Невозможно искоренить коррупцию разговорами о том, что все плохо
Лидер группы «Машина времени» Андрей Макаревич призвал президента Владимира Путина начать борьбу с коррупцией и продажностью судебной системы России. Музыкант заявил в открытом письме, опубликованном в «Московском комсомольце», что разгул коррупции в России достиг невиданных размеров. Он пояснил, что написал именно Путину, поскольку «какие-либо серьёзные изменения в нашей жизни» происходят исключительно по воле главы государства.
Комментирует председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин:
Проблема есть, и в ней в равной степени виновны чиновники и бизнес, потому что принятие разного рода коррупционных решений выгодно обеим сторонам, и обе они обеспечивают принятие таки решений.
Но мало просто требовать расправ и бесконечно унижать чиновников. Сейчас у нас социальная иерархия перевернута. Люди, занимающиеся торговлей, развлечениями, политическими манипуляциями, получают гораздо больше, чем честные государственные служащие. Так быть не должно. В христианском государстве всегда воин и государев слуга стояли и в имущественном отношении, и в отношении престижа выше, чем любой торговец, и тем более социальный манипулятор.
Поэтому, чтобы не было коррупции, надо обеспечивать государственному служащему средства, сопоставимые со средствами предпринимателя, давать ему жилье, достойную пенсию, защищать его от давления и угроз со стороны делового сообщества, а тем более криминала. И в то же время жестко карать за любую нечестность. Посмотрите на любимую нами Америку: там военные и полицейские – совершенно самодостаточные люди, имеющие высокую зарплату и пенсию, они точно знают, что находятся в стабильной социальной зоне, их никто не смеет пальцем тронуть, потому что это будет означать скорее всего тюрьму, но в любом случае окончание любой предпринимательской или политической деятельности.
Так же должно быть и у нас. Мы знаем, как легко криминальным кругам надавить на чиновника через его начальство, а если не получается – устранить человека физически либо путем разных манипуляций. Пока все это есть — есть и почва для коррупции. Убрать ее только призывами к репрессиям и разговорами о том, как все плохо невозможно.
www.pravmir.ru
+ + +
Как победить коррупцию, которая губит страну?
Начать нужно с главного: с вопроса о том, какова цель у страны, у народа, у каждого человека? Что для нас является главным в жизни? Что для нас добро и что зло? Чему мы учим нашу молодежь? Какие идеалы ей оставляем? Каков дух общества?
Коррупцию в стране может победить только дух самопожертвования, дух патриотизма, при котором интересы страны, общества, народа ставятся выше личных интересов. Это дух аскетизма, дух целомудрия, дух православный, стяжать который учит, призывает, помогает Святая Православная Церковь.
Вот с этим духом и идет смертельная борьба, которую ведет дух эгоизма, дух корысти, дух потребительства, дух глобализации, дух антихристов.
Коррупцию в стране можно одолеть только в том случае, если дух вседозволенности будет признан недопустимым в обществе.
И в первую oчередь – если будет положен предел разврату на телевидении, радио, в печати, во всем обществе. Если права человека будут включать в себя и право каждого гражданина на целомудренное информационное поле, с которым он и его семья неизбежно соприкасаются, не оскорбляющее человеческое, христианское достоинство и взрослых, и детей.
Если изменится дух общества, если мы вернемся к понятиям о добре и зле всех предыдущих поколений нашего народа, для которого общественный интерес был выше личного, а эгоизм, ложь, корысть и цинизм в человеческих отношениях не считались добродетелями, когда непечатные выражения, нецензурная брань, непристойные изображения, неприличная oдежда были за пределами допустимого, когда под понятиями свобода и права человека подразумевались свобода и право для добра, а не для греха, для страны, а не для себя, и все это считалось само собой разумеющимся, – тогда можно будет надеяться, что коррупция и прочие преступления пойдут на убыль.
Если же останется принцип «всё дозволено» в СМИ, то он останется и во всей жизни общества, которое будет продолжать жить по губительному для всех дьявольскому принципу «деньги решают всё».
