают, по сути дела, в каком-то летаргическом, сомнамбулическом сне. То есть вот это «хлеба и зрелищ», как не во все времена, захватило сегодня очень многих. Очень многие люди стараются не задумываться о том, что происходит вокруг. Их задача – набить желудок и забыться, она сквозит сейчас у многих, особенно у молодежи. И, беседуя с очень многими людьми, приходишь к мнению, что можно возродить храмы, но если мы не отстоим сейчас молодое поколение, то эти храмы через десяток лет будут стоять пустыми и никому не нужными. В этой связи, несомненно, духовное просвещение выходит на первый рубеж. И тем более досадно, что сталкиваешься с непониманием людей, от которых зависит судьба народа, судьба государства – с непониманием, а может быть, и с умыслом. Когда люди выращивают какие-то ростки нового, стараются заниматься духовным просвещением, на это им говорят: это ваше личное дело. А ведь духовное состояние народа должно быть заботой прежде всего государства.

– Совершенно с вами согласен. Именно так: своя свое не познаша. Причем происходит это по всей общественной лестнице. Давайте посмотрим повнимательней. То, что власть сделала государственной политикой нравственное и духовное развращение народа, особенно молодежи, доказывать не требуется. Не знаю ни одной страны, где бы пропаганда насилия и разврата велась столь просторно и профессионально. Президент, надававший за время предвыборных поездок по стране 77 ворохов обещаний, об одном не заикнулся – о необходимости унять дикий разгул нравственного обезображивания своего народа. Президенту это и в голову не пришло, он, впрочем, считает, что большинство населения России состоит в сексуальных меньшинствах, которым он специальным указом даровал свободу и свою высочайшую любовь. Ему-то по качествам его, быть может, это и простительно, но нам непростительно, когда, уповая на будущее России, мы миримся с одним из самых мощных орудий ее разрушения. Нельзя поднять разваленную экономику, ориентировать политику на национальные проблемы, нельзя вообще ничего засеять разумного, доброго, вечного, если не прекратить извержение духовного и нравственного Чернобыля, которое вырывается с экрана телевизора, со страниц газет и со зрелищных подмостков. Нельзя. И беды наши будут только нарастать, если попустить этому злу.

Чье же дело – не попустить? Государства, общества? Да, но что делать, если власть почему-то заинтересована в гибели государства, а общество в его интеллигентской части наслаждается сексуальным изобилием? Но ведь и Церковь, вероятно, обязана не только проповедовать заповеди Христовы, но и защищать их. Со снятием таковых обязанностей в «свете», тем необходимей они ложатся на Церковь.

То же самое и с поддержкой духовных изданий. Это дело не ваше только и не мое, это дело государственное, если государство заинтересовано в своем будущем.

Духовное подвижничество у нас, к несчастью, самое неблагодарное дело. На политику, иногда самого низкого пошиба, дают (тут я имею в виду толстосумов), а от целительной работы, пусть медленного, но необходимого действия, крайне необходимого, отворачиваются. Видимо, слишком общество наше привыкло к потрясениям, взрывам, встряскам, скоростям, и «пеший» переход к затверженным ценностям кажется занятием безвкусным. Вот футбол организовать на Северном полюсе – пожалуйста! Устроить свальный грех в святом месте – с превеликим удовольствием.

– Мы получаем со всех уголков России много писем, и основной лейтмотив их – это изумленное состояние человека, который из атеистического прошлого вышел и вдруг обнаруживает, что есть другой мир – духовный. И такие письма, конечно, читать поразительно. Особенно письма из тюрем, письма молодежи. И убеждаешься еще раз, что Москва – это все-таки Вавилон, а духовное наше возрождение пойдет из глубинки, где наиболее полно сохранились духовные связи и традиции народа.

– Их, эти письма, по-хорошему надо не просто публиковать время от времени в газетах, надо бы и сборниками выпускать. Была же библиотека атеиста, отлучающая от Церкви, почему не может быть библиотека верующего – для тех, кто только вступает в Церковь?

