Как отмечали Светлое Христово Воскресение в Русской Императорской армии
В походных церквях и фронтовых окопах, на боевых позициях и в лазаретах Русско-японской и Первой мировой войн отмечали русские воины дни Святой Пасхи. Освящались куличи, раздавались пасхальные подарки от тружеников тыла, христосовались офицеры, полковые священники и солдаты…
Русско-японская война. Дневник священника Митрофана Сребрянского.
«14 апреля 1905 г. Наступил Великий четверг. Мы выступаем в поход далекий и опасный… О, мечтал я на Страстной и Святой неделях насладиться чудным нашим богослужением! И не я один. Можно сказать, все в отряде ждали великого праздника: распределили порядок служб; украсили по возможности церковь; даже послали в Харбин за свечами, чтобы на «страстях» и пасхальной заутрене все воины имели в руках свечи; раздобыли хорошей муки для просфор. И вдруг все рухнуло! Ох, тяжело!
Приготовились мы к пасхальным торжествам, и вдруг приказ… Смиримся. А теперь нужно собираться в поход. Пошли в церковь, скрепя сердце все уложили; велел разобрать и взять с собою деревянный крест, пред которым мы молились в неделю Крестопоклонную (до прихода обоза и церкви). Не хватило духу с ним расстаться: слишком много духовного восторга, отдохновения пережито под его святою сению…
Великая суббота. 2 часа дня 16 апреля. Ветер все усиливается — надежда на церковное празднество окончательно уходит. Да и не на одно церковное: кажется, и разговляться придется сухарями. Давно уже послали в Харбин купить куличей, но вот до сих пор посланные не вернулись, а сегодня с чаем мы доели последний кусок черного хлеба. Все-таки наварили кур и даже накрасили яиц: солдаты умудрились. Краски, конечно, нет, но они набрали красной китайской бумаги, положили ее в котел, вскипятили, и получилась красная масса, в нее опустили яйца, и вот во всем отряде появилось утешение — красные яйца!
7 часов вечера. Буря продолжается. Идем с Михаилом в эскадроны освящать «пасхи», то есть то, что приготовили. Везде ожидают: вот-вот привезут «разговенье», а его все нет и нет. Из 11-й батареи долго провожали меня все офицеры, говорили о красоте нашего богослужения, причем один офицер-магометанин признался, что знает наши церковные напевы, любит их и был даже регентом военного церковного хора. Еще раз пришлось убедиться, какого утешения и духовного наслаждения лишают себя многие русские люди, не посещая служб церковных и не изучая священных наших напевов. Если магометанин любит наше богослужение, то как же должен бы любить его православный христианин!
8-8.30 вечера вернулись мы домой. В душе мучительный вопрос: где же будем прославлять Воскресение Христово? Буря продолжается, а фанза, в которой живем мы, слишком мала. Вдруг у меня блеснула мысль: во дворе нашем стоит довольно большой глиняный сарай с окнами; в нем устроилась теперь наша бригадная канцелярия. Иду туда. Действительно, человек до ста может поместиться, а для остальных воинов, которые будут стоять на дворе, мы вынем окна, и им все будет слышно и даже отчасти видно, так как в сарае-то свечи не будут тухнуть.
Спрашиваю писарей: «А что, если у вас мы устроим пасхальную службу?» «Очень приятно, батюшка, мы сейчас все уберем и выметем», — отвечают. «Ну, вот спасибо! Так начинайте чистить, а я через час приду». Как будто тяжесть какая свалилась с души, когда нашел я это место. Конечно, литургии служить нельзя: слишком грязно и тесно; но мы постараемся облагообразить, насколько возможно, и хоть светлую заутреню отслужим не в темноте.
Работа закипела, а я побежал в свою фанзу: надо ведь устраивать и у себя пасхальный стол для всех нас. Стол, довольно длинный, мы раздобыли; скатертью обычно служат у нас газеты, но нельзя же так оставить и на Пасху: я достал чистую свою простыню и постлал ее на стол. Затем в средине положил черный хлеб, присланный нам из 6-го эскадрона, прилепил к нему восковую свечу — это наша пасха. Рядом положил десять красных яиц, копченую колбасу, немного ветчины» которую мы сберегли про черный день еще от Мукдена, да поставил бутылку красного вина. Получился такой пасхальный стол, что мои сожители нашли его роскошным.