+ + +
Цензура – ужасное слово в либеральном словаре. «Вы что, цензуру хотите?!» – это у них как приговор.
«Всяко древо от плода своего познается» (Лк. 6, 44), – учит нас Господь Иисус Христос.
Была в стране царская цензура. И была при этом величайшая в мiре русская классическая литература.
Была советская цензура. Хотя официально такого понятия тогда почти не было. Существовала военная цензура, охранявшая государственные тайны. А в остальном была многоуровневая редактура, успешно выполнявшая цензорские задачи. Было внимание к каждому слову, даже оттенки значений выправлялись въедливыми редакторами, целые темы были запретными. По цензурным соображениям книги исключались из планов издательств. Главы, страницы, абзацы, строки, слова летели в корзину. Образы, сюжетные линии переписывались. Кинофильмы «клались на полку», целые эпизоды в них вырезались, отдельные слова переозвучивались. Театральные спектакли не доходили до премьеры или снимались после нескольких представлений. Картины не выставлялись. Сами авторы, зная, что пройдет и что может не пройти, даже и не брались осуществлять некоторые замыслы, останавливали перо, а то и свою мысль. Мужество писать «в стол» было далеко не у всех. Поэтому таким ярким был в 60-е годы пример Михаила Афанасьевича Булгакова, произведения которого стали широко печататься через четверть века после кончины писателя, хотя и не без затруднений. Шла безконечная борьба с «вышестоящими инстанциями» за подлинно художественные книги, кинофильмы, спектакли, картины. И были, действительно, бездарные, скучные, «правильные» в идеологическом отношении, никем не читаемые книги, фильмы, спектакли. Их было большинство. В книжных магазинах на полках обычно стояли только такие «произведения».
Но при этом почему-то выходили замечательные, на уровне русской и мiровой классики, произведения литературы – как и вся классика, они мгновенно раскупались. Слушать стихи собирались стадионы – ради двух-трех, одного любимого поэта терпели десять-пятнадцать других. Выход некоторых кинофильмов был всенародным событием, к кинотеатру «Россия» на премьеру очередь шла иногда через всю Пушкинскую площадь. На театральные спектакли лучших режиссеров невозможно было попасть, а «лишнего билетика» по дороге к театру в этот вечер спрашивали уже в метро за два часа до спектакля. Когда выходили лучшие телевизионные фильмы, умные, добрые, патриотичные (другого отношения к своей стране, к своему народу «ужасная цензура» не пропускала), страна замирала у экранов. Помню, как, не шелохнувшись, смотрела вся наша казарма «Семнадцать мгновений весны», «Иронию судьбы» на Новый год…
А какое великое искусство было в «мрачные годы сталинизма»! Поистине создавались художественные шедевры кино, литературы, музыки. Один «Василий Теркин» Твардовского чего стоит…
Книги тогда выходили без грамматических ошибок, даже запятые стояли там, где им положено. Дикторы радио и телевидения говорили на правильном русском языке, с нашими прекрасными национальными живыми интонациями.
Оказывается, дух либеральный, дух вседозволенности и дух созидательный, дух творческий – это совсем не одно и то же.
Не так давно в одной газете у меня вычеркнули такие слова: «Нравственная цензура необходима. Она не ограничивает права человека, но охраняет его право на чистоту души».
Слова в пользу цензуры не пропустила цензура. Ловко, да?
Цензура была, и она есть не самом деле сегодня. Главный вопрос – против чего она? Против грязи, против того, что губит человека, или против правды и добра?
Цензура на русофобию, на разврат, на оккультизм, на разрушительные идеи пусть будет. Это цензура, которая охраняет жизнь, препятствует злу. В царское, в советское время она делала реальное добро, она хранила чистоту юных душ, семью, государство. Потому что ничто так не разрушает человека, семью, государство, как дух разврата и вседозволенности. Ничто так не разрушает государство, семью, человека, как русофобия, презрение к своему народу, к его истории.
