О феномене Игоря Растеряева
Cпрос на произведения Игоря Растеряева сегодня носит характер ураганный.
Самым цельным и пронзительным сочинением мне представляется его песня «Ромашки»( http://www.youtube.com/watch?v=eW5dJ8Bg_nU) , с которой начнем и которую хочется процитировать подробней.
Весь день по небу летают
какие-то самолеты,
они на отдых в Паттайю,
наверно, возят кого-то.
Уже первые строки – как литературно, так и музыкально – выдают человека одаренного, а также культурного, не просто так себе хлопца из казачьего волгоградского хутора Глинище или деревни Раковки. Местоимение «какие-то», приложенное к самолетам (достаточно было бы сказать просто – «весь день летают самолеты») выдает авторское недоумение, несогласие – по разным поводам – с ситуацией, о которой дальше разворачивается рассказ болящей души.
Не так уж прост и не случаен на фоне Паттайи мелодико-ритмический зачин, предъявляемый автором на двухрядной гармони. Первые такты отсылают, например, неожиданно, если не закономерно, к хиту 1980-х «Белфаст» из репертуара дансгруппы «Boney M». А дальше идет сюжет вроде бы традиционный для России; эта песня – пронзительное приношение спившимся и погибшим друзьям.
А я пешком в чистом поле
иду-бреду по бурьяну
к погибшим от алкоголя
друзьям Ваську и Роману.
Припев дается другой мелодией (иногда Растеряев использует в песне и три мелодических хода):
У меня лежит не один товарищ
на одном из тех деревенских кладбищ,
где тёплый ветерок на овальной фотке
песенку поёт о палёной водке.
Это чистая правда жизни и смерти: среди соседей, даже ровесников Растеряева по Раковке уже многих убил алкоголь. Необыденна рифма «фотке–водке», а весьма выразительна образность последних двух строк этой строфы.
Себе такую дорогу
ребята выбрали сами,
Но всё же кто-то, ей-Богу,
их подтолкнул и подставил, –
чтоб ни работы, ни дома,
чтоб пузырьки да рюмашки,
чтоб вместо Васи и Ромы –
лишь васильки да ромашки.
Этот внезапный ход – параллелизма Васи и Ромы с васильками и ромашками – быть может, и не нов, но пронзителен и тоже говорит о художественном даровании автора. Рифма «сами–подставил» слабовата, конечно, но для песенного жанра терпима. Зато «рюмашки–ромашки» – это уже литературная и смысловая взрывная находка. О социальном неприятии автором трагической ситуации пока умолчим.
Но все слова бесполезны,
и ничего не исправить,
придётся в банке железной
букет ромашек поставить.
Пускай стоит себе просто,
пусть будет самым красивым
на деревенском погосте
страны с названьем Россия.
Мощно в последних двух строках единичный погост маленькой деревни (которой Растеряев посвятил и несколько лирических песен, в частности «Раковка») становится всеотечественным обобщающим образом.
Тут уже у слушателя гарантированно идет перехват горла – городской ты житель или деревенский. Растеряев дает верный диагноз в одном недавнем интервью: «С кем бы мне ни приходилось разговаривать, включая «офисный планктон», все говорили: «Знаешь, я тоже детство в деревне провел. У меня батя в деревне, дед-комбайнер!». Со времен Советского Союза не так много времени прошло, и общество у нас достаточно однородное по своему происхождению – рабоче-крестьянскому. Копни любую гламурную девочку, окажется, что у нее бабушка-доярка или ветеран труда!..» Растеряев в литературном смысле не с Луны упал, не просто так идущий вдоль деревни молодец, а вполне культурный человек, чего и следовало ожидать, если судить по непростоте его текстов. Он рассказывает, что в редкие свободные дни может читать прозу В. Астафьева по пять-шесть часов подряд, что любит также Шукшина, которым зачитывается с ранней юности.
