К 1150-летию образования государства Российского
Задача воссоздания Русской государственности не сводится к формально-юридическим проблемам сегодняшнего Российского государства, к экономическим проблемам, она целиком лежит в сфере политической государственнообразующей Воли.
Валентин Вацев, доктор философских наук,
профессор Пловдивского университета
В этом году исполняется 1150 лет со дня образования государства Российского. Сто пятьдесят лет тому назад, эта дата была признана официально в Российской империи, и в 1862 г. по повелению императора Александра II было торжественно отмечено 1000-летие России.
Поэтому указ Президента Д. А. Медведева о проведении в 2012 г. празднества в честь 1150-летия Российской государственности вполне логичен. Президент ёмко выразил и цель этого празднования: «дальнейшую консолидацию российского общества». Понятно, что нынешняя дата является, прежде всего, поводом для популяризации отечественной истории. Почему же именно сегодня необходимо говорить об историческом просвещении? Думается, ответ очевиден: сегодня подавляющая часть нашего народа не знает истории своей Отчизны.
Вопиющая историческая безграмотность, ставшая у нас обычным явлением, позволяет внедрять в сознание народа негативный образ России. Сегодня всем мыслящим и любящим свою Родину людям стало очевидно, что русская история нуждается в защите. Ибо народ, не знающий своей истории, впадает в духовное и физическое рабство, а затем исчезает вовсе.
Но прежде, чем отстаивать российскую историю, надо ответить на вопрос: а что такое Россия? Вопрос на самом деле чрезвычайно сложный, и ответ на него лежит в области духовно-сакральной.
Беспристрастный анализ русской истории убедительно показывает, что главной направляющей силой и сверхзадачей нашего государства всегда была духовная идея. «Святая Русь», «Москва – Третий Рим», «Православие, Самодержавие, Народность» – все эти определения были не пропагандистскими формулами дореволюционной России, а смыслом её существования, её сверхидеей, сверхзадачей.
Россия – это, конечно, не Российская Федерация, не Советский Союз и даже не Российская империя. «Перестали понимать русские люди, что такое Русь: она есть подножие престола Господня», – писал святой праведный Иоанн Кронштадтский. В этих словах заключается духовная составляющая России как исторического явления.
Если рассматривать феномен России как государства, то он, на наш взгляд, заключается в следующем: верность Христу и свидетельство о Нём миру через государство, построенное по принципу Небесного Иерусалима.
Конечно, это – идеал. В реальной жизни России случалось всякое, в том числе и серьёзные отступления от идеала. Но он был тем критерием, по которому народ мог определять, правильно ли он живёт. Вплоть до начала ХХ века барометр русского самосознания всегда верно указывал на отклонение от идеала, и народ через покаяние возвращался на свой путь, предназначенный ему свыше. Отдельные люди могли полностью отпасть от идеала Святой Руси, но такой человек отвергался обществом, получая от народа прозвища «вор» и «злодей».
Русскими нас сделала Православная вера. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв) писал: «Чудо сопровождает Россию сквозь века. В конце Х века вошли в купель святого крещения племена полян, древлян, кривичей, вятичей, радимичей и иных славян. Вышел из купели – русский народ […] вопреки обстоятельствам, условиям, возможностям, выгоде, расчёту. С этого «вопреки» и начинается русская история».
Именно Православная вера «очистила, освятила и укрепила в нас любовь к Отечеству, сообщив ей высшее значение в любви к вере и Церкви. Она воодушевила героев Донских и Невских, Авраамиев и Гермогенов, Мининых и Пожарских. Она вдыхала и вдыхает воинам нашим непоколебимое мужество в бранях и освящает самую брань за Отечество как святый подвиг за веру Христову».Православная государственность превратилась в нашу характерную черту, в то, что отличало нас от других народов. Но сегодня отечественная историческая наука приуменьшает или игнорирует роль и значение Православия в русской истории. Доктор исторических наук А. Н. Боханов верно отмечает: «Продолжаются попытки исказить русскую национальную память и вывести Православие за рамки Русской истории, хотя это совершенно невозможно! Ведь без Православия и вне Православия отыскать смысл в Русской истории невозможно; без него она превращается лишь в скучный каталог мировоззренческих представлений об истории определённых групп и лиц, лишённых возможности и способности воспринимать Бытие Божие как объективную реальность».
Эта великая Объективная реальность, вопреки всему, спасала нас и от монголов, и от псов-рыцарей, и от Карла Шведского и от Наполеона. Вера в Бога вдохновляла всех лучших людей России на служение ей, будь то ратный подвиг, научная деятельность или художественное творчество. Тем безумнее звучат ныне голоса некоторых т.н. «общественных деятелей», именующих Святое Православие «главной бедой» России, причиной «её отсталости». Ненависть к Православию неразрывно связана с ненавистью к России, что в свою очередь неминуемо приводит к неприятию самодержавной монархии. Русское самодержавие часто представляют как некий восточный деспотизм, ничем не удерживаемый и никем не ограниченный. Однако на самом деле понятие Самодержец имел самое тяжкое, самое жёсткое ограничение своей власти – ограничение Верой, ограничение учением Церкви. Это означало полное самоотречение во имя России, абсолютную личную ответственность за всё, что в ней происходило, полную бескорыстность монаршего служения.
