— Дорогой отец Николай, очень рад приветствовать Вас в «Руси Державной». Хотелось бы с Вами вспомнить нашего духовного отца архимандрита Кирилла (Павлова), которого Вы хорошо знали на протяжении многих лет, я его также знал. Вспоминаются и последние годы его жизни, когда он уже не вставал с постели, и мы посещали его в Переделкино. 20 февраля — это дата его кончины. А похоронили его 23 февраля в День защитника Отечества. Я думаю, что эта дата глубоко символична, поскольку это был истинный монах, истинный патриот и истинный защитник Отечества и нашей Русской Православной Церкви. Хотелось бы вспомнить какие-то интересные моменты в Вашей жизни, которые связаны с этим удивительным человеком. Я тоже постараюсь припомнить какие-то мгновения общения с батюшкой.
— Да, батюшка дорогой, я его помню, наверное, с 6 лет, когда он приезжал к нам на дачу в Ивантеевку. В моей памяти осталось воспоминание: круглый стол в зале, детей нас было много, и мы вокруг стола круги наматываем. И заходит простенький какой-то батюшка, худенький такой, помню, в руках у него сумочка обыкновенная из плащевой ткани. И он у дверей сел и на нас смотрит. Бабушка нас пытается как-то утихомирить, потому что ей надо было о чем-то важном побеседовать с отцом Кириллом и, может быть, даже поисповедоваться.
Отец Кирилл спрашивает:
— Дарья Трофимовна, — это наша бабушка, — а вот это кто такой?
— Ой, батюшка, это Коля. Такой шалун! Неугомонный. Целыми днями только бы ему гоняться, на молитву не поставишь, а если на колени встанет, то засыпает.
Батюшка улыбнулся, открывает сумочку и начинает нам раздавать, как сейчас помню, апельсины и миндальные орехи. Он нас всех угостил, и потом бабушка нас выпроводила на улицу, и мы потом во дворе гуляли. И вот жалко, что я тогда очень многого не понимал, но остались в памяти глаза отца Кирилла. Как он смотрел. Даже по голове он гладил как-то особенно, Вы знаете, с такой отеческой любовью, что эта любовь передавалась, и до сих пор чувствуешь эту теплую руку и постоянно вспоминаешь наставления батюшки.
Батюшка никогда не давил. Батюшка никогда не навязывал своей воли. Позже я к нему стал ездить в Загорск, ныне Сергиев Посад. А возила меня все так же бабушка Дарья Трофимовна. Вот она один раз батюшке и говорит: — Батюшка, возьмите Колю к себе в духовные чада.
Батюшка положил мне руку на голову, на бабушку посмотрел и говорит: «Дарья Трофимовна, давайте до 12 лет вы его ведете, а уже после 12 лет как он захочет». И вот эти слова у меня остались в памяти. Но ездили мы к нему постоянно, как были каникулы, как была возможность уехать в Ивантееву, так как оттуда ближе до Загорска. И мы чуть чего, так к батюшке. Какой-то важный вопрос: сложный семейный или неразрешимый вопрос о приеме в пионеры. Я тогда многого не понимал. А батюшка все время говорил: «Ничего, ничего все будет хорошо, Дарья Трофимовна, не переживайте. Пускай мама приедет, я с ней побеседую». Мама один раз к нему приехала, и из кельи она выходить уже не хотела. Это так называемая посылочная, где батюшка нас всех исповедовал. Народу всегда было море, но батюшка ко всем проявлял внимание и всех он помнил. И один раз он меня спрашивает: «Ну как, бабушку слушаешь?» Я говорю: «Батюшка, да не всегда». А тут бабушка говорит: «Да он еще и подворовывает. Я положила 50 копеек на церковь, а он их спер на кино. Вместо церкви ходил на рыбалку с братом. Я прихожу в храм, их в храме нет. Прихожу на речку, они рыбу ловят». Батюшка улыбается, меня по голове гладит: «Коля, Коля, ай-яй-яй, не изменяй Богу, это нехорошо». И вот так вот во всем.