В советское время невозможно было представить себе рекламы ведьм, ясновидящих, колдунов, публичных домов. И это было реальным добром для народа.
Советская пропаганда, советская цензура, увы, пережимали в своей строгости, однозначности, и это, может быть, тоже было тайное зло в недрах государства. Они строились на ложной коммунистической идеологии. Все это было. Добро и зло всегда будут перемешаны. Но вот и нужно анализировать, стараться распутать этот клубок, чтобы видеть добро, предпочитать его, ставить его на законное первое место и от него всё отсчитывать.
В советское время даже намеком нельзя было критиковать «систему» – и при этом были армия, разведка, наука, образование, промышленность, сельское хозяйство, была великая культура. Была великая страна.
Ныне можно говорить, писать, распространять через Интернет любую критику на кого угодно, начиная с первых лиц государства, рисовать и публиковать на них карикатуры (в советское время – тюрьма!) Можно обсуждать любые варианты развития общества, выдвигать самые разные идеи, отнюдь не только с марксистско-ленинской точки зрения, в том числе о том, какими должны быть, по мнению автора, правительство, армия, наука, образование, культура, вся страна…
И – ни с места.
И литературы нет, художественного кино нет, театральных событий нет, телевизионных шедевров нет. «Мертвый сезон». (Был такой памятный советский фильм с Донатасом Банионисом).
Впрочем, об этой «странной» закономерности писали и Пушкин, и Маяковский.
Помните? «Из Пиндемонти» (1836 год):
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода…
«Печать – пустяки, – писал мудрый Гоголь. – Всё будет в печати». Всё достойное, разумеется, нужное людям, полезное народу и стране имелось в виду. Какое же еще? И ныне даже все гоголевские черновики – всё до строчки – напечатаны.
Сегодня люди с удовольствием сидят у экранов, когда повторяют старые советские, «добрые» кинофильмы с яркими, человечными актерами. Их можно смотреть всей семьей, не опасаясь за детей любого возраста. Ну а о нашей послевоенной мультипликации, лучшей в мiре («тиран» Сталин отверг в свое время диснеевщину), и говорить не приходится – это поистине детская классика вместе с великой советской детской литературой.
И, кажется, если бы сейчас на телевидении показывали только лучшие советские фильмы, в том числе великолепную экранизацию русской классики, переиздавались бы только лучшие советские книги, ничего бы наш народ не проиграл, только выиграл.
И, может, воссоединилась бы традиционная нить со всей великой отечественной культурой. И безконечно богатая талантами Русская земля дала бы новые плоды, питающие нынешние и будущие поколения у нас и по всеми мiру.
+ + +
Как-то летом 1968 года, мне было 18 лет, мой старший знакомый-киношник сказал:
– Хочешь, поедем на съемки к Шукшину?
Я, конечно, сказал:
– Хочу!
Сели в поезд до Владимира, среди ночи вышли, пересели в автобус, приехали в гостиницу, где нас встретил писатель Юрий Скоп, снимавшийся в этом новом фильме (на нем были сшитые в костюмерной киностудии джинсы с пуговицей с двуглавым орлом – редкость тогда абсолютная). Довольно долго ехали студийным автобусом куда-то в нижегородскую глубинку. Приехали на съемочную площадку. Василий Макарович снимал на полянке эпизод из своего будущего фильма «Странные люди». Мы еще не знали, что на наших глазах начинался «новый Шукшин» в кино, новый его режиссерский этап, за которым потом последовали великие фильмы «Печки-лавочки» и «Калина красная».
Я стоял в сторонке, и не отрываясь, следил за режиссером.
Поразило то, что в этой довольно многолюдной съемочной группе он не был самым заметным, громким – напротив, его было не видно и не слышно. Сразу не разглядишь. Смотрю – под деревцем они сидят тихонько с актерами Лебедевым и Авдюшко, и Василий Макарович проигрывает для них эпизод. Потом поднялся к камере, повернул кепочку козырьком назад, посмотрел в камеру – и спокойно началась съемка. Первый дубль, второй… Я обратил внимание на то, что актеры на порядок проще повторяли свои роли, чем только что показывал каждому из них режиссер.