Вы говорите: изумленное состояние человека. Ну, конечно, изумленное. Жил-жил человек, считал, что живет правильно, считал себя образованным, современным, передовым – вдруг оказалось, что смысл-то жизни совсем с другой стороны. Как тут не изумиться! И радость там, и глубина с высотой, и истинная, всесогревающая любовь. «Нашедшийся» всегда отдастся новому чувству очень сильно и вместе с открывшимся миром открывает и себя. У него появляется второе зрение, жизнь получает еще одно – вертикальное измерение. И при этом находятся удивительно точные слова, говорящие о духовном приобретении, о радости встречи с предками, и совсем о другом отношении к страданиям. Это и прозрение, и озарение одновременно. Они умеют сказать так, как никогда не говорилось. Нет, жаль, если это останется только в письмах. Тюремные исповеди тем более поучительны. Что заставило Раскольникова признаться в преступлении и искать утешения в наказании? Любовь, припадение к Богу.
Что заставило Нехлюдова идти на каторгу вслед за Катюшей Масловой? Раскаяние. Возвращение к любви и раскаяние обладают такой силой, что прорастут сквозь любую толщу зла. И вот удивительное свойство сострадания русского человека: не Соню Мармеладову обвиняет он в грехе, а себя.

– Вопрос, который, я думаю, волнует сейчас многих, независимо от политических пристрастий: как же все-таки нам, находящимся в таких противоречиях, противостояниях политических, которые проходят даже через каждую семью, и люди мыслят по-разному, как же нам сохранить все-таки мир в нашей державе?

– Пока, несмотря ни на что, это удавалось. Благодаря мудрому терпению народа. До определенной поры оно может считаться мудрым, даже, по определению А.Хомякова, «подвигом», когда народ прибегает к терпению, как к медленному способу действия для накопления сил и решимости или для постепенного теснения зла. После завоевания Руси татарами Русь больше двухсот лет жила в терпении. Однако оно позволяло ей затем собраться на поле Куликовом и наверняка победить. Но тогда Русь оставалась с русскими, они претерпевали вместе. Сейчас, когда от России все меньше остается России, самолюбие народа страдает сильнее, и его кажущаяся пассивность, если ничего не изменится, в любой момент может окончиться взрывом.

Конечно, многое будет зависеть от результатов выборов. Придет правительство национальных интересов – народ поможет ему в том числе и терпением. Останется все, как есть, продолжится растаскивание России, растление детей и глумление над русским именем – обид накопилось слишком много, и снимать их обманом и подачками будет трудней.

Есть точка зрения, что в смутную пору, когда примирение запаздывает, а «наряда» в русской земле все нет и нет, оправдано призвание варягов или варяга, способного добиться мира тем, что он стоит над враждой. Я с этим согласиться не могу. Если история верна, новгородские и киевские варяги, как заметные личности (новгородцы не могли призывать чужака только потому, что он чужак), шли на Русь, чтобы обрусеть, т.е. отдаться ей полностью. Совсем другие цели были у польского королевича Владислава, избранного на московский трон в 1610 году. Его правление прежде всего грозило Православию, потому ополчение и смело его. Теперь тем более чужак не может явиться с чистой душой. Нет, мы попустили – нам и мира искать. С помощью «третьего» человека (по аналогии с «третьей» силой) или «пятого», но своего. Да и каково России на исходе XX столетия было бы воззвать: придите и владейте нами. Придут, ох, сколько слетится, и откажутся уйти.

– Последний вопрос, Валентин Григорьевич. Поскольку я убежден, что ваши слова, наверное, будут читать в каждой русской православной семье, что бы вы хотели пожелать русским православным людям в такой трудный момент нашей истории?

