В 2007 году наша газета «Русь Державная» ввела новую рубрику «Женщины в Великой Отечественной войне», материалы которой посвящены их героическим подвигам на полях сражений.
«Небесные ласточки» (№ 3 за 2007 г.) — так назывался очерк о прославленных летчицах ночных бомбардировщиков ПО-2, которые были подлинной грозой для затаившихся в окопах фашистов. «Снайпер — это состояние духа!» (№ 4 за 2007 г.) назвали мы рассказ об отважных девушках, на боевом счету которых «накопились» тысячи и тысячи участников «дранга нах остен», тщившихся завоевать Отечество наше.
Сегодня мы повествуем об одной из самых опасных профессий войны, в которой тоже достойно проявили себя наши милые девушки.
…Впервые я узнал о них осенью 1943 года, когда после освобождения нашей Смоленщины саперы разминировали «танкоопасное направление», как значилась эта местность в обширной пойме Днепра. Мы, мальчишки, уже поднаторевшие во всякого рода взрывных делах, старались к ним держаться поближе. И бойцы с эмблемами-топориками на погонах, видя наше усердие, этому не очень препятствовали, тем более что мины были наши, отечественные, установленные еще в сорок первом по известной советской схеме. Да и взорваться они от ноги не могли, а только когда на взрыватель надавит гусеница.
К тому же польза от нас кое-какая была: сносили в штабеля уже разряженные боеприпасы, помогали их в машины грузить. Трудились мы, честно говоря, не совсем бескорыстно — правдами и неправдами добывая бывшие для нас в большом дефиците капсюля и бикфордов шнур. А нужны они нам были для… глушения рыбы, что хотя и являлось «малым браконьерством» по сравнению с самой войной, но помогало уцелеть в то голодное время (о том, как это удавалось, автор уже писал в очерке «Приказано выжить!» в № 1 «РД» за 2007 г.). И, кстати говоря, несмотря на все эти «штуки», рыбы тогда в Днепре было гораздо больше, чем в наше столь обильное ядовитыми стоками время.
Однажды, после окончания «саперного рабочего дня», в стороне от уже разминированной площади я случайно обнаружил нашу не сильно замаскированную «ТМ». Быстро и привычно сняв с нее взрыватель нажимного действия и вынув из ящика одну из тротиловых 400-граммовых шашек, я тут же решил использовать ее «по рыбному назначению», тем более, что имел при себе несколько капсюлей-воспламенителей и отрезок «бикфорда». Вставил, как положено, в отверстие шашки запал со шнуром из расчета 5 секунд, чиркнул коробком по головке приложенной спички и швырнул заряд в подходящий вирок. Но. К моему удивлению, глубинного взрыва не последовало — лишь слабый хлопок да пузыри на поверхности воды подтвердили, что сработал один капсюль. Подумав, что он случайно выскочил из отверстия в толовом бруске, я еще крепче закрепил запал и повторил бросок. Результат — тот же! И только, осмотрев остальные шашки в минном ящике, я увидел, что на всех из них стоит сбоку штамп: «Чурилина», а на самой мине надпись — «Учебная».
Все стало ясно — на таких минах девушки-саперы тренировались в их правильной установке. А «Чурилина» (фамилию эту навсегда запомнил), видно, и устанавливала под контролем инструктора такую вот мину, в которой все было лишь имитацией настоящего боезаряда. Жива ли она, эта неизвестная труженица войны?
А вскоре я увидел и их самих — прибывших в виде пополнения к уже знакомым мне бойцам-саперам. Целый взвод девушек-минеров! До чего же умело, аккуратно они все работали! И до чего же не похожих на них показали нам как-то в фильме. Уж не помню его названия, но киношные героини были какими-то странными по сравнению с их коллегами из 1943 года. Назывались они почему-то «разминёрами» — будто некая новая категория воинов — снимать, выходит, мины могли, а вот ставить их ни-ни… Постановщики фильма, видно, не знали, что на войне существует лишь одна такая саперная профессия — «минёр». Хотя дежурная фраза о том, что «минер ошибается лишь раз в жизни», на экране то и дело звучала, вели себя девушки по отношению к этой профессии, что называется, «неадекватно»: демонстрировали вопиющее невежество, несобранность, легкомыслие. А ведь события фильма развивались уже ближе к концу войны, когда немцы, отступая, становились все изощреннее — у них появилось множество мин со всякими подвохами, ловушками, даже вовсе «неразряжаемые»…
Не раз доводилось мне слышать очень решительные, но наивные по сути своей рассуждения некоторых наших историков-аналитиков о причинах поражений Красной армии в 1941-1942 годах. В частности, примерно такие:
Вся беда была якобы в бездарности военного руководства. Ну зачем, к примеру, на Западном направлении надо было создавать бесконечные противотанковые рвы, эскарпы, проволочные заграждения, устанавливать минные поля? Ведь немцы чаще всего обходили их стороной. Страшно подумать — целый миллион граждан мирных «гоняли тогда на окопы»! Одна бестолковщина…
Такие рассуждения напоминают пришедший мне как-то в голову парадокс: ну зачем у всяких там военных складов и других объектов годами стоят часовые? Все равно за это время никто даже не пытался на них напасть. Хотя ответ на это «логическое» умозаключение куда как прост: да потому и не пытался, что видел перед собой охраняемые объекты. Нечто подобное было и с нашими рвами да минными полями 1941 года. Противник, прочувствовав трудноодолимость такой обороны, так и не решился наступать здесь в лоб. Именно благодаря этим укреплениям к 10 июля на Западном направлении, наконец, удалось стабилизировать фронт. Началось затяжное Смоленское сражение, пока немцы не пробили наконец бреши на наших флангах. Эти бои «на охват» дорого обошлись захватчикам, а нам дали выигрыш времени в целых два месяца.