Мой знакомый, помню, говорил, что итальянцы считают, что русское кино – это Шукшин.
Вторая встреча с Василием Макаровичем была в 1973 году. Он тогда привез в редакцию «Литературной России» на Цветном бульваре свой новый фильм «Печки-лавочки». Я работал в «Литературной газете», ниже этажом, друзья шепнули о том, что сейчас будет просмотр, я тут же позвонил матушке, с которой мы в тот год только познакомились, она работала недалеко. Приехал Василий Макарович в американских джинсах и русских сапогах, с женой и дочерьми. Сказал короткое слово о том, что это – авторская копия (я уже знал, что фильм изрядно порезан).
Фильм произвел на меня огромное впечатление. «По-моему, это лучший советский фильм», – сказал я тогда матушке.
А потом наступил 1974 год. Помнится: мы стоим с ней в дверях дома на Тургеневской площади (которого уже нет), открываю «Комсомолку», на четвертой полосе – фамилия Шукшина в черной рамке.
До сих пор эта боль…
+ + +
Любовь – это дар Божий. В том числе и любовь к Родине, к России. Если ее нет, то начинаются рассуждения об «этой стране», о ее недостатках в прошлом, настоящем и будущем, о ее «вопиющих несовершенствах», появляется горячее желание во что бы то ни стало сделать ее неРоссией. Но неРоссия уже есть – это весь остальной мiр. А Россия только одна, со своей историей, географией и судьбой. Так же, впрочем, как и остальной мiр. Но остальному мiру разрешается быть каким угодно, а России – нельзя.
Бедные русофобы, им не позавидуешь. Родились и живут в стране, которую не понимают и не любят и мучаются оттого, что она такая, какая есть, оттого, что они в ней живут.
Это то же самое, что жить с нелюбимой женой. Если нет к ней любви, то всё в ней плохо, до мелочей, именно потому, что она такая. Это, действительно, мучительно и несвободно – как в тюрьме. Но ведь не в ней же самой главная причина твоих страданий, а в том, что в твоей душе нет любви к ней. Когда есть любовь, то всё хорошо, и нет несвободы.
Если нет любви, то ты можешь в этом каяться, можешь просить Господа, чтобы дал этот дар, чтобы смягчил твое сердце. Но не надо считать эту нелюбовь за «открытые глаза», за «полную правду» о нелюбимой, за высшее достижение интеллекта, мiровой мысли и мiровой цивилизации.
Говорить без конца своей жене, что она не такая хорошая, как другие жены, – это значит просто мучить ее, морально убивать. Говорить своей матери, что она не такая хорошая, как другие матери, – это нравственное преступление. А Родина – это мать.
Наивно говорить, что любви нет, когда ты не любишь: просто ее нет у тебя. Наивно говорить, что Бога нет, поскольку ты не веришь, не знаешь Его, не видишь в жизни – Его нет в твоем сердце, в твоем понимании жизни, только и всего. Но есть молитва, данная и тебе в Евангелии: «Верую, Господи, помози моему неверию» (Мк. 9, 24). «Просите, и дастся вам», – сказал нам Господь (Мф. 7, 7).
«Истинная патриотическая любовь к Родине не бывает мелочной. Она великодушна, – писала святая Царица-мученица Александра, Императрица Российская. – Это не слепое обожание, но ясное видение всех недостатков страны. Такая любовь не озабочена тем, как ее будут восхвалять, а больше думает о том, как помочь ей выполнить ее высшее предназначение. Любовь к Родине по силе своей близка любви к Богу. Любовь к своей Отчизне сочетает в себе преданную сыновнюю любовь и всеобъемлющую любовь отцовскую, часто трудную, и эта любовь не исключает любви к другим странам и всему человечеству. Во всех видах любви, которые выше простых инстинктов, есть что-то таинственное, и это можно сказать о патриотизме. Патриот видит в своей стране больше, чем видят другие. Он видит, какой она может стать, и в то же время он знает, что много в ней остается такого, что увидеть невозможно, так как это является частью величия нации. Хотя и видимы ее поля и города, ее высшее величие и главные святыни, как и всё духовное – это сфера невидимого».
