Записки русского инока афонца

Воспетый монахом Афон

Авторский коллектив с трепетом представляет читателю впервые собранные вместе, в одном издании, путевые заметки странствий известного монаха Святогорца, инока Пантелеимонова монастыря, о. Денасия (1859–1928 гг.).
Не случайно мы поставили эпиграфом к новому изданию «Записок русского инока-афонца» о. Денасия слова Псалмопевца: «Скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду» (Пс. 142, с. 8).

Достаточно драматически сложилась история этих записок начала XX века, которые страстный поклонник и почитатель святогорских старцев составлял на протяжении двух десятилетий. Постоянно посещая самые потаенные и священные места Святой Горы Афон, он встретился с множеством духовных старцев и простых монахов. В своих записках Святогорец описал множество келий и скитов, порой с мельчайшими подробностями их обстановки и монашеского быта. В записках откроется русский аскетически настроенный инок прежней поры, с которым мы можем встретиться только на страницах этой книги. Все его записки о встречах и посещениях памятных мест овеяны благодатью Святой Горы.

Практически никто с такой тщательностью не описывал жизнь монахов на Святой Горе. Все комментарии о. Денасия полны любовью к тем лицам и местам, которые он посещал, и пропущены через духовное восприятие человека, подвизавшегося многие годы на Афоне. Паломничество о. Денасия фактически было для него послушанием перед святогорским монашеством.

В своих странствиях Святогорец, прежде всего, старался понять пути формирования духовности, исихазма и борьбы с искушениями и внутренними конфликтами.

В конце своей жизни он предполагал систематизировать и собрать заметки, публиковавшиеся в «Душеполезном собеседнике» Свято-Пантелеимонова монастыря.

Дважды он пытался это сделать и даже подготовил предисловие к будущей, еще не готовой книге. Но лихолетья тех времен, к сожалению, не дали автору исполнить свою мечту.

Авторский коллектив Института Русского Афона подготовил к публикации и письма о. Денасия с корреспондентами в миру. Была проведена глубокая научно-редакционная и исследовательская работа, в том числе по идентификации лиц и некоторых келий, упоминающихся в его записках. К сожалению, местоположение многих келий практически невозможно определить по прошествии такого количества времени.

Из текста читатель поймет и увидит, какая активная духовная жизнь шла в тиши Горы Афон. Читатель столкнется с некоторыми оценками и мыслями, высказанными более 100 лет назад, которые и сейчас не потеряли своей актуальности и интереса.

В процессе изучения архивных материалов и переписки о. Денасия со многими известными историческими личностями были отобраны неизвестные и достаточно интересные, с нашей точки зрения, письма святителя Николая Японского и С. Нилуса.

Надеемся, что публикации собранных Институтом заметок и писем Святогорца, более ста лет лежавших под спудом, будут интересны всем поклонникам Святой Горы и помогут лучше ощутить духовный цвет Удела Пресвятой Богородицы.

Издавая эти заметки, мы исполняем волю о. Денасия видеть их опубликованными.

Записки русского инока афонца

О духовной жизни отца Денасия можно хорошо судить по его записям из книги «Записки русского инока афонца», впервые изданным Институтом Русского Афона в 2020 г.

Приводим некоторые из них:

«Где, как не здесь, в усыпальнице, — пишет он, находясь в гробнице одного монастыря, — при виде останков умерших и надмогильных небольших крестиков удобнее и свободнее поговорить о вечности. Здесь сам собой, без малейшего напряжения зарождается, развивается и рассматривается вопрос о смерти и жизни будущего века.