В 10 часов пошел в свою «церковь», там уже все было убрано. Принесли походную церковь, развесили по стенам образа, на столе поставили полковую икону, везде налепили свечей, даже на балках, а на дворе повесили китайские бумажные фонари, пол застлали циновками, и вышло довольно уютно.
К 12 часам ночи наша убогая церковь и двор наполнились богомольцами всего отряда. Солдаты были все в полной боевой амуниции на всякий случай: война!.. Я облачился в полное облачение, роздал генералу, господам офицерам и многим солдатам свечи, в руки взял сделанный из доски трехсвещник, и наша сарай-церковка засветилась множеством огней. Вынули окна, и чудное пение пасхальных песней понеслось из наших уст. Каждение я совершал не только в церкви, но выходил и на двор, обходил всех воинов, возглашая: «Христос Воскресе!» Невообразимо чудно все пропели: «Воскресение Христово видевше, поклонимся Господу Иисусу!» Правда, утешения религии так сильны, что заставляют забывать обстановку и положение, в которых находишься. Как жаль, что я не имею писательского таланта, чтобы описать это наше ночное богослужение! С каким чувством все мы христосовались!..
+ + +
Первая Пасха Первой мировой войны выпала на 22 марта / 4 апреля 1915 года. «Великий праздник любви и всепрощения, день, когда каждый должен почесть братом своего ближнего, пришел на землю в необычной обстановке, — писала одна из провинциальных газет, — льется потоками кровь человеческая, гибнут сотни тысяч молодых жизней. Но в душе роятся смутные надежды на лучшее светлое будущее: Принесший в мир великую любовь, попрал смертью смерть. И воцарится рано или поздно эта великая любовь: умолкнут громы чудовищных орудий, перестанет литься кровь, и смысл великого завета — любить друг друга — будет понят людьми».
В тылу многие решили, что в условиях, когда на полях сражений проливается кровь защитников Отечества, устраивать традиционные пиршества не тактично, а вместо того, чтобы тратиться на дорогие подарки друг другу, лучше пожертвовать деньги на подарки фронтовикам и раненным воинам, находящимся на лечении в городских лазаретах. Жертвовали все, отмечала одна из газет, — местные купцы давали деньгами, крестьяне приносили сало, воспитанники коммерческого училища пожертвовали для солдат нижнее белье, кисеты, наполненные табаком, спички, почтовую бумагу, карандаши, мыло и прочее.
В действующей армии встречали Пасху в боевой обстановке. Корреспондент «Утра России» отмечал, что заутреня на фронте, свидетелем которой он стал, надолго останется у него в памяти: «Вековые сосны слились с темнотой, и торжественная тишина царила над лесом. Гуськом тянулись из окопов солдаты к походной церкви-палатке, где светляками мерцали свечи у немногих икон. Быстро наладился хор певчих. Замелькали сотни огоньков зажженных солдатами свечек. С радостными, сияющими лицами шли кругом палатки крестным ходом, и разнеслось далеко по лесу благостное «Христос Воскресе из мертвых»... И трудно было сдержать умиленные слезы, и особенно братски целовали все друг друга, поздравляя с праздником. На всем фронте N... армии солдатам были розданы яйца, куличи и пасхи».
О том, как пришлось праздновать Пасху на австрийском фронте, сообщали петроградские «Биржевые ведомости». Корреспондент издания пообщался с полковым священником, который поведал ему, как прошла Святая ночь на передовых позициях: «Мне уже свыше 70 лет, но такой ночи я еще не пережил. Я старался всю ночь подбадривать солдат, поздравлять их со Светлым праздником, и вместе с ними я пережил трогательные минуты. Неприятель, как назло, второй день не перестает стрелять. Он великолепно осведомлен о нашем празднике, и все усилия были направлены к тому, чтобы всячески воспрепятствовать праздничному настроению. Собственно говоря, этого нужно было ожидать. После взятия Перемышля бои в Карпатах носят такой ожесточенный характер, как никогда. Наши солдаты, конечно, были подготовлены к такой встрече праздника и, действительно, в Страстную субботу неприятель повел сильную атаку. Ночью, в секунды отдыха, солдаты поздравляли друг друга со Светлым праздником. О богослужении, конечно, нужно было забыть. Кое-где, все-таки, удалось отслужить краткое богослужение, продолжавшееся всего 3–4 минуты». А осудивший действия австрийцев простой русский солдат, воевавший и в Русско-японскую войну, добавил: «Не то было в японской войне, японцы не стреляли в Пасхальную ночь, хотя они видели со своих позиций, что мы собираемся молиться Богу».