+ + +
Господь открыл нам тайну жизни: зло побеждается Крестом. Жертвой. Смирением. Любовью.
Для победы над злом нужна жертвенность.
Жертва – это то добровольное лишение, на которое человек идет ради того, чтобы не было большего лишения.
Сам Господь пошел на Крест, принес Себя в жертву, пострадал ради того, чтобы все люди, верующие в Него, идущие за Ним, несущие свои кресты, не страдали вечно.
Но жертву, аскезу, самоограничение больше всего и ненавидят либералы, не ведающие об их глубоком положительном смысле. Не верующие во Христа, в силу крестную. Не знающие о созидательной силе самопожертвования и вольного страдания, о мудрости терпения, о тайне смирения, без которого не может быть ни истинной любви, ни истинного счастья в жизни, ибо настоящая любовь всегда жертвенная. А без любви нет ни личности, ни семьи, ни государства.
По-настоящему Церковь «виновата» в одном: она мешает людям грешить.
«Дайте нам право на грех – и не называйте его грехом!» – вот суть борьбы с Церковью.
Вот за одно это слово: «грех», которое прямо называет своим именем то, что есть в жизни, и идут на Церковь гонения.
Но от греха нет пользы никому: ни тому, кто грешит, ни тому, против кого грешат.
Люди отвергают борьбу с грехом, борьбу с собой, добровольные страдания – и потому страдают, мучаются еще больше, ибо грех, порок только обертку имеют привлекательную, а внутри – всегда горечь, даже в этой жизни, не говоря о вечном страдании.
Мiр не хочет знать этой правды. Он хочет жить безпечно. Вместо того, чтобы принять безценное спасительное учение Церкви, борются с Церковью.
Поэтому такое внимание к нашим грехам, к нашим ошибкам – людей, представляющих Церковь. Мол, если мы найдем у вас грехи, то тогда о своих грехах сможем не безпокоиться.
Но без греха один Бог. А не ошибаются только бездельники и покойники, как говорил покойный митрополит Николай (Кутепов). Церковь же сама, по слову святого апостола Павла, свята и непорочна (Еф. 5, 27).
Так боролись Ирод и Иродиада с обличавшим их порок святым Иоанном Крестителем, приказав принести главу его на блюде – лишь бы замолчал. Он замолчал, но порок остался, и даже был усугублен, и был, разумеется, наказан, ибо жизнь устроена по правде Христовой.
Вот об этой правде Церковь и говорит людям.
Вот в этом слове правды всё дело. Правды о том, что все мы умрем и будем отвечать за то, как прожили эту краткую и ответственную жизнь. За «всяко слово праздное» дадим ответ «в день Судный», как сказано в Евангелии (Лк. 12, 36).
Поэтому Церковь людям необходима.
И потому она так ненавистна диаволу, который постоянно на нее клевещет.
Поэтому гонения на Церковь будут идти до Второго пришествия Спасителя, Который придет судить всех нас. На этом Страшном Суде Он отделит одних грешников от других. Одни грешники пойдут в рай, а другие – в ад.
Когда преподобного Серафима Саровского спрашивали, какая такая разница между теми и другими грешниками, которая так по-разному решит их вечную участь, он говорил, что всё дело в решимости. Те, которые имели решимость бороться со своим грехом, старались жить по-Божьи, пойдут в жизнь вечную. А те, кто грешил и настаивал на грехе как на «норме жизни», будут навеки осуждены.
