Дни и ночи майора А.Н.Калинкина
Все больше ускоряет свой ход быстротекущее время. И все меньше остается среди нас участников Великой Отечественной, живых свидетелей событий, которым суждено было повернуть весь ход мировой истории. Но совсем недавно сотруднику нашей газеты довелось побеседовать с человеком поистине уникальной судьбы – с 93-летним Александром Николаевичем Калинкиным, с 1938 года и до самой своей отставки состоявшим на службе охраны И.В.Сталина.
– Александр Николаевич, известно, что для формирования такого рода контингента требовались люди, скажем прямо, особого склада. И не только по «социальному происхождению» или «чистоте анкеты», но – главное – по своим особым профессиональным качествам. Как получилось, что Вам довелось служить именно на таком посту?
– С «происхождением» и «анкетой» как раз все было в порядке. Отец Николай Павлович – машинист, по указу царя как военнообязанный 1-й категории оказался призванным в 1915 году на бронепоезд. Провоевал Русско-Германскую, а потом поучаствовал и в Гражданской. Погиб в 1919-м в том же своем бронепоезде на Восточном фронте.
Ну а мать, Акулина Емельяновна, была просто неграмотной женщиной из деревни Мотовилово Арзамасского уезда Нижегородской губернии. Мы с братом моим младшим, Виктором, окончившим тогдашнюю ВПШ (так называли в то время Высшую пограничную школу) при моих 5 классах образования пытались было научить ее читать и писать. Но она только отмахнулась: идите, мол, детки, своим путем – пусть при новой власти хоть вам светит удача. Как раз в ту пору начался автострой в Горьком, и меня взяли в школу рабочей молодежи учеником по столярному делу, а потом и к трактору приспособили.
Однажды со мной, деревенским пареньком, разговорился приехавший к нам лейтенант в форме. «Хочешь поехать в Москву?» – спросил. – Знаю, что невеста там у тебя, Малютина Любовь Васильевна, переписываешься с ней, жениться собираетесь»… Удивился я таким «познаниям». То была моя односельчанка, уехавшая недавно к родственникам в столицу, с которой у нас действительно была любовь. Кстати, с ней мы и прошли потом по жизни долгие-долгие годы. «Определим тебя в двухгодичную школу пограничников», – продолжал лейтенант. Оказалось, что «граница» та прошла для меня через Кремль. Так решила Мандатная комиссия при выпуске.
– Вы, разумеется, часто видели Сталина «лицом к лицу». Особенно важно, каково было Ваше первое от него впечатление – по сравнению с портретами?
– Внешне казался неброским, роста ниже среднего, хотя и с рябинами на лице, но очень похожим на свои портреты. А главное – был крепок, нетороплив, и исходила от него какая-то необъяснимая сила.
– Много пишут о том, что Сталин был подчас очень крут, даже жесток по отношению к своим соратникам. Но когда хотел, мог быть приветливым, просто обаятельным. Наблюдали ль Вы в его поведении нечто подобное?
– И не раз! Как-то у К.Е.Ворошилова сгорела дача. С «подачи» своих он тут же распорядился арестовать пятерых «виновных» и отправить их без суда и следствия на Лубянку. Узнав о таком самоуправстве, Сталин вызвал к себе тогдашнего министра Госбезопасности Абакумова, но вместо разноса предложил ему… сыграть в бильярд. Обрадовавшись, тот умышленно проиграл ему первую партию, зато две последующие Сталин сам выиграл, и главный «особист» подумал было, что гнев миновал – тем более, что после удачи в игре настроение у вождя явно улучшилось. «А где у тебя сидят эти пять ворошиловских офицеров?» – спросил вдруг, пронизав его пристальным взглядом, Сталин. Не дожидаясь никаких оправданий и резким ударом сломав о стол кий, гневно бросил: «Немедленно выпустить!» Наши ребята из охраны рассказывали, что вызванный после этого Ворошилов выскочил из кабинета И.В. при застегнутых наперекосяк пуговицах шинели. «Задал ему, видно, перцу!»