Один из его хитов, тоже, к счастью, поющийся нашей молодежью любого свойства – «Георгиевская ленточка» (http://www.youtube.com/watch?v=WhbBqNt80sc&feature=related) . Речь идет о ленте, вплетенной в косичку девочки, едущей вместе с автором в электричке и вызывающей у автора, как и заоконные леса у «станции Апраксин», трезвые мысли, общенародные воспоминания и мистические переживания от слышимых им голосов молодых бойцов, павших здесь в Великую Отечественную.
Расчудесный уголок – не леса, а сказка!
Наступил на бугорок, глядь, а это каска.
Чуть копнул, и вот тебе котелок да ложка,
и над этим надо всем – ягода морошка.
Вспомним, что именно морошки попросил на одре перед тяжелой кончиной смертельно раненный Пушкин. Морошка и в этом случае воистину становится «надо всем».
Обратим внимание и на еще один непростой образ этого речитатива – «в этом славном боевом месте преступленья», указывающий, что автор переживает не только всенародную скорбь, не избытую и спустя 65 лет после Победы, но и горечь, вызванную, похоже, двумя обстоятельствами: во-первых, воевали в начале войны, а нередко и потом, не умением, а числом, и выстлали пол-Европы телами наших мальчишек, а, во-вторых, останки многих тысяч павших не погребены до сих пор.
Этот автор осведомлен не только о наличии курорта Паттайя (место в Таиланде, в котором, заметим, как нигде, поставлен на широкую ногу секс-бизнес разных направлений). В песне «Комбайнеры»(http://www.youtube.com/watch?v=HN3vX3EbZRM&feature=related) Растеряев дает в качестве противопоставления современной сельской жизни целую экспозицию атрибутов современной городской «упакованной» жизни, перечисляя солярии, суши-бары, популярные социально-сетевые Интернет-ресурсы и т.д.
В авторе пробуждается социальный протест, выраженный не в виде призыва к сокрушению, а в виде яркого и радостного упоминания людей, которые ему дороги, но которых «совсем вроде как бы и нет», потому что их нет в эфире. В самом деле ложное ощущение, что настоящих русских людей, особенно сельских, нет в природе, создали современные отечественные СМИ, которые решительно избегают русского человека труда.
Далеко от больших городов,
там, где нет дорогих бутиков,
там другие люди живут,
о которых совсем не поют...
У них нет дорогой гарнитуры,
наплевать им на эмо-культуру,
не сидят «в контактах», в онлайнах, –
они вкалывают на комбайнах!!!!!
Строку с комбайнами Растеряев поет с пафосом, с крайней мерой выразительности. Дальше идет разухабистый припев, исполняемый в темпе конской скачки или прыгающего по кочкам передвижного средства. Это, между прочим, своего рода постмодернистский текст, в котором становятся предметом песенной поэзии вещи, казалось бы, совсем не поэтические, за исключением живых и трогательных поросят:
Выпил Цэ-Два-Аш-Пять-О-Аш,
сел на «Ниву Ростсельмаш»,
на ДТ, Дон-500, Т-150,
покормив перед этим поросят…
Вот эти поросята стрелами попадают в сердца даже городских девушек, а не только селянок, где на танцах, по рассказам Растеряева, ему приходилось развлекать народ по нескольку часов кряду, переходя с гитары на гармошку, которыми овладел самоучкой, с помощью друзей и родичей. За формулой спирта C2H5(OH), за марками сельхозтехники встают наши русские парни, получающие в месяц «тыщи три», и не отмазывавшиеся в свое время от армии. «Комбайнеры, трактористы, грузчики арбузных фур / Эти парни не являются мечтой гламурных дур…» Песня разгоняется, набирает боевой пафос, солидарно с народным пониманием называет Кондолизу Райс сучкой («никогда, отребье натовское, не возьмете нас!»), становится социальным гимном (не случайно друг-комбайнер называет Растеряева Че Геварой), буквально материализуясь в повседневную нашу жизнь. Растеряев подчеркивает в интервью, что аполитичен и никаких призывов не делает. Конечно, нет. Но песня сама собой становится декларацией ценностей, а потому боевым патроном.