Самодержавие являлось своеобразной формой русской демократии, то есть государственного строя, воспринимаемого большинством нации, как справедливого. Царь отвечал за Россию перед Богом, народ отвечал за Россию перед царём. В этой связи понятия политической и личной свободы, столь важные для Запада, отходили в России на второй план.
Русская самодержавная монархия – исключительное явление мировой истории. Она не может быть поставлена в один ряд ни с республиканским, ни с тоталитарным, ни с каким-либо иным светским государством. Потому что только между православной монархией и православной Церковью может быть симфония властей. Республиканская и тем более тоталитарная формы правления не только не стремятся к духовному процветанию человека, не только не пекутся о спасении его души, но часто относятся к этим вопросам враждебно.
Особое неприятие у противников исторической России вызывает император Николай II, который сильно отличался от всех государственных деятелей современной ему эпохи. В нём удивительным образом сочетались мудрость царя Соломона, кротость праведного Иова Многострадального и готовность к мученичеству первых христиан. Православная монархия – это сотрудничество царя и народа, и если это сотрудничество исчезает, то исчезает и монархия. Не Николай Александрович отрёкся от престола – большая часть народа вследствие духовного кризиса не захотела иметь царя. Николай II лишь склонился перед Волей Божьей, в точности как это сделал пророк Самуил, когда народ не захотел видеть его больше судьёй: «И сказал Господь пророку Самуилу: послушай голоса народа во всём, что они говорят тебе, ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними».
Святитель Николай Сербский писал в 1932 г.: «Если бы русский царь Николай II стремился к царству земному, царству мелких личных расчётов, себялюбия, он и по сей день сидел бы на престоле в Петрограде. Но он выбрал Небесное Царство, царство жертвы во имя Господне, царство евангельской духовности, за что и сложил свою голову, за что сложили головы его чада и миллионы подданных».
Неприятие именно такого царя создавало условия для распространения различных измышлений о профессиональных и человеческих качествах Государя. Только маленький секуляризованный ум может рождать сегодня сентенции типа «Николай II проиграл страну». Для такого ума в «проигравших» будет и Сам Христос-Спаситель, Который отверг помощь Всемогущего Отца во имя исполнения Его Святой Воли.
Может ли Россия снова стать империей? На наш взгляд, ответ на этот вопрос очевиден: Россия может быть только империей, иначе она погибнет как цивилизация. Однако надо чётко определиться, что мы понимаем под словом «империя». Оно несёт в себе, прежде всего духовный смысл. Империя в русском понимании, это конгломерат разных народов, отличных друг от друга по языку и вере, но признающих три скрепляющие основы: единого Державного Правителя, государствообразующие нацию и веру, а также единство территории. В Российской империи все её народы были равны перед Богом, царём и законом. Всё это, вместе взятое, создавало особую русскую православную цивилизацию. Многочисленные народы, живя в Российской империи, никогда себя не считали её колониями и никогда ими не были. Сохраняя свою самобытность и культуру, народы империи называли себя «русскими». Слово это означало не национальную, а духовно-нравственную принадлежность к определённой системе ценностей. Можно ли себе представить «французского алжирца» или «английского индийца»? В России же существовали русский татарин, русский поляк, русский армянин, русский немец, русский еврей.
В 1917 г. мы отреклись от Богом предназначенного пути, мы разрушили империю и от нас отвернулись все проживавшие в ней народы. Как только русский народ согласился поставить земное выше Небесного, то другие народы перестали видеть в русских носителей сакральной власти, в их представлениях русский народ стал такими же, как все, а значит служить стране, стержнем которого он являлся, стало необязательно.
Российская империя и Советский Союз имели в определённой степени территориальную преемственность, но в духовно-нравственном отношении они являлись антиподами. К сожалению, нынешняя Российская Федерация тоже до сих пор является не только правопреемником СССР, но во многом духовно-нравственным наследником. А это значит, что пока мы не вернулись к своим истокам, мы не вернулись в Россию.
Последствия развала империи в 1917 г. и даже квази-империи в 1991 г. тяжко сказались на жизни всех народов России, но больше всего на русском народе. Русский Мир искусственно раздроблен. На этом фоне враги исторической России раздувают как местный, так и русский национализм. Любой местный антирусский национализм, в какие бы одежды он ни рядился, является в первую очередь врагом своих собственных народов. Потому что крушение России как единого государства неминуемо приведёт к порабощению и гибели все народы, её населяющие.