– Оставаться русскими, помня, что русский человек без веры может быть искажен до неузнаваемости. Не мириться с поношением нашего русского имени бесами, засевшими на телевидении и в печати, не мириться с оболваниванием и растлением наших детей, с тем, что отечественное образование у нас отставлено и в школах преподают по учебникам чужих дядей. Хранить святыни наши и чаще обращаться к ним «во дни сомнений и тягостных раздумий», они дадут самые верные ответы. Понимать, что мы оказались в оккупированной чужой культурой и чужой идеологией стране. Не продаваться ни оптом, ни в розницу за сникерсы и красивые обертки. Не поддаваться изощренному обману, – вера и в этом поможет. Стоять за Россию независимую нашу! Стоять!







Не стало защитника нашего на земле, натакателя и врачевателя русского духа Владыки Иоанна. Отгорели тепло и свет его земной жизни, и сиротливо, холодно сразу стало, неуютно и тревожно. Мы не могли не знать, как соединяет он нас всех своим присутствием и молитвой, какую огромную взял он ношу, чтобы поднять миллионы из унынии и отчаяния и вооружить надеждой... Но он был – и это принималось как должное, как сила сильного, наделенного прозрением и даром указывать пути. А не стало – и сделалось видно, что и его обессиливали тяжкая картина страданий народных, хозяйничающие в нашей стране лихоимство и чужебесие, а быть может, пуще всего обессиливали злоба и наветы ненавидящих, не понимающих его... И не успевал он претворить всю эту огромную тяжесть в молитву, оседало на сердце. В самые неспокойные времена являются такие наставники, и нельзя считать случайным, что вслед за великим патриотом, каким был в начале века отец Иоанн Кронштадтский, в том же месте его окормление подхватил другой великий патриот, другой Иоанн, «наш владыко», сделавшийся духовником без малого всей Русской России.

Не будет больше его проповедей, статей, не будет книг. Но он оставил нам так много, что должно хватить и для спасения каждого, и всей истерзанной Отчизны. Его крестьянский лик, освещенный верой и любовью, отныне будет стоять перед нами как лик самой России, изготовившейся, чтобы с достоинством постоять за себя.
Тяжела утрата. Но такие люди, как Владыка Иоанн, уходят не для того, чтобы оставить нас, а чтобы взять иное положение защиты.





8 марта 2015 года в кафедральном соборном Храме Христа Спасителя г. Москвы Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил отпевание писателя Валентина Григорьевича Распутина. Перед началом заупокойного богослужения Предстоятель нашей Церкви обратился к собравшимся в храме со словом:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы провожаем в путь всея земли великого писателя земли Русской Валентина Григорьевича Распутина. История нашей русской литературы явила множество замечательных имен. Писателей, которые отличаются от большинства людей, пишущих художественные тексты, мы называем известными, популярными, выдающимися или великими. Последнее определение дается только тем писателям, которые оставляют особый след в истории литературы, в истории мысли и в духовной истории своего народа.

XX век, в том числе и послереволюционный период нашей истории, отмечен именами писателей, о которых мы можем сказать, что это были великие писатели. Их совсем немного, и еще нет общего мнения, кого из них можно отнести к числу великих окончательно. Но совершенно очевидно, что Валентин Григорьевич Распутин был одним из великих русских писателей XX века.

А каков же главный критерий, который обычно полагают как люди, относящие себя к специалистам в области литературы, так и просто, что называется, широкая читательская аудитория, - какой критерий мы используем, определяя место писателя в этом неформальном табеле о рангах?

Прежде всего, подлинным критерием является время, которое отделяет значимое от менее значимого. С течением времени всё становится окончательно понятным, в том числе и величина того или иного писателя. Но некоторые из писателей уже при жизни становятся великими. И, наверное, самый главный критерий, - это то чувство, которое люди испытывают, и те мысли, которые у них возникают, когда они читают художественный текст.