А там уже, когда я стал недостойным духовным чадом батюшки, уже разговоры были о предстоящей жизни: заканчивается учеба, скоро в армию. А батюшка меня спрашивает:
— Куда тебя направляют?
— Батюшка, 15-я команда.
— А это что?
— Морфлот.
— Не-не-не-не. Морфлот нет. Тебе не пойдет морфлот. Ты будешь не три года (по тем временам в морфлоте три года служили), ты будешь два года служить.
Я про себя думаю: да откуда батюшка все знает? И вдруг следующая медкомиссия, и меня направляют в войска связи. Я был удивлен, думаю, надо же как.
— Ты понимаешь, Коля, если не пойдешь в армию, у тебя не будет военного билета, и тебя тогда не возьмут в семинарию.
И вот, по благословению батюшки, пошел я на службу в армию. Пошел даже с каким-то оптимизмом. Отслужил два года. Там было, конечно, трудновато. Но в партию я не вступил, хотя очень настаивали. Помнил слова батюшки, что «в комсомол, в партию тебе вступать не надо — ты и без этого обойдешься, и без этого прожить можно».
Батюшка так улыбнулся тогда: «Ну, что, служи. Вернешься и сразу в семинарию». И я на дембель еду сразу в Лавру, и никогда такого не было, чтобы батюшка сидел на зеленой лавочке возле посылочной и как бы ждал кого-то. А я иду в парадной форме.
— О, Коля пришел! Ну, садись.
Я рядом с батюшкой сел. Он так на меня посмотрел:
— Ну как, жарко было?
— Очень.
— Ну, расскажи.
— Да, батюшка, что-то неохота рассказывать.
— Тяжело?
— Да, тяжеловато было. Из-за того, что в партию не вступил, в стройбат отправили. Никогда не думал, что стройбат — это хуже, чем дисбат.
— Ну, расскажи, что было.
Я стал рассказывать. Вдруг батюшка взялся за голову, локтями в коленки уперся и головой качает.
— Ой-ей-ей. Я, — говорит, — в общей сложности в армии пробыл без малого девять лет. Был призван на Дальний Восток, но у нас такого не было, чтобы такая дедовщина и чтобы так издевались. У нас такого не было. Наоборот, как-то старались нас старослужащие где сухарем, где леденцом поддержать, подкрепить, и как-то мы к ним поближе были и держались друг за друга.
И батюшка на меня так смотрит, по плечу похлопал:
— Ну, а теперь-то чего думаешь?
— Да, батюшка, годок бы погулять.
— Ой, нет-нет-нет, Коля, нет. Сейчас ты расслабишься, юбочки и рюмочки. Давай-давай-давай, домой сейчас, готовь документы и сдавай их отцу Илариону в приемное отделение в академии. Я так рот и разинул.
— Да-да, и справку о крещении у отца Иоанна возьми. Он же тебя крестил?
— Да, батюшка.
— Я знаю, что он жив, поезжай к нему в Новоселки (это Ивантеевка) и возьми у него справку о крещении.
Я шапку в охапку, сразу на Ивантеевку. Приезжаю, отец Иоанн меня как будто ждет. Я говорю:
— Батюшка, я от отца Кирилла. Справку мне о крещении дайте, пожалуйста.
— Сейчас.
И протягивает мне обыкновенный листок бумаги: «Я, протоиерей Иоанн Зайцев, в 1961 году крестил в такой-то церкви данного раба Божия».
Я отцу Илариону показываю:
— Пойдет такая?
— Пойдет, пойдет. Я отца Иоанна знаю.
Приняли у меня документы. Батюшка говорит:
— Это была у тебя одна армия. А теперь у тебя начнется другая армия. Конечно, матерщины не будет, никто тебя бить не будет, но немножко потрут, немножко помнут. Это для закалки. Чтобы не расслаблялся.
Благодаря батюшке и учеба шла, и настрой был такой боевой. Но тут как-то я познакомился с одной барышней и пошел брать благословение у отца Кирилла на женитьбу. А батюшка мне говорит:
— Коля, твое дело сейчас — учиться. Надо полностью закончить учебу, а потом уже как захочешь.