+ + +
Автор следующих воспоминаний — полковой священник 194-го пехотного Троице-Сергиевского полка Русской Императорской армии Николай Яхонтов, будущий священномученик. Вот его рассказ о том, как отмечали Пасху на фронте в 1915 году.
«Теплая мягкая ночь спустилась на землю. Тихо. Воздух неподвижен. Сгустившийся мрак открытыми глазами прорезает небольшие оконца невзрачных халуп убогого галицийского селения Пр…ц, затерявшегося в Карпатских горах. Уже поздно, но в халупах не спят, в эту ночь не до сна, эта ночь особенная, таинственная… Эта ночь пасхальная.
Отделенная от села речушкой на горе высится почерневшая от времени и непогод деревянная крытая гонтом церковь.
11 часов ночи… В церкви полумрак. Возле св. Плащаницы, положенной на простой стол, покрытый грубым деревенским холстом, горело несколько свечей, поставленных усердием солдат. Один солдатик монотонно читал «Деяние св. Апостолов», другие кучкой стояли тут же и внимательно слушали чтеца. Облачившись в истрепавшееся за походы фирменное облачение, я начал полуночницу. При пении ирмоса 9-й песни «Не рыдай меня, Мати», перенес Плащаницу на престол. Стали готовиться к крестному ходу.
В церковь прибыл 4-й батальон и штаб полка, остальные же батальоны были на позициях.
12 часов… пора выступать крестному ходу. Взяв св. Крест с трехсвещником, слитым из трех свечей, и кадило, и запел: «Воскресение Твое, Христе Спасе». Солдатики под руководством церковника Пирожина подхватили, и радостная песнь о Воскресении Христа росла и ширилась, захватывая всех присутствующих в храме, колокола затрезвонили. Солдатики и русины с толстыми желтого воска свечами в руках, все вышли за крестным ходом…
Первое «Христос Воскресе» было возвещено мною… Как бы переродились мои солдатики, лица просветлели, и на мои восклицания во время светлой заутрени «Христос Воскресе!» громко и радостно отвечали: «Воистину Воскресе!»
А с каким вниманием слушали православную службу русины, с какой теплотой они молились! Глаза их были прикованы ко св. Кресту в моих руках. Да, эти простые люди умеют веровать и любят Бога искренно! Они изголодались по службе Божией…
В 3:30 утра пришел в свою халупу похристосовался со своим «штабом» — церковником и вестовым, — прославили Христа, вспомнили домашних и дорогих знакомых, разговелись, попили чайку. И… походная койка приняла в свои объятия усталое тело…
С командиром условился относительно посещения позиций. Решено отправиться на другой день праздника в 4 часа утра.
Посетил командира 4-го батальона В. М. Стригина, доктора Напетова, больных в околотке.
В 4 часа отслужил вечерню. Все село пришло в церковь. После службы устроен был крестный ход с остановками на 4-х сторонах и чтением св. Евангелия.
Люди настроены радостно, чему немало способствовала отличная солнечная погода и торжественный пасхальный звон, призывавший всех радоваться о воскресении Христа.
Местные глашатаи впервые после долгого молчания развязали свои языки и радостно, свободно зазвонили, будя в сердцах людей надежду, что скоро окончатся страдания, что зло войны будет побеждено добром мира, измученное вековой немецкой неволей и ужасами военной пропаганды славянство освободится от оков страданий, и воскреснет к новой мирной жизни. Мощный белый русский орел своими крылами матерински укроет семью славян.
Я упомянул, что колокола долго молчали, молчали они вынужденно: австрийские жандармы… сняли звоны и запретили звонить под угрозой сжечь село…
И вот в день Пасхи колокола ожили, заговорили, отзываясь радостным эхом в душах многострадальных русинов, которые нарочно повыходили из своих халуп, чтобы послушать красный звон. А колокола звонили да звонили, как бы выговаривали: «Мы свободны, Христос Воскресе! Будете свободны и вы, Воистину Воскресе!»…
На горе, возле церкви, наши музыканты, по приказанию командира полка, играли марши и вальсы, привлекали внимание сельчан, которые в праздничных одеяниях собрались послушать русскую музыку и насладиться теплом и светом «Великого Дня». А погода выдалась на редкость истинно праздничная, солнышко ласково обливает светом и теплом, на южных склонах горы снег уже исчез, из земли робко выглянула молодая травка, жаворонки пели, купаясь в солнечном воздухе…
23 марта. В 4 часа утра должны были привести верховых лошадей, но при штабе полка не оказалось, послал в обоз, и вместо 4-х выехали в 6:30 утра. У церковника болело горло, оставил его дома, вместо него взял вестового Постольского (из народных учителей). Ночь провел почти без сна. Встал с головной болью, но утро было превосходное, и на чистом воздухе боль утихла.