Или еще такой курьез. Как-то идут из Грановитой палаты Сталин и Ворошилов. А мы с напарником на посту в коридоре. И тот, на беду свою, потихоньку покуривал. Заметив вождей, торопливо сунул сигарету в карман. Увидев такое, Ворошилов тут же кликнул дежурного: «Обоих на гауптвахту! – «За-ачем же обоих? – со свойственной ему манерой растягивать слова с улыбкой заметил Сталин. – Калинкин, насколько я знаю, нэ курит».
– Выходит, Сталин был так чуток к своей охране, что даже и фамилии помнил?
– И не только это. Однажды мы сопровождали Сталина в его поездке на отдых в район Гагры. Увидев, что мы несем охрану в расположенной рядом мандариновой роще, он подошел к нам и спросил: «А мандарины пробовали? Нравятся вам?» – «Очень нравятся!» – сознались мы. – «А домой, родным, не хотите послать?» Мы смутились. – «Ничего, –приветливо отозвался он, – мы спросим разрешения у Власика (начальника охраны – В.Н.)… На следующий день для всего подразделения пригнали целый «пульман» фруктов. Нам оставалось лишь написать на посылках адреса. При этом один из наших ребят, осмелев, обратился лично к Сталину: он – детдомовский, родителей нет, есть только невеста, нельзя ли послать и ей мандаринов? Сталин опять заулыбался в усы и одобрил это пожелание: «Хорошо, когда любят невесту. Только не пиши на посылке твоего обратного адреса».
Существует неправильное мнение, что охрана Сталина только и знала, что осуществлять функции телохранительные. Мы как представители службы безопасности получали подчас особые задания. Например, во время Финской меня откомандировали на Карельский перешеек. Предстояло выяснить, правда ли, что Запад (Австрия, Германия, Италия) снабжает финнов танками своего производства. И вот мы на иностранной броневой машине с немецкими опознавательными знаками проникли на «линию Маннергейма» и успели, пока там не сообразили, все, что нам нужно, сфотографировать. Так уж получилось, что водителем этой разведмашины К.К.Рокоссовский назначил меня, т.к. я объявил, что до призыва водил трактор «Челябинец». Но в последний момент нам не повезло: подбили, когда уже почти добрались до своих окопов. Пока не выручили нас, пришлось 12 часов отсиживаться в танке при морозе свыше тридцати градусов. Тогда крепко обморозился, чуть не лишился пальцев. За эту операцию получил я тогда первую, самую дорогую для меня награду – медаль «За отвагу». Потом пришли и ордена, и другие медали. Но эта для меня – самая главная.
Командировали меня также на Ялтинскую конференцию в 1945-м. Но охранял там не Сталина, а приставлен был к… Черчиллю. На групповом портрете «Большой тройки» я за ним прямо и стою.
– Говорят, что в любую секретную службу легче попасть, чем из нее выйти. Был ли отток из вашей охранной системы?
– С началом войны, несмотря на жесткое распоряжение Сталина, многие у нас стали проситься на фронт. Помню, один из моих коллег, танкист, так и ходил с рапортом в кармане, чтобы при случае из-за многочисленных отказов обратиться с ним непосредственно к Сталину. И дождался-таки оказии! Когда мимо него по коридору тот проходил вместе с членами ГКО, он очертя голову сунулся вдруг к нему со своим рапортом. К нашему удивлению, Сталин при всей своей на тот момент озабоченности выслушал его, велел повернуться спиной и на ней начертал резолюцию: «Удовлетворить просьбу!» Насколько запомнил, фамилия этого танкиста была Корнеев. И как жаль, что погиб он уже через месяц, в первом же бою…
– И все-таки, Александр Николаевич, многие сходятся в своих воспоминаниях в том, что Сталина все боялись…
– Конечно, боялись – ведь все ходили под ним. Но страх страху рознь. И исходил он зачастую не столько от самого Сталина, сколько от его не в меру усердного окружения.
Помнится, во время Парада Победы у одного из танков заглох мотор. Прямо перед трибуной, на которой принимал парад сам Сталин. Мы, находившиеся на дежурстве по своим «точкам», прямо-таки сжались: ну теперь всех расстреляют! Но именно сам Иосиф Виссарионович умело разрядил обстановку: «Ничего страшного – во время войны танкисты эти уже себя показали!» И все облегченно вздохнули.