О, вечность! Часто ли мы помышляем о тебе? Помышляем ли мы, что вечность есть безбрежный океан, не имеющий пределов? Вопрошали ли мы себя: для чего мы созданы? Каково наше предназначение? Что нас ожидает, когда мы оставим этот мир, столь много обещающий утех и радостей? Ведь он ничего нам не дает, разве только суету, крушение и томление духа и пустоту сердечную. Что такое вечность, ожидающая нас в будущем? Не есть ли она для нас в существе своем только бесконечное продолжение однажды начавшейся и никогда не имеющей окончиться жизни? Не есть ли она уже наше наследие и теперь, в эту минуту, которую мы переживаем как одно из мгновений, которым уже не будет конца и в которую мы делаем только еще шаг по пути в вечность?

Придет время, когда мы не будем исчислять, как теперь, каждой минуты бытия, будем только жить, бесконечно жить. Но эта бесконечная жизнь будет только бесконечным продолжением нашего существования только несколько в другом виде. Мы, именно те самые, которые теперь здесь существуем, будем жить там вечно. И так что же? Мы уже по природе вечны, и вечность к нам гораздо ближе, чем мы думаем. Она в нас. Что же мы делаем с собой, когда забываем о том, что ждет нас. Не употребляем никаких мер по приготовлению к будущему. Напротив, бесчеловечно убиваем в себе зародыши всего, что могло бы перейти с нами на небо. Сами у себя похищаем блаженство! Сами для себя бываем жалкими душеубийцами! Ведь пред нами откроется мир блаженства, перед очами нашими будут всем существом своим ликовать братья и сестры присные и знаемые наши, оказавшиеся на суде достойными вечного блаженства. А мы будем томиться в муках адских.

Представьте, что это блаженство, которого мы лишимся, будет вечно. Какая страшная для нас потеря! Представьте, что это мучение, которое наследуют недостойные неба, будет вечно. Какое страшное приобретение! Вечно! Там уже не будет часов, дней, месяцев, лет, веков, тысячелетий. Будет только или блаженство безысходное, или мука без ослабления, без конца. То, что мы теперь называем мгновением, станет длинной как тысяча лет. И тысяча лет будет меньше в отношении к вечности, чем теперь мгновение в отношении тысяч лет, потому что вечность есть непрерывное продолжение одного и того же состояния нашего и всего, что будет окружать нас. Вечно! Взвесьте: что следует за этим словом? И потом спросите у своей совести, у своего смысла жизни: стоит ли внимания наше будущее, нужны ли усиленные приготовления к жизни будущего века?»


«Зависть, самолюбие и властолюбие — кого не погубили они и не погубят? — пишет отец Денасий. — Это самые злые страсти. Они изгнали прародителей из рая. Они и до сего времени препятствуют возвращению туда. Да еще и на земле — в этой стране изгнания, стране томления и скорбей — они, поддавшиеся им, прежде времени мучают, подобно будущим мучениям во аде. Враг человеческого спасения всегда, предчувствуя скорое окончание своего тиранства над созданием Божиим, стремящимся занять то место в блаженной вечности, откуда ниспали гордые и возмутившиеся ангелы, трепещет и мятется, всеусильно стараясь увлечь за собой в «пагубу» (Апок. 17, 8) и все человечество, и даже и из избранных Божиих (Мф. 24, 24; Мк. 13, 22)».


«Когда я был здесь в первый раз по прибытии на Святую Гору еще простым паломником, — пишет отец Денасий, находившийся тогда в Иверском монастыре, — то перед ликом Пречистой со мной случилось нечто необычайное. Я был сильно утомлен от продолжительного путешествия, но когда пред иконой совершал земные поклоны, то вдруг почувствовал облегчение. Как будто и не было никакого утомления. Оно сразу исчезло. Мне показалось, что я вдруг стал необыкновенно легким. Радость наполнила тогда «вся внутреняя моя» (Пс. 102,1). Подобное случилось со мной и в Ватопеде пред чудотворной «Елеоточивой» иконой Божией Матери, всегда находящейся там в «дохиарной» (в келарной), т. е. на складе монастырской провизии. Точно такие же ощущения испытывал я всякий раз, когда выходил из параклиса в честь Иверской иконы Божией Матери с чувствами радости, утешения и упокоения».