Литература называется художественной только тогда, когда она создает яркий художественный образ в сознании человека. Она очень важна для формирования человеческой личности, потому что в отличие от других видов искусства, в создании образа участвует не только автор, но и читатель. Когда мы смотрим фильмы, спектакли или телевизионные постановки - мы потребляем созданные образы, не сильно утруждая себя. Вот почему эти виды искусства не могут сравниться с художественной литературой. Читая тексты, мы создаем образ в своем сознании - яркий, убедительный, захватывающий, волнующий душу - мы становимся соавторами. И в этом заключается непреходящее огромное значение художественной литературы. И чем сильнее образ, который создается, тем значительней личность писателя, тем значительней его вклад в литературу.

Но это эстетическая сторона художественного творчества. А есть и существенная сторона. Ведь могут создаваться яркие художественные образы, разрушающие нравственную природу человека. И чем ярче, тем страшнее. Поэтому важным является не только внешняя эстетическая сторона литературы - слов, сравнений, образов, но и содержание.
И здесь самым главным критерием в определении величия писателя является понимание того, что происходит в душе человека после прочтения художественного текста: он становится лучше или хуже, его душа поднимается к небу или распластывается над землей, он возвышает свой дух или разрушает его, приближаясь к образу животного бытия.

Культура не случайно получила именно такое наименование. Ведь само это слово связано с возделыванием, с культивацией. С возделыванием для чего? Для того чтобы произрастали добрые плоды. Чтобы произрастали злые плоды, тернии, не нужно возделывать землю, они растут сами. Наоборот, обладая огромной жизненной, можно сказать, животной силой, они разрушают всякое плодоносящее древо и всякий плодоносящий злак.

Художественная литература становится великой тогда, когда она поднимает человеческий дух, когда она приближает человека к высшим ценностям, когда она вводит личность в соприкосновение с этими ценностями. И литература, как и культура, перестают быть литературой и культурой, когда они возбуждают низменные страсти, когда разрушают нравственную природу человека. Тогда мы говорим, что это не культура, а псевдокультура или даже антикультура.

Еще одно слово имеет тот же самый корень, что и культура: культ, богослужение, в широком смысле - религиозная жизнь. У религии то же целеполагание - возвышать человеческую душу, поднимать ее над землей, открывать перед духовным взором человека перспективу вечности, помогать ему обрести такую стратегию жизни, которая уходит в вечность, преодолевая всяческие препятствия, произрастающие от нашего повседневного бытия. В этом смысле между подлинной религией и подлинной культурой не может быть никаких противоречий, потому что их объединяет одно и то же целеполагание - возвышение человеческой личности. А конфликты начинаются тогда, когда либо религия становится псевдорелигией и силой, работающей не на возвышение человеческой личности, а на обслуживание чьих-то политических, идеологических и прочих человеческих интересов, либо когда культура перестает работать над возделыванием человеческой личности и разрушает ее. И как ужасно, что иногда люди не понимают того, что происходит на стыке антикультуры и религии или подлинной культуры и антирелигии.
Мы проходим через разного рода искушения и сегодня. И как важно, чтобы великие писатели, великие творцы культуры помогали всем людям - как тем, которые живут религиозной жизнью, так и тем, кому пока этого не дано - видеть подлинное целеполагание и, вдохновляясь творчеством великих писателей, идти по тому жизненному пути, который и приводит к целям, столь дорогим и существенным для великих творцов русского слова, для русских писателей.

Валентин Григорьевич Распутин стал великим при жизни, потому что все его творчество пронизано этим стремлением помочь человеку обрести иное видение, поднять его над повседневностью. Хотя использовал он для этого такие простые жизненные образы и человеческие ситуации. Но ведь душа человека формируется не под влиянием каких-то отдельных чрезвычайных событий, а в повседневной жизни.

Да упокоит Господь душу новопреставленного раба Своего Валентина в небесных Своих обителях, и да сотворит вечную молитвенную о нем память в наших сердцах. Аминь.





