Наградной крест «Железо и кровь» изготовлялся из осколков чугунных ядер, бомб, картечи, найденных на полях сражений под Севастополем. Внутри золотого венка из двух дубовых ветвей, перевязанных внизу лентой, в розетке, покрытой красной эмалью, помещена накладная цифра «349» из золота — число дней и ночей Первой обороны главной базы Черноморского флота (1854–1855 гг.).
Наступил 1870 год. Все работы — строительные и отделочные — в храме Святителя Николая были завершены. В присутствии генерал-адмирала Великого Князя Константина Николаевича, младшего брата Александра Второго, храм был освящен, став любимым не только у севастопольцев, моряков и военных, но и для всех россиян, любящих свою историю, чтущих могилы предков, героической славой своей вписанных золотыми буквами в историю Отечества нашего. Их горячие чистые молитвы соединялись с десятками тысяч воинов, нашедших упокоение на Братском некрополе, невидимо для взора человеческого сомкнув ряды, плечом к плечу вставших в могилу.
Эти ряды уходили вверх по холму некрополя к храму, окружив его, пропустив в сам храм адмиралов, генералов, высших офицеров, сестер милосердия. И только ангелы и Святитель Николай видели всю полноту молящихся — живых и усопших.
О, если бы живые могли видеть это потрясающее своей силой молитвенное стояние, то не было бы границ их духовного восторга.
Молитвы их были услышаны любимым Святителем.
Прошло чуть больше месяца, как 19 октября 1870 года вышел циркуляр министерства иностранных дел, в котором министр иностранных дел А. М. Горчаков уведомил шесть ведущих европейских государств об отказе русского правительства соблюдать в дальнейшем Парижский трактат. Россия вернула себе право иметь военный флот на Черном море.
«Государь Император, в доверии к чувству справедливости держав, подписавших трактат 1856 г., и к их сознанию собственного достоинства, повелевает вам объявить: что Его Императорское Величество не может долее считать себя связанным обязательствами трактата. 19 октября 1856 г., поскольку они ограничивают Его верховные права в Черном море…»
В августе 1913 года Свято-Никольский храм на Братском кладбище посетил Император Николай Второй с Императрицей Александрой Федоровной и детьми.
Во всех домах были вывешены флаги. В воздухе чувствовалось общее волнение. Иоанн Альминский стоял вместе с ветеранами на площади напротив входа в храм. Рядом с ним стояла пожилая женщина — постоянная прихожанка храма, с маленьким мальчиком, одетым в матроску с тщательно выглаженным гюйсом.
Служба уже завершалась, и Иоанн предложил мальчику взять его на плечи, что очень обрадовало маленького Ростислава — так звали сына морского офицера, служившего на Черноморском флоте, и жившего с родителями недалеко от Свято-Никольского храма.
Только Ростислав устроился на могучих плечах воина, как завершилась служба, и из храма стала выходить царская чета. Первым вышел Император, за ним Императрица с детьми. У сходящей по ступенькам младшей из дочерей Анастасии спустился чулок. Она наклонилась и, подтянув его, пошла дальше. Но когда Анастасия проходила недалеко от Ростислава, чулок опять спал. Ростислав в порыве чувств крикнул: «Чулок падает, чулок падает!»
Анастасия остановилась совсем рядом, и, поправив чулок, с благодарностью, виновато улыбаясь, посмотрела на Рости-слава. Затем, пройдя несколько метров, остановилась, и, также улыбаясь, помахала ручкой Ростиславу. Какая-то искра пролетела между этими детьми, запечатлев в памяти до конца их жизненного пути прекрасный светлый фотографический образ.
Возможно, это светлое воспоминание, промелькнувшее в сознании испуганной молодой девушки, вырвавшись из наполненного грохотом пистолетных выстрелов, пороховой гарью подвала Ипатьевского дома, мысленно унесло Анастасию в небесную высь — в тот далекий и счастливый день. И в затухающем сознании юной царевны, лежащей на залитом кровью полу, слышался все тише и тише голос сидящего на плечах воина маленького матроса и его уносящиеся вдаль слова: «Чулок падает… чулок падает… чулок…»
Митрополит Виталий (тот самый мальчик, в миру Ростислав Петрович Устинов), проживший 96 лет, четвертый предстоятель Русской Зарубежной Церкви Карловацкого раскола, говорил: «Одним из любимых воспоминаний детства было посещение Свято-Никольского храма царственным семейством. Я помню, как Государыня и ее дочери шли из храма. У?младшей Анастасии все время падал чулок, и она его все время тянула. Меня держал на плечах солдат, и я кричал ей, что чулок падает, и она, улыбнувшись, помахала мне ручкой».