«От Ивера в гору, — пишет в другом месте своих записок отец Денасий, — на расстоянии более получаса ходу, находится Иверский скит во имя святого Иоанна Предтечи. На пути сюда можно зайти и даже заехать, только по другой дороге, в убогое обиталище прокаженных. Об этих горемыках мало кто знает, разве только понаслышке. Не всякий, пожалуй, решится побывать у них, страшась одного слова «прокаженные», как будто это равнозначительно со словами «бесноватые», «разбойники» или «чародеи».

Это хотя и несчастные, но собратья наши во Христе, вполне достойные всякого сожаления, сострадания и возможного благодеяния. Мне думалось об опасности заразы, но я, во что бы то ни стало, пожелал непременно побывать у них и воочию увидеть этих бедняг и их проказу. Посещение этих страдальцев, по моему мнению, низведет благословение Божие на посетителей, потому что в этом случае исполняется завет Спасителя: «Болен бех и посетите Мене». Эти же прокаженные живут без надежды на выздоровление, как бы отверженные обществом, среди подобных же унылых страдальцев.

Благословен тот, кто внесет отраду и свет в среду скорби их и мрака душевного! Благословен тот, кто принесет сим страдальцам слово утешения и братской любви! Эти люди — страдальцы. Они почти совершенно лишены сих утешений, а с течением времени чувствуют себя как бы умершими и погребенными. Одно только от них не отнято, и никогда и никем не может быть отнято, это — спокойствие совести, что дороже всех сокровищ земли и самих царских диадем. И счастлив тот из страдальцев, кто имеет этот внутренний свет. Можно предполагать, что, страдая телом, подобным страдальцам, с их спокойной совестью и «мира сущим суетного кроме» (из последования на погребении монахов), могут быть знакомы такие душевные состояния, какие не только мирянам, но и монашествующим и пребывающим в пустынях не ведомы и чужды».


«Недалеко показалась чистенькая постройка Артемьевской келлии, — пишет еще отец Денасий, — освещаемая лучами солнца, всплывшего на горизонте, солнца, приветливо возвещающего о новом дне, новой милости Божией к твари Своей и человеку. О, как отрадно человеку быть в подобных обстоятельствах и читать по книге природы о премудрости Божией и о милости Его к человеку. К сожалению, человек так привык к этим обыденным милостям Божиим, что не замечает их. Часто забывает за них не только поблагодарить Творца, Благодетеля и Промыслителя, но и понятия об этих благодеяниях не имеет.

Но что всего еще хуже и больнее для человека, так это то, что часто люди мудрые земной мудростью обо всем этом мудрствуют совершенно превратно, как древние язычники, воздавая хвалу не Богу, а каким-то естественным законам и причинам. Подумали бы они хотя так: есть ли какая-нибудь, хотя самая маленькая машинка, которая сама собой двигалась бы, работала исправно и непрерывно, не требуя двигателя, и пребывала навсегда без посторенней помощи? Нет и быть не может. Все видимое нами: земля и все, что на ней; вода и все, что в ней; небеса и эти мириады звезд, луна и солнце — эти неодушевленные и вместе живые предметы, всегда исполняющие волю Создателя их, — неужели не имеют Двигателя?

Если какой-нибудь искусный человек при помощи своего изобретательного ума, щедро данного ему Творцом, изобретет что-нибудь новое, прекрасное и полезное, то кого восхваляют и награждают: художника ли или художество, уверяя, что оно само собой устроилось? Восхваляют искусство, но честь и награды отдают изобретателю, в некоторой степени творцу искусства. Точно так же, видя нашими телесными глазами прекрасную тварь и все прекрасное и премудрое сочетание сил природы и венец прекрасных тварей — человека, надобно удивляться и благоговеть и воздавать денно и нощно хвалы и благодарения Всепремудрому Творцу всяческих, всегда заботясь познавать и творить Его святую волю, весьма живо и ясно сказанную человеку в Евангелии и весьма пространно истолкованную и изложенную святыми Апостолами, святыми отцами и богомудрыми учителями Церкви в их писаниях и сочинениях».