Так что советское фронтовое командование в том горьком сорок первом году не было уж столь бездарным, как его расписывали. Недаром Генштаб сухопутных войск вермахта ставил маршала С. К. Тимошенко, который командовал тогда Западным фронтом, на второе место после самого Г. К. Жукова. «Но ведь немцы, тем не менее, дошли до Москвы!» — вроде бы вполне справедливо может упрекнуть меня критик. Эх, прочитать бы вам повнимательнее известную гоголевскую повесть. «Сила одолела силу!» — воскликнул ее автор, когда «ляхи», большой гурьбой навалившись на Тараса Бульбу, свалили его. Однако за это же время под Москвой были собраны силы, которые по тому же закону разгромили, отбросили гитлеровцев от столицы.
Вот как просто могут обстоять дела и с логикой войны, и с рассуждениями — стоило ли было, не жалея ни сил, ни средств, устраивать перед немцами всякого рода заграждения, в том числе и минные?
Есть в жизни профессии, которым как бы даются «поблажки». Это медики, юристы, инженеры могли записывать в своих заключениях обтекаемые формулировки типа: «признаков насильственной смерти не обнаружено»; «в цепи доказательств не просматриваются убедительные факты виновности подозреваемого»; «при технической экспертизе несущих конструкций здания не выявлено нарушений со стороны монтажа…» А у тех, кто работает на войне со взрывоустройствами, допустимо лишь одно-единственное заключение: «Проверено — мин нет!» И — подпись, кто проверил, и это выглядело как гарантия качества.
Мой хороший приятель Василий Калиничев (уже, к сожалению, покойный), который в начале войны учился на минера, рассказывал:
- Инструктором на курсах у нас была инженер-майор Галина Нефедова. Ну и строга была! А уж взыскательна за любой промах в учебе — страсть. И никогда не улыбалась, хотя была очень красивой женщиной. Так вот однажды, уже перед самым выпуском, под хорошее настроение во время практических работ в поле кто-то из нас осмелился попенять ей: «Галина Васильевна, а почему вы никогда не улыбаетесь?»
- «Улыбаться, ребятки, — в тон вопрошающему ответила она, — будем после войны, когда вы все живыми вернетесь. И еще вот что я вам посоветую, дорогие мои, никогда не держитесь с миной запанибрата, с этаким фамильярничанием. Она — дама суровая, с ней только официально, только «на вы». — И лицо ее при этом озарилось такой улыбкой, светлой, обворожительной, что все мы прямо-таки оторопели! Вовек не забыть мне этой улыбки — каждый считал, что улыбнулась она именно ему. Вернулась ли она сама, Бог весть…
Мне очень повезло. Потому что за долгие годы моей жизни довелось пообщаться с людьми чуть ли не всех профессий войны. На Смоленщине во время наступлений-контрнаступлений, в дважды выпавшей на долю мою оккупации, в партизанском крае, при двойном прохождении фронтов; при обучении в военном училище в начале 50-х, когда все наши преподаватели были еще участниками Великой Отечественной; во время моей службы в войсках; при работе военным корреспондентом; в многочисленных командировках в Германию, где доводилось общаться уже с «их» профессионалами, многое сопоставлять, сравнивать, натыкаться на истории и случаи поистине поразительные. И до сих пор, встречаясь на юбилеях, праздниках с ветеранами, беря у них интервью, всегда с великим интересом вслушиваюсь в их рассказы, всё впитываю, всё записываю…
Довелось мне пообщаться и с женщиной-минером. Это произошло случайно, при вручении мне на ветеранском собрании медали к 60-летию Победы. Мы оказались рядом на самом заднем ряду и невольно разговорились. «Надежда», — просто назвала она себя, и я узнал такое, о чем раньше и не задумывался.