То, что Господь любит Россию, сказалось явным образом в том, что Он послал в её пределы великого писателя. Конечно, мы печальны, нам тяжело потерять такого брата во Христе, такого спутника жизни, такого воина в борьбе за Отечество, ещё бы! Как-то всегда было спокойнее жить, понимая, что в одно время с тобой присутствует в мире Валентин Распутин, страдалец за русский народ и защитник его.

Но надо жить дальше. Мы – православные, мы знаем, что у Бога нет смерти. И уверены, что Божией милостью и по нашим молитвам Господь упокоит новопреставленного Валентина в селениях праведных, где нет печали, скорбей, воздыханий, но жизнь безконечная.

Человек высочайшей деликатности, он был непримирим к врагам России, к тем, кто сеет на телевидении и в средствах массовой информации зёрна насилия, равнодушия, разврата, пошлости.

Вышедший из самых глубин русской жизни, прошедший через испытания голодом, холодом, нищетой, бедностью, он сохранил православную душу. Очень любил людей. Очень их жалел, страдал за них. И они это чувствовали. Всегда оставлял писательское перо, когда требовалась его помощь униженным и оскорблённым. А сколько он испытал тяжёлого в своей жизни. Его дважды (в Красноярске и Иркутске) убивали, маленький сыночек умер, любимая дочка Маруся погибла в авиакатастрофе, умерла от тяжелейшей онкологической болезни жена Светлана Ивановна, как всё это испытать, как вынести? Как сохранить в чистоте и незамутнённости чистейший русский язык своих повестей и рассказов?

Он сохранил и упрочил его. Как писатель, он соединяет два крыла русской литературы – классическую и будущую. Его труды – это итог русской классики и одновременно прорыв в какие-то новые состояния возможностей русского языка. А то, что они ещё далеко не исчерпаны, доказывают его повести и рассказы.

Мы отпеваем человека, но его труды никогда не будут отпеты. И строки духовных стихов середины XIX века: «Всем «вечну память» пропоют, но многих ли потом вспомянут», к нему не относятся. Своими трудами, добрыми делами наш писатель заслужил «Вечную память в самом прямом смысле. Труды его – лекарство для ума и души, они – наше богатство, доступное каждому. Бери его, пользуйся, от него не убудет, даже ещё и приумножится. Ведь писатель только тогда счастлив, когда чувствует необходимость в своих работах. Да, под ударами перестройки пали тиражи, книги вздорожали, читателей стало меньше. Но они есть! И это то самое малое стадо, в котором истина.
Человек, награжденный от Бога огромным талантом, он оставил ещё и множество точных и метких замечаний. Например, он заметил: «Если бы Пушкин слушал Пугачёву, а не Арину Родионовну, из него бы вышел Дантес». Или: «У нас великие Поля: Поле Куликово, поле Полтавской битвы, Прохоровское поле, Бородино, а у них (у демократов-либералов) поле Чудес. На большее они неспособны». Это его высказывание было, когда ведущий шоу, обозвал участницу игры – сельскую учительницу совершенно оскорбительно. «А, - радостно закричал он, и не подавился: - так вы училка?».

Главное в нашей памяти о Валентине Распутине: освоение его наследия. Оно просвещает разум, укрепляет душу, закаляет наши силы в борьбе за ту Россию, ради которой он жил и за которую умер.