«Я вышел на площадку, — делится своими впечатлениями с нами отец Денасий на вершине Афонской Горы, — полюбоваться прекрасным видом на все четыре стороны. Здесь, между небом и землей, ум человеческий невольно, сам собой, без малейшего напряжения естественно очищается, просветляется. И зрение его становится чище, яснее. Подобно ведь и в жизни духовной: насколько человек отрешается от многомятежных и суетных дел человеческих, настолько дух его, который вдохнул Творец, возвышается над миром, который, по Писанию, «весь во зле лежит» и неудержимо устремляется к Виновнику своего бытия и блаженства.

Внутренние чувствования как бы обновившегося здесь разрушенного дольней суетой ума человеческого на этом высоком горнем и многоотрадном пункте не могут быть изъяснены языком человеческим, пером и чернилами, а могут быть понимаемы, и то отчасти самим чувствующим. Куда ни посмотришь, очаровательно, прекрасно, восхитительно. Широко, на несколько сот верст раскинулось во все три стороны море со множеством как бы плавающих по нему островов, виднеющихся в разных сторонах. А берега материков, исчезавшие вдали, как бы соединялись с небосклоном.

К сожалению, облака покрывали почти всю Святую Гору и постоянно ползали по ущельям и кружились около конуса горы, часто совсем скрывая меня от вселенной. Чтобы удобнее наслаждаться видами на все четыре стороны, я поднялся на купол церкви и сел у самого креста. Над поверхностью моря, как бы на самом море, виднелись кое-где, подобно большим кускам хлопчатой бумаги, облака. Плавающие по морю пароходы, корабли, суда и суденышки казались весьма малыми, подобно неподвижным чернеющим и белеющим точкам. По временам кое-где просветлялось по хребту горы, и тогда виднелись некоторые монастыри, скиты, келлии и каливы, но в ту же минуту опять и скрывались. Далекий Олимп с белым хребтом виделся отсюда гигантом, выросшим из глубины морской».


Глубоко возмущали отца Денасия сомнения некоторых людей об истинности предания о посещении Афона Божией Матерью. «Некоторые ученые, — писал он, — не хотят доверять местному афонскому преданию о посещении Афона Пресвятой Богородицей во дни Ее земной жизни, а следовательно, и о восхождении Ее на вершину. Пытливый разум ведь иногда доходит до того, что по-своему трактует целые сочинения даже относительно создания видимого мира и происхождения человека и его предназначения и, наконец, до того запутывается и заговаривается, что и себя самого производит происходящим от обезьяны. Туда им и дорога. Хотя, по правде сказать, и очень жаль их. Но есть много миллионов истинно верующих и, конечно, немало есть и желающих верить и сомневающихся.

Но пусть подумают и отвергающие, и сомневающиеся: неужели это простая случайность, что такой маленький полуостров около 80 верст в длину и около 20 верст в ширину весь и уже более тысячи лет (если не полторы) принадлежит единственно православным монахам? Неужели простая случайность, что, будучи во власти турок — этих ярых магометан, — он охраняется ими в неприкосновенности его собственного монашеского самоуправления и в неприступности для женского пола? Пусть бы это было только на протяжении последней освободительной войны 1877–1878 годов. Но все время, целых пятьсот лет и даже более, со времени подчинения Афона туркам, всегда, и в особенности в прежнее время, когда они деспотически и бесчеловечно распоряжались имуществом христиан и беззаконно убивали их, резали, как овец, продолжалось все то же». Ответ на эти вопросы у всех истинных православных, как и у отца Денасия, один: это объяснимо только всеблагим покровительством Пресвятой Богородицы!

Преставился отец Денасий 14 (27) июня 1928 года,
за два дня до смерти он был пострижен в схиму.