- Всякие там миноискатели — это все в основном в теории было, — заметила она, когда речь зашла о «тех самых», которые приходилось снимать. — Часто встречались поля, в которых столько железяк всяких было, что миноискатели эти непрерывно пищали.
Если на них только полагаться, то и задачу по разминированию, особенно на переднем крае, вовремя не выполнишь и себя подведешь…
- Как это?
- Да очень просто: если на каждый писк реагируешь, то бдительность притупляется, а это — самое опасное. Вот и приходилось в основном полагаться на руки. — И Надежда протянула их ко мне. Все еще красивые, с аккуратным маникюром, они невольно наводили на мысль: с такими-то, еще девичьими ручками да на мины… — А чудес в этом не было, — продолжала она, — просто ползешь и почву перед собой кончиками пальцев, самими подушечками ощупываешь. Это только кажется, что мину при установке можно замаскировать идеально, «под грунт». Все равно повреждение верхнего слоя земли почувствуешь. Потом уж и щупом начинаешь работать.
- Но ведь главное — это не только найти!
- Обезвредить ее, гадюку, бывает сложнее всего. Тут уж ухо востро держи, жди сюрпризов.
- Ведь были еще и мины с натяжками…
- Их в те времена ставили немцы не так уж и много. К тому же заметить проволоку не сложно, особенно ранним утром, при росе — смотришь, а она, как паутина, переливается. Кстати, немцы сами на них частенько нарывались: то свой солдат забредет на отводок, то собака их лапой заденет. У нас тоже, между прочим, были собаки-минеры. Ну и умницы! Бывало, вынюхает мину, сядет возле нее и ждет, когда подойдешь, а сама мордой показывает, где копать надо. Особенно здорово помогали они нам на Воронежском фронте, когда мы там впервые столкнулись с итальянскими «прыгающими», как мы их называли, «лягушками». Увидит такая собачка натяжку и идет вдоль нее потихоньку, пока сам заряд не обнаружит. И уж не сидит возле него, а бегает вдоль проволоки, лает, подойти к ней не дает. Потом поймет, что ее поняли, и возле самой мины усаживается…
И так спокойно, буднично повествовала Надежда обо всех этих огневых делах, что в некоторые моменты словно наваждение на меня находило: будто ведет она неторопливый рассказ свой об уборочной страде, о сенокосе, о прополке огородных грядок…
Наша литература о Великой Отечественной очень виновата перед людьми этой опаснейшей саперной профессии, отодвинув ее героев, особенно наших отважных девушек-минеров, куда-то на далекие задворки войны. Много писали и пишут о фронтовых разведчиках, охотниках за «языками», а вот о разведчиках-минерах словно забыли. Хотя именно их посылали ночами на «нейтралки» и предполья противника, чтоб выведать, не делают ли немцы проходы в минных полях, не готовят ли наступление? И сведения эти были подчас очень большого, стратегического значения. Маршал А. М. Василевский в своей книге «Дело всей жизни», рассказывая о событиях июня 1941 года, когда в Генеральный штаб из приграничных округов шли донесения о сосредоточении германских войск вдоль наших рубежей, подчеркивал, что важнейшими из них были все же сообщения от саперов, когда «противник на ряде участков границы приступил к разборке своих проволочных ограждений и разминированию полос на местности, явно готовя проходы для своих войск к нашим позициям». Но беда в том, что наши «верхи» не сумели тогда оценить эти убийственные для нас сведения о готовящейся агрессии. Хотя саперы военных округов продолжали стоически выполнять свой солдатский долг — «заделывали» уже советскими минами эти проходы, создавали противотанково-пехотные заграждения в местах, куда по всей вероятности были направлены их прочерченные на картах «клинья». Не случайно в Курской битве только с 5 по 9 июля 1943 года на минных полях, установленных 1-й инженерной бригадой особого назначения, в составе которой были и подразделения наших девушек-минеров, противник потерял 140 танков и штурмовых орудий.
Автору этих строк так и не удалось установить по архивам, а каковы же вообще потери, нанесенные гитлеровской Германии и ее союзникам нашими профессионалами этой великой войны, бойцами-минерами. Они, конечно, огромны, хотя подсчитать их попросту невозможно.
Всем известно, что «у войны не женское лицо». Но они, наши милые девушки-минеры, великим своим подвигом на полях сражений сумели внести весомый вклад в общую нашу Победу.
Честь им и слава!