Поэтому говорю: я – сталинист, в хорошем, «державном» смысле этого слова. Утверждают, что был культ личности. Да, это так – из истории ничего не вычеркнешь. Но зато была и л и ч н о с т ь, был великий государственный деятель.
(В этот момент я решил было задать Александру Николаевичу вопрос о его отношении к демонстрируемому сейчас по ТВ фильму «Сталин – Life», но ответ получил от присутствующей и помогающей при нашей беседе его дочери Веры Александровны):
– В этом кино Сталин просто окарикатурен, другого слова и не придумаешь. Все в картине построено на каких-то нелепых додумках. Окружающие вождя только и делают, что настраивают сына против отца, беззастенчиво интригуют, плетут заговоры. Отец много, когда был более здоровым, рассказывал мне о ситуации того времени – это сейчас ему трудно говорить, а телевизор вообще не может смотреть. Ничего похожего на правду в этом фильме нет! Увидеть такое на экране для отца было бы одним расстройством.
– А как на фоне Сталина выглядели остальные руководители государства? Например, Л.П.Берия?
– Мне однажды довелось нести службу на заседании, где он выступал. Говорил тихо, как-то вкрадчиво, стараясь, как мне кажется, выглядеть очень значительным, весомым, все время пенсне своим сверкал. Но веяло от него каким-то коварством, иначе не скажешь. Молотов всегда хранил каменное спокойствие, не шутил, не смеялся. Калинин был совсем незаметен… Но между собой они частенько схватывались. Однажды я сопровождал группу членов Политбюро после заседания на ужин к Сталину на Ближнюю дачу. В дороге они резко заспорили, обвиняя в чем-то друг друга, пока Сталин не осадил их: «Что вы, как троекуровские псы, лаетесь? Когда умру, небось и вовсе перегрызетесь!» Эту сталинскую реплику я хорошо запомнил. Заметно было, что Иосифа Виссарионовича это очень встревожило, и он хмуро и надолго задумался.
– И еще такой вопрос к Вам, Александр Николаевич. Известно, что еще 11 ноября 1939 года Сталин обратился к партийным и советским властям со специальным директивным письмом, п.1 которого гласил: «Признать нецелесообразной впредь практику органов НКВД в части арестов служителей Русской Православной Церкви, преследования верующих». Тогда же закрылись откровенно богоборческие издания. Потом состоялся архиерейский Собор, избрание Патриарха… Писали, что Сталин принимал в Кремле высших служителей Церкви, одобрял сбор средств для борьбы с фашистской Германией. Скажите, довелось ли Вам видеть со своего поста что-либо из такого рода мероприятий?
– Лично мне в мои дежурства не приходилось. Но вот что всех нас коснулось. В последние два года своей жизни И.В.Сталин не только внешне, но и внутренне сильно изменился. Стал как бы ушедшим в себя, более умиротворенным, задумчивым. Часто посещал могилу своей покойной жены Надежды Аллилуевой на Новодевичьем кладбище. Тогда нас, охрану, поднимали в 1 или в 2 часа ночи, и мы обеспечивали поездку. Создавали там коридор к месту захоронения. К самому надгробию никого из нас не подпускали. Сталин находился у могилы подчас довольно долго…
– И последний вопрос. Вы, Александр Николаевич, уже давно покинули свою многотрудную службу, но помнят ли о Вас сегодня Ваши товарищи по профессии?
– Очень приятно подтвердить, что всегда помнят! Например, к 60-летию Победы специальный посланец в звании подполковника от имени Н.П. Патрушева, руководителя службы ФСБ, доставил мне награду – Почетный знак Управления – и подарки к нему. Один из этих подарков особенно интересен – это бутылка пятизвездного коньяка «Трофейный». История этого напитка знаменательна: Гитлер, рассчитывая вот-вот захватить Москву, распорядился послать «героям-победителям» ж/д состав высококачественного трофейного французского коньяка. Но белорусские партизаны гитлеровский презент перехватили. И теперь, говорят, наши решили восстановить драгоценный напиток – по тому же рецепту и из лучших сортов французского винограда. И назвали его – «Трофейный». Такие, оказывается, дела.
– Большое Вам спасибо, Александр Николаевич, за эту беседу. Хорошего Вам здоровья и душевной бодрости.