Память о городе, где прошло детство Ростислава, не покидало Владыку Виталия до конца его жизни.
+ + +
В канун 35-летия со дня начала Первой обороны Севастополя (13 сентября 1854 года) на традиционном обеде участников обороны в Санкт-Петербурге 5 марта 1890 года контр-адмирал А. Б. Асламбегов — бывший командир парохода «Эльбрус» — представил на утверждение эскиз именного наградного креста — «Железо и кровь». Он представлял собой равносторонний чугунный крест размером 24 на 24 мм, отлитый из осколков ядер и бомб, собранных на местах сражений. На лицевой стороне в центре — медальон красной эмали с золотыми цифрами 349, обрамленный золотым венком из дубовых листьев, перевитых лентой.
Эта награда носилась на серебряной цепи в петлице на правой стороне выходного мундира. И ценилась выше медали «В память войны 1853–1856 гг.».
В числе первых получивших крест «Железо и кровь» был Иоанн Альминский.
Практически сразу после октябрьского переворота в стране начались аресты и убийства православного духовенства.
Духовенство и членов общины Свято-Никольского храма-памятника обвинили в контрреволюционном заговоре, а также за антибольшевистскую агитацию забрали в ЧК. Двери храма заколотили досками, затем заложили их каменной кладкой. Пьяная обезумевшая солдатня, в основном солдаты-дезертиры, надругались над могилами воинов, сбивая кресты на братских могилах, оскверняя с особым цинизмом все, что касалось Православной Церкви.
Иоанн Альминский по своему распорядку дня собрался в храм. И дочитав псалтырь, стоя у иконы Пресвятой Богородицы, которой его благословил отец Петр после Альминского сражения, услышал, как скрипнула дверь в палисаднике. Вскоре в дверь постучали.
— Открыто — сказал он, и, дочитав псалтырь, поклонился пред иконой, осенил себя крестным знамением и затушил свечу.
Повернувшись, он увидел взволнованную, с глазами, полными слез, бабушку Ростислава.
Она сбивчиво, волнуясь, рассказала, как прибежавшие с кладбища мальчишки сообщили, что солдаты рушат кресты на братских могилах. Иоанн, выслушав ее, молча подошел к шкафу и достал парадный китель с медалями. Надев его, подошел к иконе, поцеловал образ, поклонившись до земли.
Обернулся к женщине, сказав ей:
— Прости меня, если чем обидел…
Помолчав, добавил:
— Ну, теперь прощай.
Повернулся и направился к выходу. Однако вдруг остановился и, улыбнувшись, добавил:
— Передай мой подарок Ростиславу, — показывая на висевшие на стене боевой топор и тесак. Пусть бережет их. Дом продай, а деньги раздай нуждающимся. Прощай. Да, вот икону забери себе, перед образом святым молись о грешном Иоанне.
Женщина стояла как в оцепенении от всего услышанного. Только смогла осенить крестом уходящего Иоанна. Спустя несколько минут, присев на стул, горько зарыдала, шепча:
— Это конец России! Это конец России… — всхлипывая, повторяла она.
Только зайдя на территорию некрополя, Иоанн увидел, как человек двадцать-тридцать пьяных солдат, сквернословя, сбивают кресты с могил героев. Подбежал к ближайшим безумцам, схватил одного за шиворот, отшвырнул от могилы. Стоящего рядом, оттолкнул так, что тот, пролетев несколько метров, упал на спину, визжа:
— Убивают, убивают, товарищи!
Удар в затылок прикладом повалил Иоанна навзничь. И захмелевшие мучители бросились к нему — каждый норовил ударить лежащего героя.
Люди, проходящие в это время у кладбища, видели, как группа пьяных, смеющихся, ругающихся, словно сошедших с ума солдат, толкая в спину штыками, вела связанного высокого седого старца, с растрепанной окровавленной бородой. Он шел по земле, которую защищал когда-то от врага. Солдаты эти тогда еще не родились, сейчас же, нацепив красные банты и звезды, штыками пронзая его спину, плечи, кричали: «Шагай быстрее, контра!» — и вели его к храму.
Иоанн окровавленными губами шептал:
— Господи, прости их, ибо не ведают, что творят.
Кровь заливала солдатский Георгий, две медали «За защиту Севастополя» и «В память войны 1853–1856 гг.» и чугунный наградной крест «Железо и кровь» на кителе старого воина.
Больше Иоанна Альминского никто не видел.