У меня были и такие раздумья: А, может, в монастырь идти. Я тогда подхожу к батюшке на исповеди, говорю:
— Батюшка, как благословите? В монастырь или жениться?
— А знаешь, это уже твой выбор, как ты сам? Женитьба — хорошо, но если монашество, то только в Лавру.
Я поисповедовался, батюшка меня благословил:
— Иди, учись поприлежней, постарательнее. Тебе все это в жизни пригодится. Не ленись. Больше читай, остальное все приложится.
И вдруг меня с первого курса до Рождества перебрасывают на второй курс. На втором курсе я полкурса отучился, меня на третий перебрасывают.
Я прихожу, говорю:
— Батюшка, я учиться хочу, а меня все перебрасывают и перебрасывают.
И вдруг вызывают и говорят:
— Как на личном фронте? Есть кто-то?
— Да.
— Ну, тогда надо жениться и тогда рукополагаться.
И тут как-то все это быстро, быстро пошло, и батюшка очень горевал:
— Очень спешишь, Коля. Очень спешишь. Не спеши. Все это приложится. Самое главное сейчас — напитаться благодатью Духа Святаго, благодатью от учения, от познания, от богословия. А потом уже все остальное.
Но нет, не понимал Колька. Только жениться. Только женился, скорее рукоположили и на приход меня. И так вот я остался недоучкой. На приход пришел и тут я понял, что такое не доучиться. Хлебнул приходской жизни. Было трудновато, но самая поддержка было, конечно, от отца Кирилла. Приедешь, батюшка успокоит, утешит, подарит книг много, даст наставления. И вот, когда поступаешь по слову батюшки, тогда хорошо. Как только по самоволию — все кувырком. И вот, доселе не хватает совета и даже иногда и поисповедоваться приходится ехать в Московскую область, потому что священники в основном у нас молодые, много они не понимают, житейского опыта не хватает. А о батюшке братия говорила: батюшка для нас и отец, и мать, и наставит, и утешит. И вот этого утешения и любви сейчас год от года все больше не хватает.
— Я это очень хорошо понимаю. Помню, как-то был в Оптиной пустыни и задал вопрос духовнику обители иеромонаху Антонию: «Я окормлялся много лет у батюшки Кирилла, а сейчас такая трудность, не знаешь, к кому прилепиться». Он интересно мне ответил: «Ты знаешь, тебе отца Кирилла уже никто не заменит, а посоветоваться можешь и с нами». Вот так и приходится нам жить теперь. Посоветоваться можно найти с кем, но отца Кирилла нам уже никто не заменит. Это уникальный человек был. Говорят, что одна встреча с ним могла изменить всю жизнь. Так в моей жизни и произошло. Попал к отцу Кириллу, казалось бы, случайно. Я об этом писал неоднократно. Человек, который меня туда направил, договорился с батюшкой, поскольку был с ним хорошо знаком. Но я тогда не знал, как правильно подойти к той же проходной. Обратился, сказал, что мне назначена встреча с отцом Кириллом. А?там молодой парень, послушник дежурил. Он говорит: «С каким отцом Кириллом?» С таким смыслом, что иди, мол, отсюда. Я скандалить не стал, конечно, хотя и был корреспондентом «Правды». Пошел в храм, встал на молитву. В Успенском соборе внизу тоже есть подземный храм, и там шел молебен. Я стоял на этом молебне и вдруг чувствую такой непонятный звонок, как будто в сердце. Я думаю, надо опять подойти к проходной. Подхожу, а этот парень молодой стоит весь раскрасневшийся, потный и говорит: «Где же Вы ходите? Я обегал уже всю Лавру! Батюшка Кирилл Вас в проходной уже 20 минут ждет!» Я посмотрел: стоит стройный такой монах в сером подряснике, кожаный черный ремень. Говорит мне: «Здравствуйте!» И повел меня к себе в келью. А у меня были, как я думал, неразрешимые тогда духовные вопросы. Все в исканиях, всякими философиями интересовался. И вот, когда я поднимался на второй этаж к нему в келью, у меня все это улетучилось из головы. Я уже только вкратце пересказал батюшке, что бывал в Индии, встречался со Святославом Рерихом, даже опубликовал в «Правде» интервью с ним. Он улыбнулся и сказал: «А ты, сынок, это отложи, — и я отложил на всю жизнь! — Сейчас надо Россию защищать и нашу Русскую Православную Церковь». И жизнь пошла совсем по-другому. Удивительный человек.
