«О, как бы жили мы без Даля?»
Прекрасный русский поэт Алексей Решетов очень хорошо написал о Владимире Дале:
Владимир Даль, Казак Луганский,
В отставку выйдя, пишет сказки.
И даже сам Виссарион
Белинский
Ими восхищён.
Но в Академии имперской
Его пословицам и песням
Свободный вход не разрешен,
Зане (потому что) народу служит он.
Увы, вошло в слепую моду
Натурой называть природу
И двести тысяч слов родных
Менять на насколько ввозных
Слов, супротивных, чужедальних.
О, как бы жили мы без Даля?
Кого бы Пушкин попросил
Поднять его, лишаясь сил?
Да, именно Пушкин благословил Даля на создание Словаря русского языка, и именно Даль был около поэта в его последние земные часы.
Однажды, заполняя анкету и отвечая на вопрос: «Какими языками владеете?», я ответил: «Русским со словарём Даля». Сочли за шутку. Но ведь это и в самом деле так. Считать, что ты владеешь русским, и не знать Даля – это значит говорить неправду. Словарь Даля – это не собрание слов по алфавиту, это самая национальная книга русских. Гнездовое размещение слов в его словаре, к которому всегда придирались, оказывается очень полезным для расширения не только знания слов, но и для постижения русской жизни.
Интересно, что о Дале я впервые узнал из статьи Крупской, жены вождя всемирного пролетариата, статьи обязательной к чтению: Статья, конечно, о Ленине. Крупская пишет: «Когда Ильич расстраивался, то брал словарь Даля и листал его. И вообще говорил, что кабинет интеллигента, это: стол, стул, Даль». Как было мне, комсомольцу пятидесятых, не учиться у вождя? Но ещё интереснее то, что сам-то Ленин читал Даля, а издавать его не давал, обзывал областническим, устаревшим. Так и не издавали. И нигде его было не достать. Хотя до революции словарь выходил трижды.
Еле-еле в 1957-м Михаил Шолохов своим авторитетом добился его издания, но вначале не словаря, а книги «Пословицы русского народа». О, это было событие! Тираж в 75 тысяч исчез из магазинов за день – два. И стоил немало, 25 рублей. Но это была такая драгоценность, что не один я был готов лишить себя чего-то необходимого, лишь бы взять в руки этот желто-золотой 990-страничный том и потом многие дни и годы утешаться душеполезным его чтением. В нём была такая магнитность, что рука сама тянулась к книжной полке, а чаще всего книга и до полки не добиралась, жила на столе и часто согревалась теплом моих ладоней.
Ложка дёгтя, увы, имела место быть в словаре. Не в самом тексте, а в предисловии. Уж так не хотелось атеистам давать дорогу, как они говорили, «пропаганде религии», что до смешного скрупулёзно выискивали примеры, по их мнению, безбожия русского народа. А Белинский, похвалив Казака Луганского (литературный псевдоним Даля) за сказки, тут же написал своё, полное мракобесия письмо Гоголю, где безобразно говорил о вере православной. Утверждает: «В русском народе ещё много суеверия, но нет и следа религиозности…», это как понимать? И не говорили в народе, «почёсываясь», про иконы: «Годится – молится, не годится – горшки покрывать».
Русь оттого и непобедима, что выращена Православием. «Постоим за Русь, за веру Православную!» – это главный возглас наших предков во всех испытаниях.
Предисловие относит пословицы «На Бога надейся, и сам не плошай», «Бог-то Бог, да и сам не будь плох» к разряду неверия в Бога. Но они же очень православны. Да, на Бога надейся, но и сам спасайся. И Богу молись, и к берегу гребись. Из одного дерева и икона и лопата. Так и что из того? Лопатой работай, на иконы молись. Не дереву же молишься, а образу святого, на нём написанному. Икона – окно в Божий мир.
Свой труд Даль не мог издать десятилетие. Мытарили цензоры, академики Академии Российской словесности, упрекали в расшатывании устоев власти и религии. Даль никогда никаким врагом властям не был; он, как всякий православный, был монархистом. Несправедливые упрёки вынудили его написать объяснительную записку. С горечью писал: «Академия не только признаёт печатание сборника небезопасным, но даже опасается от него развращения нравов. Один из сочленов её для большей вразумительности придумал даже для моего сборника свою собственную пословицу, сказав, что это куль муки и щепоть мышьяку. (Конечно, переделка пословицы «В бочке мёда ложка дёгтя. – В.К.) Если 35-летний труд мой мог побудить почтенного и всеми уважаемого академика к сочинению и применению такой пословицы, то сборник мой очевидно развращает нравы. Остаётся положить его на костёр и предать всесожжению». Даль вспоминал тех, кто горячо поддержал: его первые публикации в 1932 году: Пушкина, Гоголя, Киреевских, Погодина, Греча. «Жуковский был как бы равнодушнее к этому, боялся мужичества». Но что, запоздало спросим Жуковского, есть Русь, как не страна мужичества? Кто же Измаил штурмовал?
