8 октября русскому писателю Юрию Сбитневу исполнилось 80 лет
Давно и хорошо знаю как самого Сбитнева, так и всё его творчество, не раз писал о его работе, потому полагал поначалу, что дать о нём к юбилею статью ничего для меня не стоит, а теперь остановился вдруг в нерешительности: поди втолкни в какие-то 10-15 тысяч компьютерных знаков огромную жизнь, полную событий, каждое из которых достойно пространного описания! Чего стоят, к примеру, его скитания (уже имевшего изданные книги) с геологической партией по таёжным медвежьим тропам Дальнего Востока, а затем по стойбищам на Нижней Тунгуске. «Скиталец я! – напишет он в одном из стихотворений (у него два поэтических сборника) .- Тугое стремя и хрип коня… А в кровь мою степное семя, как вкус огня, вошло когда-то – и поныне горит костёр, и тянет вдаль меня, к чужбине. Простор! Простор! И жажда вечная свободы в моей груди…». На Дальнем Востоке он оказался по сути в бегах из-за своего бунтарского характера (против Хрущёва попёр, а это обернулось преследованием), на Тунгуску же его привела давняя мечта поискать у расселившихся там староверов подлинник «Слова о полку Игореве»: как заболел ещё школьником этой гениальной поэмой, так и не отпускает она его по сей день.
К Нижней Тунгуске так привязался, так много она дала ему, что он, к тому времени уже широко печатавшийся, тем не менее своей творческой родиной считает её. «Именно здесь, в далёком, но до сих пор близком моему сердцу краю,- сказал он в одном интервью, – я признал сам себя писателем, понял, что то единственное, дарованное мне, должно стать сутью моего бытия». Его северные романы («Стрелок из лука», «До ледостава», «Пожар», «Костёр в белой ночи»…) выходили тогда 100-тысячными тиражами, их перевели на многие языки мира, по ним снимали художественные фильмы. Критика скоро занесла его в реестр известных русских писателей, вообще же она не очень баловала его вниманием, в книгах у него не было ни рабочего класса, ни коммунистов. Зато были колоритнейшие фигуры тунгусов, много легенд, экзотики. И мудрости. Народной мудрости. Мастерски написанные, на книжных полках они не залёживались. Они и сейчас не залежались бы, издай их массовым тиражом.
В творческой среде, в культурном мире он был признан, дружил с Астафьевым, с великим Свиридовым, Шукшиным, был секретарём правления Союза писателей. И вдруг по литературной Москве прокатился слух: Юрий Сбитнев оставляет столицу и переезжает в древний Талеж (Чеховский район Московской области) – село своего детства и юности, где до сих пор сохраняется дух старины. Местные власти выделили ему большой участок земли, срубил он там себе бревенчатый дом, оборудовал на втором этаже кабинет для работы… Приехал сюда с потаённой целью – неудержимо влекло «Слово о полку Игореве». Где бы ни бывал, куда бы ни забрасывала его судьба (Урал и Памир, Тверской край и Брянщина, города и селения, где проходил Игорев полк…) – всюду собирал и собирал слова и выражения, дошедшие до нас из древности, намереваясь с их помощью раскрыть «тёмные» места загадочной поэмы ХII века. Так сложилось у него уникальнейшее собрание – словарь, какого нигде более не найти. В его библиотеке были уже и летописи, Ипатьевская в том числе. В них-то и погрузился он, всё с той же целью – разгадать тайны «Слова…». Но тут грянула славная горбачёвская перестройка, над страной повис голод. Пришлось жить своим натуральным хозяйством: сажать огород, разводить свиней, индюков, пчёл. В заброшенном Талеже жило тогда всего несколько стариков и старух. И никаких властей. Решили объединиться в общину, совместно обрабатывать землю, Сбитнева избрали старостой. Приехали как-то к нему местные молодые предприниматели. Юрий повёл их за околицу, показал родник в глубокой низине, похожей на лунный кратер, рассказал, что издревле место это было Святым, князья черниговские приезжали сюда поклониться, Нестор-летописец живал тут, к Святому источнику стекались люди со всех краёв и сейчас стекаются, но какая разруха вокруг, грязь... Предложил благоустроить. И закипела работа: проложили дорогу хорошую, сделали отличный спуск к роднику, часовню поставили, звонницу, повесили на трассе указатель: «Святой источник», никто не проедет мимо, не уедет отсюда без целебной воды, свадебные машины вереницами катят сюда на послепасхальную Красную горку либо на Рождество Богородицы. «Эти молодые ребята, – вспоминает Сбитнев, – возрождали Родник абсолютно бескорыстно, мои проповеди любви к нашей истории, Русская идея, оказались им близки и понятны, они были чисты, разум и Веру их тогда ещё не замутили неофарисеи».