— Да, интересно. Как-то я спрашиваю: «Отец Кирилл, похоже, что меня назначат к владыке Питириму. А поговаривают у нас, что владыка Питирим очень строгий». Батюшка на меня посмотрел, улыбнулся и говорит: «Владыка Питирим наш. Я не только его хорошо знаю, но и всю его семью. Неоднократно был у него дома. Люби его, и он тебе на многое глаза откроет». Я утешенный поехал домой. Приезжаю, последовал указ: «Вы назначаетесь штатным дьяконом». И вот два старца в моей жизни. Если какой-то неразрешимый вопрос с владыкой, он мне тут же говорит: «А ты поезжай к отцу Кириллу,— соберет какой-нибудь подарочек, — передай, скажи, что от меня и расскажи ему о своем вопросе. Выслушай внимательно, что тебе батюшка скажет по данной теме». И, Вы знаете, они как бы в один голос говорили: прежде всего, рассудительность, прежде всего, внимание к самому себе. И вот, до сих пор вспоминаю, живу доброй памятью. Стараюсь почаще бывать на могилках. Когда бежишь к преподобному Сергию, обязательно заглянешь и к батюшке, сделаешь поклон, и на сердце легче и теплее. Хоть на улице и мороз, а все равно чувствуешь эту теплоту благодати Божией, которую батюшка старался, старается и будет стараться передавать нам. Он Там, во Царствии Небесном, а я уверен, что это именно так, это чувствуется.
— Вы знаете, отец Николай, сейчас слушая Вас, я соотнес некоторые события нашей жизни и понял, что даже наша сегодняшняя встреча неслучайна. Посмотрите, храм, в котором Вы служите, я в нем крестился. Крестился у отца Геннадия Огрызкова, который хорошо знал отца Кирилла, но я об этом, к сожалению, уже узнал после смерти отца Геннадия. Прочитал об этом в книге, посвященной ему. И редакция «Руси Державной» находится недалеко от Вашего храма, на соседней улице. С владыкой Питиримом я тоже был знаком. Когда еще в «Правде» работал, он мне сказал: «Давайте ко мне». Я говорю: «Владыка, извините, я хоть в армии и служил, но у Вас уж больно жесткая дисциплина». Так отшутился. Но когда вышел первый номер газеты «Русь Державная», я не знаю, почему, но по дороге во Внуково-2, откуда Патриарх Алексий вылетал в Америку, мы заехали с моим другом Борисом Журавским в Ваш храм, и я владыке Питириму передал первый номер газеты. Сейчас Борис Журавский священник, иеромонах Спиридон и служит во Владимирской епархии. А во Внуково-2 мы вручили газету и владыкам, и Его Святейшеству, и вместе порадовались. Загрузили несколько пачек газет в самолет, и Святейший Патриарх доставил их в Америку.
Да, неслучайно все в нашей жизни происходит. И, конечно, отец Кирилл для многих является светочем, духовным авторитетом. В Переделкино, помните, мы когда приезжали к нему, он уже лежал не вставая, и как вдохновенно под Вашим руководством пели монахи. Я уже не помню точно, в какие праздники, но это, по-моему было и в день его тезоименитства, и на преподобного Сергия. Всегда приезжали и на Рождество, и на Пасхальной седмице.