И горами, и долами, бездорожицей и нашей дорогой (по с. Ниж. Я-ка) приехали в село Б-ню, сделав не менее 20 верст. По предгорной дороге добрались до парка N-ской артиллерийской бригады. Лошадей оставили под присмотром артиллеристов, а сами прошли вперед. Неподалеку рвались снаряды, и путь как раз лежал к этим нежным розовым дымкам.
На душе жутко, но, творя молитву, храбро шествую вперед. Будь что будет… Мой спутник, веселый собеседник, приумолк. Лицо его стало серьезным. Придется ли этому цветущему силами и здоровьем молодому человеку, идущему на подвиг, вернуться назад?!.. И вдруг слышу: «А вы, батюшка, храбрый». Отвечаю, что смерти на войне не приходится бояться, лучше не думать об этом, а положиться на волю Божию и исполнить долг.
Идем вдоль отличнейших окопов с землянками, на одну я обратил внимание — сбита из досок, крылечко с дверью, два окна, из любопытства заглянул. Нашел двух офицеров, солдата; посередине землянки стол с пасхальными снедями, чай. У одной стены плита, рядом телефон. Это штаб первого дивизиона N-ской артиллерийской бригады.
Разговорились, выпили чайку. Спросил, как безопаснее пробраться на «острую высотку» 839 метров, на которой расположен наш 3-й батальон? Отвечают: «Дорога туда обстреливается противником, советуем дождаться темноты». Но как мне дожидаться? Время дорого, необходимо навестить и другие батальоны, а они страшно разбросаны. Решил отправиться немедленно. Посоветовали держать направление на артиллерийский наблюдательный пункт. Дали проводника, и мы решительно зашагали по дороге, мужественно преодолевая грязь.
Наблюдательный пункт расположился на горе, покрытой хвойным лесом. Открытые места искусно замаскированы елками, посаженными в снег и образовавшими красивые зеленые коридоры. Нам пришлось пройти через несколько таких коридоров.
Еще каких-нибудь полтораста сажень — и наши позиции.
На видных для неприятеля местах упражняемся в перебежках, хотя это при моем здоровье не совсем хорошо для сердца и легких.
Радостно нас встретили командир батальона полковник Уфимцев и его офицеры, горячо поцеловались мы. Над дверями землянки А. П. Уфимцева вырезан крест, а по сторонам его буквы «Х. В.». Отдохнув, собрали солдат в лесок, в такое место, которого противник не мог видеть. Сказал я приветственное пасхальное слово, ободрял дорогих воинов в их тяжелом положении и прославил воскресшего Христа. Затем по павшим в бою отслужили литию; Царствующему Дому и христолюбивому воинству многолетствовал. Каждому дал поцеловать св. Крест и с каждым поцеловался.
Из 9-й роты отправился в 10-ю, стоящую отдаль. Не прошло после того и десяти минут, как на то место, где служили молебен, посыпались пасхальные дары австрийцев, двадцать зарядов они выпустили, и промедли мы немного, все легли бы там, но Воскресший Господь не позволил врагу поглумиться над православным торжеством. Противник, должно быть, заметил, как стягивались солдаты к лесу, но очевидно, не заметил их ухода, а солдатики разошлись тихо, без шума, поодиночке. И враг «гвоздил» по пустому месту.
Чувствую на себе силу молитв дорогих родных и друзей, глубоко благодарю и прошу не прерывать молений о нас.
Молебен в 10-й роте служил под аккомпанемент артиллерийских снарядов. Все поле здесь густо усеяно осколками и целыми стаканами от снарядов, валяется масса головок, рубленого железа — картечи, шрапнельных пуль.
Сердечно простившись со всеми, провожаемый командиром батальона, добрейшим А. П. Уфимцевым, я оставил позиции». (…)
Завершить эту часть воспоминаний священника Николая Яхонтова можно словами солдат, приводимыми в воспоминаниях. Горячо благодарили они батюшку, говорили, что дорого здесь, на боевых высотах, в эти великие дни услышать из уст священника: «Христос Воскресе!». «Вы, батюшка, напитали нас духовно!»
По материалам из открытых источников