К нашему поколению, юность которого прошла в 70-е годы прошлого века, повести и рассказы Валентина Григорьевича Распутина пришли вовсе не благодаря школьной программе, как сегодня. В школьную программу они тогда не входили по вполне естественной причине - это были литературные новинки, только-только появившиеся на страницах литературных журналов или же впервые изданные отдельной книгой. А литературных открытий в те годы было очень много, как и писательских имен, чьё творчество заслуживало пристального внимания - Василий Белов, Виктор Астафьев, Василий Шукшин, Михаил Алексеев, Николай Носов… Но даже в этом русском литературном многоцветье имя Валентина Распутина стояло особняком, во всяком случае, для меня. Даже сейчас, спустя многие годы, мне трудно объяснить, почему слово Распутина как-то сразу запало в душу и стало родным, а образы, созданные его литературным воображением, навсегда вошли в моё нравственное бытие. Может быть потому, что и его слово, и его литературные образы были не придуманными, а в полной мере взятыми из жизни, реальной, плотской, наполненной страстями, предательством, но и любовью, нежностью, верностью. Уже много позднее, когда мне посчастливилось познакомиться с Валентином Григорьевичем, во время какого-то разговора он, помню, рассуждал о том, что литературу не надо придумывать, но надо писать жизненную правду. А ещё повестям и рассказам Валентина Григорьевича сразу же верилось, наверное, потому, что сам он был абсолютно чистым и честным человеком. И эти личные качества Распутина стали неотъемлемыми качествами его сочинений - он писал честно и смело. Сейчас трудно представить, насколько смелой, гражданственной и политически боевой была его повесть «Прощание с Матёрой»! Иные нынешние литературные критики из числа юных да ранних вообще не понимают о чём идет речь в этой повести, но спешат вынести резкий приговор, мол, какое нам дело до тех дурных старух, отказывающихся от благ цивилизации (ну да, нынче ради «благ цивилизации» не то что из деревни или из города, из страны уезжают)? А ведь Распутин заговорил о гибели, да что там гибели, о целенаправленном уничтожении целого мира - русского крестьянского мира, основы русской жизни. Больше того, писатель выступил против активной «цивилизаторской» политики коммунистической партии и правительства. И это было не просто писательским мнением Валентина Григорьевича, но его гражданской позицией. Именно в те годы он вступился за Байкал и защитил его. Чуть позже он и другие русские писатели вступили в, казалось, совсем неравную борьбу с проектом переноса северных рек, в который государство вбухало миллионы и миллиарды, и который «пропихивали» в жизнь влиятельнейшие тогда политические силы. Но Распутин не испугался и победил! Позднее, с конца 80-х, Распутин занял совершенно однозначную патриотическую позицию в развернувшемся и продолжающемся ныне политическом противостоянии…

Валентин Григорьевич обладал удивительным качеством: во время публичных выступлений он держал себя очень скромно, говорил тихо, немного наклонив голову влево, практически не жестикулировал, тем более не подчёркивал свою речь эффектными жестами. Но слушавшая его аудитория в ту же секунду, едва он произносил первое слово, затихала на полувздохе и в таком вот «полувздохнутом» состоянии слушала его, а слова, мысли, образы Распутина таинственным образом оживали в сознании слушателей. И это при том, что, повторюсь, он никогда не был «сказочником», не рисовал перед людьми пленительных «воздушных замков», он всегда говорил правду - радостную или горькую, но правду. Я сам не раз бывал таким «слушателем» и также сидел на «полувздохе», боясь потревожить своим дыханием распутинскую речь…

А ещё обязательно нужно помнить, что Валентин Распутин был гением литературы. Язык его произведений - это невообразимо богатое собрание, в литературном языке Распутина купаешься, как в чистом лесном озере, аромат его языка вдыхаешь, как будто опустил лицо в огромную охапку лесных трав и цветов. Литературный язык Распутина - это потрясающая свобода, простор, воля… Но мне приходилось быть свидетелем того, как писал Валентин Григорьевич, точнее, как он работал над уточнением и стилевом совершенствовании своих произведений, и я знаю какой напряжённый и тщательный труд стоит за этим языковым привольем и простором…

Валентин Распутин был совестью нашего народа - для меня это несомненно, ибо мало кто другой мог сказать себе и всем нам честные и горькие слова, и не только сказать, но и быть услышанным. Валентин Григорьевич в силу своего литературного гения и нравственной чистоты имел на это право. Мы ему верили.

Валентин Распутин был великим русским писателем, последним великим русским писателем XX века.
А мы будем его любить и помнить.