…и пошел в степь пахать, молотить ячмень,
будет долгим-долгим-долгим твой рабочий день.
Эта песня посвящается всем сельским пацанам – волгоградским комбайнерам, трактористам, пастухам!
Слава вам!
Заплачешь тут! Давненько мы не слыхали такого! Последние слова – как трамплин, потому что, подпрыгнув вместе с песней, мы зависаем над пропастью, и, глядя в бездну, изумляемся: как же случилось с нами, что из нашего поля зрения и сердца совершенно ушел человек труда, созидающий все на земле, кормящий нас всех.
Об известной искушенности автора говорит как родовая наследственность (его дядя Василий Мохов, из той же Раковки, является автором лирических песен, исполняемых И. Растеряевым под гитару), так и профессия: Игорь является артистом театра «Буфф» (окончил Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства, лауреат Всероссийского конкурса артистов эстрады 2006 г ., снимался в кино). И что за дело нам, что этот парень живет в Питере (в Раковке у него отцовские корни и десять лет назад купленный дом), изысканно одевается и ездит на иномарке. «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», как сказал тот же Пушкин. У Высоцкого (кстати, чтимого тридцатилетним Растеряевым), скажем, был крутой, для времен «застоя», «мерс», но разве стали его песни от этого менее значимы для слушателей?
И потом, это ведь Игорь Растеряев поет, выросший среди донских казаков, и об их же жизни – словно изнутри их душ, словно говоря их речью, их болью. То есть нашей общей, русской. Вот если бы Р. Абрамович с ансамблем песни и пляски «Челси» развернул меха и на палубе своей навороченной яхты затянул про проблемы Чукотки, мы бы поглядели с лукавым прищуром. Здесь же – случай принципиально иной.
Взлохмаченный парень с двухрядкой выносит нечто, оказывающееся важным для нас, на простор Интернета и музыкальных каналов. И я бы сказал еще шире: на русский простор, на русскую дорогу. Растеряев альтернативен официозу (хорошо бы, чтоб его не запрягли в тягло политиканы, а также умельцы выжимать соки из исполнителей и стричь на этом дивиденды), а навязшие у всех в зубах попсу и гламур он просто-таки пробивает своей былинной силой, словно голову врагу, той самой заточенной железкой, о которой поет в лихой, страшной и точной «Казачьей песне».
Кстати, этой песни можно убояться, риторически вопросить о «дружбе народов», если только позабыть о той реальности, в которой пребывают уже не только наши южные пределы, но, увы, и столицы даже. «Голову снимаю легко, как будто шляпу с подсолнуха...» – поет Растеряев о рубке с врагом. Даром что, по словам автора, «Казачья песня» – историческая, не связанная с сегодняшним днем. «Песня о ранней истории казаков XV–XVII веков, когда они постоянно сражались с врагами. Мы однажды вынуждены были заночевать прямо на земле, кострище отгребли. И мне приснился сон, близкий к песне. Потом выяснилось, что спали мы в родовой станице, откуда все Растеряевы пошли корнями. Сам я с шашкой обращаться умею, конечно, но немногим лучше, чем все остальные».
Отчего же мы сглатываем слезы, слушая Растеряева? Могу сказать это и о себе, но вот читаю такое же признание в блоге ЖЖ у режиссера ГТРК «Владивосток», поэта Елены Васильевой, и не только у нее. И вижу проникшиеся, если не сказать просветляющиеся, лица молодых парней и девчонок в телестудии, в которых словно изнутри прорастает родина. Значит, в них, городских жителях, пришедших на съемку в комфортабельное студийное помещение, это русское чувство, эта вдруг прорезавшаяся любовь к гармошке, к разудалой, но и грустной, словно изначальной, русской песне, существовала как бы до опыта.