+ + +
Духу верности Святому Православию и своему православному Отечеству, своему народу, своей земле противостоит дух либерально-западнический, дух обновленческий, «толерантный» к заблуждениям католичества, протестантизма. Он существует и в православной среде. И этот дух все время борется с духом верности и патриотизма, обвиняя его в нетолерантности, в маргинальности, в необразованности. Он опирается на либерально-западническую часть во власти, стремясь и в Церкви отстаивать свои «законные», с точки зрения этой власти, позиции.
И когда, например, православные люди спрашивают, как относиться к «церковным практикам, которые еще не утверждены, но уже используются», им уважаемый православный пастырь говорит, что это лишь вопрос времени. «Отойдут юбки. На Западе вообще ни в церкви, ни в магазине – нигде юбок не носят. Там совершенно поменялась женская одежда. Ходят в женских брюках, мужчины ходят в мужских брюках».
То есть православной пастве православный священник через православное радио и православную газету говорит, что важно брать пример с того, как живет и ходит в «церковь» уже даже не столь католический, протестантский, еретический, а все более «постхристианский» Запад, а не руководствоваться тем, что говорит об этом Библия, что записано в 62-м правиле VI Вселенского Собора.
«Женские брюки» – это лукавство. Это все равно мужская одежда на женщине, отвергаемая Православием, как ее ни назови. Так же, как «мужская юбка». Дьявол, как известно, не говорит напрямую: «делай зло, разбавляй Православие». Его оружие – лукавство. А нам даны как средство защиты от его лукавства – духовная дисциплина, послушание заповедям Божиим, церковному Уставу, правилам 7 Вселенских Соборов, ни один из которых не отменял постановлений, деяний предыдущих, ибо они давались святым отцам Духом Святым.
Для либерального духа Запад – это авторитет, это знак качества. И это переносится и на духовную, церковную область. А для патриотического духа, духа верности Восточной Церкви, Святому Православию всё западное – напротив, это то, к чему нужно относиться критически и очень хорошо посмотреть, стоит ли нам это перенимать или лучше держаться за свое, отечественное.
+ + +
Нам нужно не либерально-безбожное, а православно-монархическое понимание русской истории, в том числе и ХХ века.
Недавно прославленный в Мюнхене местночтимый православный мученик, казненный нацистами основатель движения сопротивления «Белая роза» Александр Шморель (1917–1943 гг.) в своих показаниях писал:
«Считаю, что единственной возможной формой государственного устройства России является только царизм. Я не хочу этим сказать, что форма правления в том виде, в каком она существовала до 1917 года, является моим идеалом – нет. У этого царизма тоже были ошибки, быть может, даже очень много ошибок – но в основе своей он был верен. В лице царя русский народ имел своего представителя, своего отца, которого он горячо любил – и по праву. В нем видели не столько главу государства, сколько отца, кормильца, советника для народа – опять-таки с полным на то основанием, ведь именно таким было отношение между царем и народом. Непорядок был в России лишь с интеллигенцией, почти со всей, которая полностью потеряла связь с народом и никак не могла ее возобновить. Однако несмотря на эту смертельно больную интеллигенцию, а следовательно, и на правительство, единственно верной формой правления в России я вижу царизм».
+ + +
Либеральному духу в православной среде в высшей степени претит имя И.В.Сталина. Не потому, что он был гонителем Церкви – как раз он-то из всех большевицких руководителей страны имеет больше всего заслуг перед Церковью, и сделал тут даже больше некоторых наших царей. Любимый либералами Петр I, например, отменил Патриаршество в России, а Сталин разрешил, а то и сам предложил избрать Патриарха, да еще к тому же «большевицкими темпами».
Некоторые люди до сих пор ненавидят И.В. Сталина не за репрессии прежде всего – иначе бы они хоть малую долю этой ненависти уделили Ленину, Троцкому, Свердлову, Дзержинскому… – тем, кто начинал в стране кровавый террор против народа. Либералы не приемлют Сталина, прежде всего, потому, что Сталин – это обратный полюс либерализма. Потому, что он был великим государственником. Потому что хотят жить для себя, а не для страны, хотят жить своевольно, без самопожертвования. Потому же ненавидят Церковь и Армию: поскольку ни того, ни другого без дисциплины, без послушания, без смирения нет. А Сталин – это, можно сказать, символ дисциплины и самопожертвования, это монашеско-воинский аскетический державный русский дух. Никто не может представить себе его в пиджаке с галстуком и в шляпе – всю жизнь китель, шинель, фуражка.