Хотелось еще вспомнить те эпизоды из батюшкиной жизни, свидетелями которых я был. Например, самая первая его беседа в «Руси Державной»: «Я шел с Евангелием и не боялся». Сейчас она разошлась по самым разным изданиям, но для меня она очень памятна, потому что никак не мог уговорить батюшку на эту беседу. Он говорит: «Андрей, я инок. Я не могу без благословения поступать». Я позвонил тогда наместнику лавры. В то время это был владыка Феогност. Он говорит: «Ну, конечно, Андрей Николаевич, передайте батюшке, что я благословляю». И только после этого батюшка вспомнил свою юность, свои военные годы. А самое главное, он не просто вспомнил. Он нас всех напутствовал. И вот эти его слова, знаете, для очень многих людей являются как бы маяком в жизни.
Батюшка в развалинах Сталинграда нашел книгу. Поднял ее, это оказалось Евангелие. И, как он описывает, «я прошел с Евангелием всю войну, шел, и не боялся». И вот эту фразу я вынес в заголовок: «Я шел с Евангелием и не боялся». И Вы знаете, отец Николай, только сейчас, к стыду своему, только сейчас начинаю правильно понимать его вопросы. Он почти на каждой встрече меня спрашивал: «Андрей, ты читаешь Евангелие?» Ну, дежурный был ответ: «Да, батюшка, конечно, читаю». Но оказывается, тот смысл, который вкладывал в чтение Евангелия отец Кирилл, я, к стыду своему, не до конца понимал. И только, когда оказался на больничной койке, до меня дошло, почему именно Евангелие. Мы живем в информационном потоке, когда со всех сторон слышатся разные голоса, говорятся красивые слова. И как человеку в наше время ориентироваться? И на что ему опираться, в том числе человеку невоцерковленному? А батюшка говорил, что вот «надо читать Евангелие».
Вы знаете, у меня был разговор с одним из духовных чад архимандрита Кирилла на Святой Горе Афон. Мы на кладбище сели на скамеечку. Птички поют.
И он вспоминал батюшку. Поскольку он сам был его духовным чадом. И вот он вспомнил именно то, что ему сказал перед отъездом на Святую Гору отец Кирилл: «Я с тобой на Афоне». Он говорит: «Когда мы приехали, нас было пятнадцать человек, собрал нас всех вместе отец Иеремия, который до ста лет прожил на Святой Горе, был игуменом нашего Пантелеимонова монастыря. И он начал читать Патерик. И я почувствовал, что это читает отец Кирилл. То есть я тогда только понял, что имел в виду отец Кирилл, говоря «я с тобой на Афоне». Это поразительно, но я увидел в лице отца Иеремии своего духовного отца — батюшку Кирилла».
И через несколько лет после этой беседы я как-то в келье в нашем Пантелеимоновом монастыре готовился идти на исповедь и читал молитвы перед исповедью. И вот, прочитав несколько абзацев, я вдруг явственно услышал голос отца Кирилла, который после очередного покаянного обращения говорил: «Бог простит».
— После перечисления грехов?
— Да, прямо ясно услышал его голос и его интонацию. Я понял, что батюшка все время с нами. И про Евангелие он говорил, что только на него и можно ориентироваться в нашей жизни.
И еще этот афонский монах сказал такую вещь удивительную: «Евангелие читают многие, а оно не каждому открывается. Ты можешь его читать, и оно до тебя не будет доходить. Потрудиться нужно, чтобы тебе открывалась эта духовная истина».
Вот это, наверное, самое главное, что вложил в меня наш духовный отец архимандрит Кирилл.
— «Тогда отверз им ум к разумению Писания». Андрей Николаевич, батюшка как-то один раз обмолвился. Говорит, «какое было опустошение, когда кругом трупы, — это Сталинградская битва, — запах такой, и я взмолился. И какое-то внутреннее опустошение было, и думаю, Господи, за что же нам все это?» И мы сидели, рты пораскрывали, в келье у батюшки. «Это было попущение Божие за вероотступничество. За то, что закрывали храмы, жгли иконы, уничтожали духовные библиотеки, уничтожали монастыри. И среди этой разрухи Господь посылает мне вот эти отдельные листочки. И вдруг я читаю, сверху написано: «Евангелие от Иоанна». Удивительно, как отец, ныне владыка, Алексий (Поликарпов) говорил: «Родился он на Иоанна Богослова, нашел Евангелие от Иоанна, полюбил Бога через Евангелие и понял, почему была эта Сталинградская битва, которая считалась переломным моментом. И это действительно так, сейчас историки считают, что битва была переломным моментом в наступлении гитлеризма на Россию».