Это вам не «бардов картонные копья». Отдав должное лучшим из наших бардов, я хочу сказать, что у Растеряева – принципиально иная песенная энергия, эстетизированная, конечно, городской культурой, но в основе своей укорененная в деревенском фольклоре (замкнутом на современную ритмику, в том числе и рок-стилистику), а совсем в первооснове – подлинная, настоящая правда кормильцев страны, трудяг и защитников.
Уже предпринимались попытки истолковать феномен Растеряева, очертить его истоки, назывались в связи с этим и рано ушедший А. Башлачев, и певец-баянист Ф. Чистяков (рок-группа «Ноль»), и Ю. Шевчук (занятно, что все упомянутые исполнители тоже имеют прямое отношение к Петербургу), можно вспомнить и истерического москвича Г. Сукачева, однако у Растеряева – своя особинка, неповторимый лирический характер. В нем имеется удаль, но удаль какая-то умная и тонкая, что ли, – без башлачевского черного надрыва, без шевчуковских непреодолимых тоски и крика, без чистяковского пофигизма. Грустные глаза Растеряева несут в себе и вековую мудрость донской степи, и готовность отстаивать свои ценности даже на последнем рубеже. Выйти к людям сегодня, в технократичное время, с гармонью – это и творческая дерзость, и уверенность в послании. Этот автор сущностью своей чувствует русские скрытые, подспудные токи, совпадающие с его собственными. «Вот когда пробуждается русская речь!» – сказал современный поэт.
Мне кажется, Игорь Растеряев (он о том может и не подозревать) становится выразителем очень важных тенденций и энергий. В нем сплавлено многое: он говорит вполне новым языком современных проникающих ритмов (ими глаголет время, и от этого никуда не деться), он наделяет речью, прорывает немоту долготерпеливого народа (который хоть и безмолвствует, но подчас все же говорит; и это тот самый случай), понимающего, что «нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята!» (В. Высоцкий).
И вот песня Растеряева «Русская дорога»(http://www.youtube.com/watch?v=37l7P5V1eXU&feature=related) становится притчево-сказительной метафорой нашей жизни, отзываясь в сердцах русских людей разных поколений и разных социальных слоев.
По плачущей земле, не чуя сапогов,
наш обескровленный отряд уходит от врагов.
+ + +
А наши якобы друзья засели за бугром
и смотрят, как нас бьют, не отрывая глаз,
и только длинные дороги полностью за нас.
– Вытри слёзы, отдохни немного!
Я – русская дорога…
Чудесным образом в этой песне нас спасают то русские дороги, то русские морозы, то русские леса.
«Природа на войне – нам как родная мать, но есть время хорониться, а есть время наступать…» – утверждает Растеряев, в первой строке двустишья даруя нам русский афоризм, а во второй пасуясь с ветхозаветным Экклезиастом.
Это далеко не примитив, а культурный продукт, порождаемый русским бытием! В отфольклорном изводе мы принимаем за чистую монету и склонение «не чуя сапогов» (правильно сказать – «сапог»), не говоря о том, что это перифраз оборота «не чуя ног».
«Я к себе с юмором отношусь, серьезно расфуфыриваться как-то нелепо, смешно, – умудрено признается Растеряев, – На все воля Божья!»
Запомните загадочный тактический приём:
Когда мы отступаем, это мы вперёд идём...
+ + +
Просто нам завещана от Бога
русская дорога, русская дорога, русская дорога.
Процитирую Е. Васильеву: «В «Русской дороге» – вообще гоголевская широта осознания России. Это же «Мертвые души», том два! Когда придёт время последней мировой битвы, не вопреки, но благодаря своему отставанию Россия окажется впереди всех. Это как голос самой земли… Здесь маета и пропасть душевная, настежь и запросто открытая. И это скорее не о поэтическом таланте речь, а о человеческом, об аутентично-русском».
Игорь Растеряев, подсознательно своим творчеством фиксирующий, как кажется, некий поворотный пункт русской истории, – это не просто гармошечные самопальные наигрыши на завалинке. Это – просыпающееся национальное самосознание.
Станислав Минаков