Работа с летописями продолжалась. Юрий Николаевич так вжился в XII век, что ориентируется в нём, как в сегодняшнем дне. «Слово о полку Игореве» знает до буковки. За годы талежского «затвора» (ни много ни мало 30 лет!) сделал такие открытия, каким историки и филологи позавидуют. Да он и сам оказался проникновенным историком, чутким филологом, тонким аналитиком. Давно и не нами отмечено: если Сбитнев берётся за что – делает всё основательно. В своё время увлёкся загадкой ХХ века – «тунгусским чудом», тайной с метеоритом или чем там, добирался туда сверхморозной зимой на нартах, едва не погибнув, встречался с аборигенами-очевидцами события, в итоге вышла повесть «Эхо», на которую до сих пор ссылаются учёные, а имя его стоит в одном ряду с известными исследователями этого явления.
И за «Слово о полку Игореве» взялся отнюдь не как дилетант-любитель. Готовился к этому всю жизнь. Да и кому, как не поэту, чуткому к слову, браться за это! Именно как поэт он и услышал (всегда слышал!) в поэме женский голос. И плач. «Слово о полку Игореве», – сказал, – это плач. Плачут русские жёны, потерявшие мужей, плачут девы «на брезе синего моря», плачут деревья, травы, плачет великий князь Святослав («злато слово слезами смешено»), вся Русская земля плачет. Поэма-плач. Устные русские плачи – самые древние. «Слово» – первый письменный плач. А плачи на Руси исполняли только женщины. Значит, можно предположить, что Автором была женщина. Только женщина, утверждает Сбитнев, могла с такой любовью и болью выразить великую печаль о погибели Игорева полка. А плач Ярославны? Мужчине так вовек не сказать. Любовь к Игорю буквально разлита в поэме, и невозможно представить, чтобы такой чистой любовью одаривал неудачливого князя дружинник, боярин либо другой князь.
Женщины Древней Руси были образованны. Мужчина прежде всего воин, вечно в походах, а женщина, оставаясь дома, и сама училась, и детей своих обучала всем мудростям жизни, чтению, письму, счёту – всему! Многие знали иностранные языки, писали стихи, сочиняли музыку. Не была редкостью и женщина-летописец. Одной из них, как установил Юрий Николаевич, стала Болеслава, талантливая дочь великого князя киевского Святослава – сказительница, боян (бояни). Крупнейший знаток древних текстов академик Борис Александрович Рыбаков (он, как и другой академик – Дмитрий Сергеевич Лихачёв, зная об изысканиях писателя Сбитнева, одобрительно отзывался о них) находил, что в некоторых летописях просматривается рука автора «Слова о полку Игореве» – не один ли тут автор? Дальнейшие поиски Сбитнева приводят его к убеждению: да, один. И была им Болеслава Святославовна. По крупицам собирал сведения о ней. Оказалось, что с князем Игорем они близкие родственники, росли вместе, были единомышленниками, она любила его. Отсюда в поэме такая сестринская любовь к нему и дочерняя к Святославу.
Многие исследователи сходятся в том, что в конце поэмы есть скрытая подпись автора, но она слилась с концовкой, приписанной, по их мнению, в более позднее время другим автором, и расшифровать её никак не удавалось. Сбитнев осилил и это. Его тщательнейшая, по буковкам, реконструкция древнего текста вылилась в следующее (в переводе): «Сказала бояни, ходына Святослава, летописица старого времени, Ярославовой Ольги дитя любимое». Ходына – жена, отправленная неверным мужем обратно в дом отца, каковой и была Болеслава, Ярослав – её свёкор, князь Галицкий, а Ольга – его жена, в невестке души не чаявшая. Как видим, тут собственноручная подпись Болеславы Святославовны.
Так была раскрыта одна из великих тайн.