Г.А. Эгнаташвили рассказывал мне, как встречал его у них дома 6 мая 1940 года, взял его шинель – у нее оказалась простая подкладка. Ему стало стыдно – у него, офицера охраны, она была шелковая.
В наше время это во многом утрачено: долг, самозабвение, обязательность, честность, прямота, самоотверженность, подтянутость, ответственность. Все годы после 1953-го шло размывание этого духа: живи для себя, не для страны, не теряйся, бери от жизни всё, лишь бы не попасться, а если и попадешься, что-нибудь можно будет придумать, все так живут, время такое… «Без условностей», «как на Западе», «это личное дело каждого – как он хочет жить».
Это лежит на поверхности: «Дайте свободу! Воспрещается воспрещать! Почему один человек должен запрещать другому?» Дети так считают: только дайте мне свободу делать, что хочу! Но взрослые знают, что это может быть вредным и даже опасным для них, что они сами потом будут не рады, что жить так будет поначалу, конечно, проще и веселей, но потом все, бывает, кончается грустно. Потом оказывается, в реальности, что рушится человек, рушится семья, рушится общество, рушится государство.
И многим людям несвободно сейчас в нынешней «свободе». Им тяжко, душно, тошно в атмосфере грязи и лжи, разврата и предательства, безтолковщины и воровства, взяточничества и развала. Им очень не хватает сталинского духа. Не лагерей – отнюдь не Сталиным введенных в нашу жизнь. А духа чести и долга, дисциплины и ответственности.
Вот это противостояние: аскетики и своеволия, самопожертвования и эгоизма, веры и вседозволенности, – обострилось до крайности в нашем обществе в первой половине 2012 года от Рождества Христова.
Очернить первое стараются, привязав к нему «ужасного» Сталина – разумеется, не исторического, а придуманного троцкистом-безбожником Хрущевым и западными спецслужбами. Именно для этого фальсификаторы истории его имя напрочь связали с репрессиями 1930-х годов, якобы самыми массовыми и жестокими в советское время, якобы вся несправедливость от него исходила. На самом деле его имя прежде всего связано с возвращением, насколько ему это удалось, на путь традиционной русской государственности в союзе с Церковью. С отвержением главных человеческих пороков: богохульства, измены Родине, культа Запада, индивидуализма, стремления к роскоши, разврата. С полным запретом в стране русофобии, коррупции, воровства, алкоголизма, наркомании, абортов, проституции, гомосексуализма, без которых нет либеральной «свободы». С самой великой в истории Победой, после которой страна быстро восстановилась и окрепла – настолько, что уже через двенадцать лет после Победы мы запустили в космос первый в мiре искусственный спутник земли.
Вопрос стоял тогда и стоит ныне так: либо идеалы либерализма во всей нашей жизни – и тогда коррупция и развал страны, либо традиционная русская государственность и одоление смуты.
Нам очень важно сегодня ясно увидеть правду нашей недавней истории, чтобы ее положительный опыт взять для дня сегодняшнего.
+ + +
Л.Д. Троцкий, а вслед за ним Н.С. Хрущев воспринимали Сталина как предателя революции. И в этом с ними нельзя не согласиться. Но только для нас, православных русских людей, это оценка не отрицательная, а положительная, ибо отказ от революционного пути и возвращение на путь традиционной русской государственности, в том числе сохранения и укрепления Церкви, было спасительным для страны.
Что касается репрессий 1937 года против большевиков – «верных ленинцев», то нам, верующим людям, ясно, что здесь, как и во всей жизни, главный – Господь, а не Сталин, как думали безбожники Троцкий и Хрущев. Суть этих событий в том, что должно было наступить закономерное возмездие, ибо «Бог поругаем не бывает» (Гал. 6, 7), и Он Сам сказал: «Вси приемшии нож, ножем погибнут» (Мф. 26, 52).