— И в жизни самого отца Кирилла был переломный момент. У него даже такая фраза прозвучала: «Я перед войной жил в семье брата и растерял свою духовность». Такая фраза была. И вот именно Евангелие преобразило всю его жизнь.
Батюшка иногда говорил, казалось бы, простые вещи, но если в них вдуматься, то они очень глубокие. Вот как-то, помню, я приехал к нему в санаторий в Барвихе — на лечении он был, — и мы с ним вышли в парк, сели на скамеечку. Наверное, другие были причины. Он, наверное, не хотел, чтобы посторонние слушали наши разговоры. Батюшка вздохнул и сказал: «Андрей, ты знаешь, если бы весь наш народ хотя бы на минуточку воздохнул бы сейчас о Господе, Господь бы в благодарность все бы изменил на земле». Представляете, какие глубокие слова! Они, казалось бы, совершенно простые, но почему-то этого не происходит в нашей жизни. Вот в чем беда.
О батюшке меня часто спрашивали, и на телевидении и в других средствах массовой информации, и люди, с которыми я общаюсь: «Отец Кирилл — это тот самый Павлов, который защищал Дом Павлова, или это два разных человека?» Как я отвечал всегда на этот вопрос: «В русском народе всегда была тяга к возвеличиванию и созданию былинного образа». Я не имею точных данных, был ли именно наш батюшка тем самым защитником Дома Павлова, или же, как он рассказывает, был он в окопах под Сталинградом, но то, что народ объединяет это в одном образе, только и говорит о величии этого человека. Как Вы считаете?
— Вот интересная вещь: когда батюшка скончался, и братия стали брать из его кельи что-то на память, то нашли военный билет рядового. Рядовой Иван Дмитриевич Павлов. Он же не был рядовым. И вот однажды, немножко докучая батюшке, мы его в посылочной стали расспрашивать обо всем этом, и он тогда отшутился: «Тот Иван Павлов умер давно. Его нет». Да, но Звезда Героя его нашла.
А один раз я помогал прибираться у батюшки в келье. И смотрю: из липы вырезан бюст. Он был белой шторочкой аккуратно закрыт. Но я вижу, что изображен отец Кирилл, а на бюсте внизу вырезано офицерское звание. А фотография? Где он в белой шинели и в офицерской шапке, с двумя родными сестрами. Батюшка отказывался от вступления в партию. Это дошло до генерала Александра Родимцева. Генерал узнал, что Иван Павлов верующий, отказался вступать в партию, тем не менее он ему покровительствовал. Но наверху сказали, что нет, защитником Дома Павлова верующий человек быть не может чисто из политических соображений. И поэтому нашли Якова Павлова, а отец Кирилл смиренно отошел в сторону и никому никогда ничего не доказывал, не рассказывал. Но Звезда Героя его нашла.
И батюшка говорил: «Войну я всю прошел, но когда с Богом, тогда легче. А без Бога было очень тяжело. Эта опустошенность, через триста метров окопы, немецкая речь, музыка, шнапс, песни, хохот. А мы лежим, мерзнем так, что даже спичкой чиркнуть нельзя, если кто курил. Приказ был: никакого огня. Подходила кухня, котелочек возьмешь, ползком к ней, когда назад доползешь, уже все холодное. Жир возьмешь, губы, руки помажешь, и все. И только помню два одеяла. На одеялах написано, что они немецкие. И вот окопчик обложил этими одеялами, лежишь, а в голове-то опять гибель. Опять вот здесь взрыв, здесь взрыв. У нас катюши, а у них ванюши. И как накроет в квадрате, так все выжигало. И вот, когда я нашел эти листочки и понял, что это Евангелие, и стал читать, тогда на сердце стало легче. Тогда я стал уразумевать, что есть Промысл Божий. И эта война была ко очищению и ко спасению России».