Поистине титаническую работу проделал Юрий Николаевич, раскрывая многочисленные тайны «Слова». Не прибегал, как иные учёные, к чужеземным наречиям, а с помощью живого русского языка, с помощью своего уникального словаря народных речений (да благодаря поразительному чутью к слову, удивительной памяти на слова!), о чём подробно рассказано в его книге «Тайны родного слова», выпущенной в прошлом году черниговским издательством «Троица». Доводы там убедительны, каждому утверждению – веские доказательства. Кому бы я ни давал прочитать эту книгу, говорили потом одно: «Убедил». (К сожалению, тираж её невелик, она быстро разошлась, и теперь её трудно найти. Заинтересовавшихся могу отослать к апрельскому этого года номеру журнала «Москва», где я сжато изложил её). Эта работа во многом в корне меняет наше представление о гениальной поэме, о цели похода Игоря прежде всего. Думаю, нам ещё предстоит осознать, что это за явление такое – Юрий Сбитнев: сотни исследователей, целые институты в течение двух веков безуспешно разгадывали тайны «Слова», а он в одиночку вышел на эту трудную дорогу и богатырски (да он и есть богатырь!) одолел её.
Сейчас Юрий пишет книгу о Болеславе Святославовне и её гениальном творении, книга примкнёт к роману-дилогии «Великий князь» о черниговском князе Игоре, миротворце, оклеветанном предателями и зверски убитом, но вскоре причисленном к лику православных святых . Дилогия эта явилась плодом многолетнего «пребывания» писателя в ХII веке, написана чистым русским словом, сказовым слогом: «Не море кинулось на берег, но берег подвинул море вспять»; «Шёпот любого крика могучей, подобен огню подземному – не видно его, не слышно, да вдруг полыхнёт разом, выйдя наружу, и завеет, загудит огонь всепожирающий»…
Мало кто сейчас так работает со словом.
В 2009 году дилогия удостоена историко-литературной премии «Александр Невский», тираж разошёлся, предстоит допечатка. Орден «Служение искусству» – достойная награда писателю Сбитневу.
Когда читатели интересуются секретами его мастерства, он отвечает предельно просто, как ответил журналу «Чернигов 24»: «Никогда не сажусь за письменный стол, прежде чем не увижу воочию, как на экране, то событие, которое предстоит описать. Это моё документальное кино, которое досконально, с мельчайшими подробностями передаю словом». «Крохотная капелька влаги осталась в уголке его рта, и, пока он открывал горшочек с кашей, пока вожделенно жмурился и крылышки его носа трепетали, она всё смотрела на эту капельку, желая единственного – нежно прикоснуться к ней языком». Да, такое действительно надо видеть воочию.
Из частного письма: «Я, Алёша, пишу, как дышу. Не знал никогда никаких правил, никаких основ мастерства, только жадно смотрел, в два уха слушал любых мне и не любых людей, жадно жил, во всём искал только любовь…».
Из нашего с Юрием разговора:
– Удивляет невостребованность моей работы со «Словом о полку Игореве». Вот на Украине к этому есть интерес, почти месяц были у меня там встречи с читателями, и это освещалось в печати. В киевском университете студенты устроили мне овацию за «Тайны родного слова». В районном городке Сосница учителя заявили, что вопреки всяким программам будут знакомить ребят с моей книгой. А в родной стране –тишина. Кроме тебя, в печати никто не сказал о ней ни слова. И я, как петух, пою в ночи, надеясь на утро, а утра нет. В эту бусову пору, когда ночь не ушла, а утро ещё не пришло, трудно петь. То ли проснётся от одинокого крика родная душа, то ли разбудишь того, кто придёт с топором зарубить… Надо ли петь, кричать?
– Ты можешь не написать других задуманных тобой книг, а не написать Болеславу просто не имеешь права, потому что никто, кроме тебя, не напишет, только ты её знаешь и любишь. Я убеждён, что придёт время, когда об этой твоей работе ещё как заговорят! Нас с тобой не будет, а открытие твоё будет жить, оно запечатлено в книге, а книги не умирают.
– Спасибо тебе на добром слове. Скажу откровенно, оно мне очень нужно. Иногда сомнения так одолеют! А ты тут как тут со своим словом. Я его ценю не удовольствия для, а токмо для продолжения мира моего в русской прозе.
Алексей Широков