Мучились собранные воедино русские слова в учёных застенках, не пускали их к печатному станку. А время шло, а Даль был далеко уже не молод. И он, желая сохранить кладовую народной мудрости, делает несколько рукописных копий сборника.
Когда всё-таки сборник был издан, успех его был не сравним ни с одной книгой того времени. Некрасов не выпускал сборник из рук, лично послал один экземпляр в русскую колонию Ниццы. Толстой просил Страхова достать для него сборник, но это было и для Страхова нелегко. В рукописях романа «Война и мир», в характеристике Платона Каратаева есть выписки из словаря Даля. Все русские классики: Островский, Салтыков-Щедрин, Чехов, Достоевский, Лесков, Шмелёв, Бунин, Шолохов – все они, конечно, и без Даля обладали знанием народной жизни, примет, обычаев, но единодушно оценили подвиг собрата по русской словесности; это было равно, может быть, труду Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». А в наше время рядом с ними, конечно, «Лад» Василия Белова. Но, несомненно, словарь Даля первый в этом ряду.
Да, «как бы жили мы без Даля?» Владимир Даль – из русских русский. Собственно русскость может быть присуща и нерусскому. Уж как любят либералы талдычить, что Лермонтов шотландец, а Пушкин эфиоп. Что ж это в Шотландии нет Лермонтова, а в Эфиопии Пушкина? А немец Фасмер – автор Этимологического словаря русского языка – он русский? Дело же в любви к народу и языку. Да и есть ли хоть в каком народе такое золото народной мудрости, выстраданное столетиями, уходящее в народ как учебник жизни. Любой ребёнок, вырастая в языковой среде, слыша ежедневно пословицы, поговорки, невольно проникался их учительной силой. Не бойся никого, только Бога одного. Свет в храме от свечи, в душе от молитвы. Кто без крестов, тот не Христов. Менять веру и совесть менять. Страшна могила без кадила. В ком есть стыд, в том и Бог. Небо – престол Бога, земля – подножие. Всем рекам река Иордан, всем городам Иерусалим-град, всем деревам дерево кипарис, лев всем зверям зверь, всем птицам птица орёл.
Да начни читать любой раздел из двух сотен разделов сборника, не оторвёшься. О жизни, о неизбежности её конца: Сегодня жив, завтра жил. Умрём – ничего с собой не возьмём. Только во сне сдалося, будто на свете жилося. Каково житьё, таково и на том свете вытьё. Кто как живёт, тот так и умирает. Собираемся жить с локоть, а живём с ноготь. И царь, и народ – всё в землю пойдёт. Родится человек на смерть, а умирает на живот. (То есть рождается в жизнь вечную). Тяжел крест, а надо несть.
А сколько о любви, о семье, о детях, о труде, о жадности и лености. Сколько о грехах: Церковь близко, да ходить склизко. Обрящешь кротость, найдёшь и мудрость.
Тихая вода берега подмывает. Да любое место открываешь, любое, и везде не мука, а вперёд наука: Лучше споткнуться ногою, нежели словом. Ждать да догонять – хуже нет. Не ищи царства земного, ищи небесного. Смирение побеждает гордыню, как Давид Голиафа. Есть большие разделы житейских правил: С собакой ляжешь, с блохами встанешь. Вяжись лычко с лычком, ремешок с ремешком. Материнское сердце в детях, детское в камне. Батька нажил горбом, а сынок прожил горлом. Коли внуков маю, так и сказку знаю. Спать долго – встать с долгом. Домашняя гривна крепче заезжего рубля. Излишние порядки доведут до безпорядков. Не потопаешь – не полопаешь. Не для Иисуса, а ради хлеба куса. (Что-то делается). И наоборот: Для Иисуса, а не ради хлеба куса. И каждая пословица – это пища уму, повод к размышлению, к взрослению разума.
Но как тороплива жизнь, как жестоки достижения науки и техники к народному говору. Стал исчезать крестьянский двор, труды в поле и лесу, и огромный пласт пословиц, поговорок, загадок ушёл в прошлое. И ушли из жизни девушек зимние вечера, подготовка приданого. Заменили спицы и коклюшки, иглы клавиатуры. Что это? Бычок кованый, хвост верёвочный, Сам железный, хвост портяной, Конь стальной, хвост льняной, Волк железный, хвост конопляный, Зверок с вершок, а хвост семь вёрст…? Да это иголка с ниткой, это малая о них часть загадок. А это? На яме сто ямок. Или: Бежит свинья из Питера, вся истыкана. Это уже не угадать, это напёрсток. Два борова дерутся, промеж их пена валит. И это не угадать, это мельничные жернова. Скоро ест и мелко жуёт, сама не глотает и другим не даёт. Что это? Пила. Кланяется, кланяется, придёт домой, растянется. А это что? Топор. И о топоре, и о любом инструменте десятки уже умерших и похороненных в памяти загадок. Ведь и работать было интересно. Весь мир окружающих человека вещей был жив.