А вот от утверждения, что батюшка — защитник Дома Павлова, он всегда уходил. И этим самым нас учил от гордости избавляться, от превозношения над другими. Настоящий монах. «Ушел я, — говорит, — с передовой в шинели и пришел в Новодевичий монастырь тоже в шинели».
— И у меня еще было продолжение этой его истории: о поступлении батюшки в семинарию. В поселке, в котором я живу, многие годы служил отец Руф Поляков. Он тоже ветеран Великой Отечественной войны, танкист. Без одной ноги. Я начинал воцерковляться в этом приходе. И он как-то меня попросил: «А ты знаешь, я с отцом Кириллом за одной партой сидел. Ты не мог бы меня к нему отвезти?» Я договорился и отвез его в Переделкино. Это надо было видеть, как два ветерана тепло обнялись и не знали, кто кого должен благословлять. Это поразительная была встреча двух бойцов.
Когда батюшка умер, я помню, звонил Вам. Вы поначалу даже не поверили.
— Не поверил.
— А потом не могли сдержать слез. И когда батюшку отпевали в Троице-Сергиевой лавре, не только храм Успенский был заполнен. Вся территория Лавры была заполнена. Уже перестали даже пускать на территорию Лавры, потому что она была переполнена. Я помню, когда подошел приложиться к ручке батюшки, был поражен: третьи сутки, а она была теплой. Это еще раз показывает, с каким великим человеком нам выпало счастье общаться.
— Да!
— И еще помню проповедь на могилке у отца Кирилла, которую произнес наместник лавры владыка Феогност. Он сказал о том, что батюшка как говорил, так и жил, как жил, так и говорил, а разве многие из нас могут сказать о себе такое?
Когда недавно перебирал свои видеозаписи, мне попалась коротенькая запись, как Вы возглашаете здравицу перед постелью батюшки, и мы все вместе поем ему многолетие в Переделкино. Несмотря на свое состояние, он, несомненно, слышал нас.
Вспоминаю одну историю, когда я обращаюсь к батюшке, а мне его келейница говорит, что он ничего не слышит. А я начал рассказывать ему про семью, про дочку, про сына, про жену, которые тоже у батюшки бывали. И увидел, что у него задрожали губы и задвигались веки. Я понял, что он меня услышал. Это такие трогательные моменты нашего пребывания в Переделкино.
— Вы знаете, Андрей Николаевич, удивительно это «слышание» отца Кирилла даже при всем при том, что кому-то и казалось, что он не слышит. Однажды Люба отцу Пафнутию говорит: «Пафнутий, говори громче!» Но если он не слышит, зачем громче говорить? И отец Пафнутий от всей души, от всего сердца начинает громко говорить батюшке, как он их наставлял к монашеской жизни, как он их постригал, как он был духовником. И еще: «Батюшка, Вас не хватает в Лавре, очень не хватает!». И когда он сказал, что даже иногда посоветоваться не с кем, Люба тут же: «Ну, все-все, батюшка устал, давайте подходить к ручке». И стала в утешение братии раздавать шоколадки и говорит при этом: «Игумен Мелхиседек со скита». Люба, а зачем ты говоришь, если батюшка не слышит? Значит, он слышал.
— Она всегда так говорила. Если кто-то подходит, она называла имя этого человека.
— Как-то батюшке подарили золотые часы, и кто-то из братии заворчал: зачем эти золотые часы? Да дело в том, что человек от щедрот своих подарил их, в этом выражается его любовь. Ныне батюшка наблюдает нас Оттуда, по своей любви помогает нам молитвами своими, и не почувствовать это просто невозможно. Особенно в памятные дни, связанные с духовным путем отца Кирилла.
Беседовал Андрей ПЕЧЕРСКИЙ