То, что имя Сталина было оклеветано в истории, а сама она была искажена, что был искусственно создан демонический образ коварного тирана-властолюбца, противоположный его реальному образу, становится всё виднее из многочисленных, доступных сегодня воспоминаний его современников, из исследований объективных историков, отечественных и зарубежных. Например, из книги профессора одного из американских университетов, доктора философии Гровера Ферра «Антисталинская подлость», в которой он показал, что ни одно из утверждений доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС с «разоблачением культа личности» не было правдой.
+ + +
Нашему народу в ХХ веке был навязан коммунизм, а народ, православный по духу, воспринял его духовно: как самопожертвование, как аскезу, нестяжательность, как коллективизм и заботу о стране, как справедливость и честность. И во главе страны Промыслом Божиим, заступлением Державной Божией Матери встал человек, православный по духу, в котором жила вера, как и во многих наших людях в то время, в том числе и с партбилетами.
«Мифами» свидетельства об этой вере объявляются только потому, что они противоречат ложной исторической легенде о «сильно злом и коварном», которая долго была ширмой для настоящих «творцов катаклизмов» на нашей земле.
Почему-то быть Генеральным секретарем ЦК КПСС или членом Политбюро и при этом в душе быть ярым антикоммунистом, может быть и масоном, глубоким поклонником капитализма, западных ценностей (духовных и материальных), страстно ненавидеть Россию – это возможно. А быть, Генеральным секретарем ЦК КПСС и в душе быть православным монархистом – это «миф». Да как раз это-то духовно и исторически куда более естественно, тем более для бывшего семинариста, в православной стране, плененной лишь снаружи адским пленением, лишь переименованной, лишь объявленной безбожной – но объявить-то это можно, а Промысл Божий-то кто может отменить, силу-то Божию кто может пересилить?
В том-то и суть нашей истории, что богоборчество не смогло одолеть веры нашего народа и в это безбожное время. И ярче всего это проявилось в личности, в судьбе самого Сталина. Именно верой объясняется его преданность идеалам русской государственности и нравственности.
По-человечески – невероятно, невозможно, но это так. Господь всё может. И, разумеется, нет таких человеческих сил, которые бы пересилили всемогущество Божие. Вот и тут, в русской истории ХХ века, Господь явил Свою силу. Сквозь все идеологические препоны, сквозь стремление власти подавить веру «до основанья» она проступила с новой силой – и где, у кого? У первого лица самого атеистического, богоборческого по своим задачам государства. Нам, православным людям, надо было бы ухватиться за это величайшее свидетельство правды и силы нашей веры! Свидетельство, которое должно стать важнейшим аргументом в нашей миссионерской проповеди, в помощи нашему народу в излечении от остатков коммунистической болезни, в профилактике заражения этой идеологией новых молодых поколений. Не бороться нам, православным людям, нужно с фактами молитвы, причащения, веры И.В. Сталина, не объявлять голословно «мифами» – тому есть многочисленные достоверные свидетельства, – а нужно их бережно собирать, публиковать, тиражировать, возвещать народу, славя Бога, благодаря за нашу великую историю, в которой так ясно видно действие Промысла Божия. И вовсе не смущаться тем, что мы якобы пропагандируем «безбожника». Сам Святейший Патриарх Алексий I сказал в свое время, после кончины Сталина, что он молился «не за безбожника».
+ + +
Не может быть никакого либерализма, никакого обновленчества в Православной Церкви Христовой, отступления от опыта и предания святых отцов, сокращений в богослужении, изменений в Уставе о посте по той простой причине, что мы постоянно имеем дело с безпощадным невидимым врагом, страшные победы которого мы видим и в самих себе и повсюду и который не исходит, токмо молитвою и постом (Мф. 17, 21), как открыл нам наш Спаситель.
Священник Николай Булгаков