Невозможно оторваться. Вновь и вновь листаю словарь Даля. Он у меня весь в пометках, в подчёркиваниях. Даже много и дописывал в него. Это мой язык, мои правила жизни. Нет, писателям ещё расти да расти до народного языка. Может, уже и не вырасти – уходит язык. Уходит. Горе-горькое. Давит, оглушает шаблонная трескотня политиков, засыпает серой пылью полчище уголовных жаргонов, забивает мозги интернетская англоязычная смесь и спесь. Да ведь, сам не видел, думаю, что и в интернет уже загнали словарь, приручая его к новым порядкам. Но это дело безполезное. Нет, словарь Даля, сборник пословиц надо держать в руках, надо листать, надо бродить в нём, как в золотом осеннем лесу. Такие тебя встречают поляны, такое небо над тобой, так легко дышится. Нет, сломает зубы интернет о Даля, сломает.
В сборнике пословиц слово Бог везде напечатано с маленькой буквы. Это пигмеи замахивались на солнце. Но как от него ни заслоняйся, оно же есть. В конце восьмидесятых переиздали, наконец, и словарь Даля, но там были такие купюры, такие выдирки, чтоб лучше и не позорились.
К 200-летию Владимира Ивановича Даля, в 2001 году, были всё-таки изданы его трудов, была даже отчеканена юбилейная медаль. Это заслуга нашей Государственной библиотеки. И всё-таки нет ещё такого, чтобы далевские словарь и сборник, его сказки были непременной настольной книгой в каждой русской семье и у тех, кто пытается постичь загадочную русскую душу.
Владимир Даль был прекрасным военным хирургом. Особенно прославился тем, что возвращал зрение, искусно удаляя катаракту с глаз. Так и его словарь – возвращает нам национальное зрение.
Во дни сомнений
Когда вышла моя первая книга, то я, как молодой писатель, конечно, очень ждал откликов на нее. И дождался, они были. Но как я тогда был ими разочарован. Все критики, как сговорясь, хвалили меня за язык. «Как? И только? – обиженно думал я. – А как же мои сюжеты, мои герои?». И только позднее до меня дошло, что владение языком – не моя заслуга, а награда родины. Что это великое счастье – оправдать поговорку: «Как говорим, так и пишем». Говорим, как говорит народ, среди которого ты вырастал, чьи переживания, надежды, горести и радости тебе не просто близки, а родственны. И это традиция Руси – в ней все родные. Незнакомых женщин и мужчин дети называют дядями и тетями, в церкви, а теперь уже и в быту всё чаще обращение: «Братья и сестры». И как снова не вспомнить, что именно такое обращение прозвучало с самой высокой трибуны страны в начале самой страшной войны двадцатого века. И эти два слова всколыхнули народные души, вымели из них засилье идеологии, и будто и не было государства СССР, а всегда были: Отечество, Держава, Родина, Россия. Вот что такое Слово.
Более того – Словом создался мир, Словом отделилась небесная твердь от земли, Словом сотворен человек и всё, его окружающее.
Слово обоюдоостро. Им можно исцелить – для больного утешительные слова, как лекарства, и словом можно уязвить. А как говорит пословица: «Рана от меча заживает скорее, чем от слова».
В языке тайна, стихия его – океан, который никому не познать до конца. На русском языке, чем больше сказано, тем больше не высказано. Тайна и в том, что он доверяется только тому, кто его любит. А не любящий его и Россию может писать на нем и говорить, сколько угодно, все улетит на ветер.
Написал и вспомнил загадку о ветре: «Безрукий и безногий, а в окно стучит». И вообще такое счастье – принадлежать народу – языкотворцу. Одним словом он означает целое явление или состояние. Обутрело, завечерело, вызвездило, погода хмурится… нет числа россыпям слов, в значение которых каждый раз входишь, как в новое пространство, в котором хочется быть.
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, ты один мне надежда и опора, о великий, могучий и свободный русский язык…». Конечно, это, тургеневское, мы учили наизусть. И еще слова Ломоносова о русском языке. А нынешние не знают и наизусть не учат. Вот эти слова:
«Карл V, римский император, говаривал, что испанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелями, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, и сверх того – богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков…».
Именно языку обязана русская литература тем, что занимает ведущее место в мире словесного творчества. Надо беречь его. Как? Прежде всего знать его золотые богатства: былины, сказки, легенды, жития, классику, не ронять себя до употребления в речи ругани, жаргонов, помня, что за каждое произнесенное и написанное слово мы дадим ответ.
Владимир КРУПИН