Что касается русского национализма, то он может быть благотворным только тогда, когда является частью державной православной идеологии. Вне её он становится местечковым лженационализмом, который обязательно приводит, в том или ином виде, к фашизму, а значит, становится врагом Российской государственности. Фашизм в любом его виде является такой же богоборческой идеей, привнесённой с Запада, как и марксизм. Похоже, что этого до сих пор не понимают сегодняшние националисты, вопящие: «Хватит кормить Кавказ» и т.д. Такие примитивные лозунги находят поддержку у части нашей молодёжи, брошенной государством в идеологическом плане на полный произвол. Опьянённая безумством толпа кричит: «Москва для москвичей – бей хачей»!, не зная, что слово «хач» на армянском языке означает крест. Таким образом, т.н. «русские националисты» дословно призывают к следующему: «Москва для москвичей – бей Крест»! Спрашивается, что в этих людях осталось русского? В лучшем случае имя и фамилия.
Мы, русские, – имперский народ и несём перед Богом ответственность за те народы, которые жили и живут вместе с нами. Любой, кто выступает за образование т.н. «Русской республики», за отделение каких-либо территорий от России, есть вольный или невольный враг Российской государственности.
Россия обречена или погибнуть, или вновь стать империей. Не для того, чтобы насильственно властвовать и повелевать чужими народами, а для того чтобы противостоять мировой лжеимперии, которая стремится покорить весь мир, навязать нам антихристианские лжеценности, которые уже погубили некогда христианскую Европу.
В народном восприятии история состоит из мифов. Это совершенно естественно, т.к. не каждый человек способен воспринимать научные исторические сочинения, точно так же, как не каждый способен читать научные книги по физике или медицине.
Исторические мифы, при всём их многообразии, «сущностно разделяются на две группы. Одна включает мифы созидательные, другая – разрушительные». В России определёнными силами в течение долгого времени народному сознанию навязываются разрушительные мифы, которые стали основой «исторических» знаний значительной части нашего народа.
Известный исследователь доктор исторических наук В. Р. Мединский пишет: «Мифы рождаются в народном сознании. Но их порой используют и политики. А некоторые мифы специально создаются для ведения политической пропаганды. Целью создания подобных мифов является легитимизация власти, полученной в результате переворота или революции».
Последнее в полной мере относится к нашей истории. Разрушение в феврале-октябре 1917 г. традиционной тысячелетней Российской государственности, свержение легитимной царской власти вынуждала сначала февралистов, а затем и большевиков создавать вымышленную историю, которая оправдала бы революцию и делала её власть в сознании народа законной. С этой целью осуществлён полный слом всего традиционного представления народа о своей истории.
Наше общество и политическая элита никак не хотят расставаться с советским прошлым. Не с героическим подвигом нашего народа в советское время, а с советским идеологическим восприятием Отечественной истории.
Без всякого преувеличения можно утверждать, что Русская история относится к числу наиболее оболганных явлений в истории человечества. Задача воссоздания подлинной, многоцветной и многомерной картины русского исторического бытия сродни реставраторской: надлежит медленно, слой за слоем, снимать наслоения последующего времени, чтобы открыть во всей красоте первозданный образ России.
Закончим бессмертными словами А.С. Пушкина: «Россия! Встань и возвышайся!»
Л.П. РЕШЕТНИКОВ,
директор Российского института
стратегических исследований
Для возрождения России нужна Великая Власть
Если попытаться сформулировать в одном слове, то в чем наши западные и доморощенные либеральные оппоненты отказывают русскому государству и в целом русской цивилизации — то это скорее всего самобытность. Нам отказывают в возможности своеобразного и жизнеспособного развития русской жизни (и связанной с ней государственностью). Такое отношение исходит из высокомерной неготовности признавать за непохожими (на европейские) формами и смыслами русской цивилизации определенные онтологические ценности. Об этом мы слышим со времен появления на большой политической арене еще Московского государства наших великих Иоаннов (третьего и четвертого) рубежа XV–XVI веков. Появление Второй Византии (в лице Православной России) – страшная реальность для Европы, от которой европейские политики и идеологи всячески отмахиваются, как от ночного кошмара.
Самобытная альтернатива русской (или, более широко, православной) жизни — в мире, в котором главным догматом является безальтернативность западного образа жизни и западного вектора развития — является глубоко неуместным исключением из пропагандируемого правила.
Размеры этого русского «исключения» все время ставят под вопрос само западное правило. Само существование России есть вызов этому кажущемуся безальтернативным западному мироустройству.
Наши доморощенные пропагандисты безальтернативности западного пути много и с упоением говорили, что в современном мире нам не нужно иметь никаких имперских амбиций, что православная духовность, большая страна и пестуемая веками военная мощь, все это доставшаяся нам в наследство устаревшая политическая рухлядь, с которой мы-де жалеем решительно расстаться только по своему не просвещенному невежеству.
Но возможно ли для страны отказаться от своей исторической географии и от своей исторической миссии? Скорее всего как человеку высокому невозможно уменьшится без причинения своему здоровью значительного ущерба, как человеку, вошедшему в пору зрелости невозможно расстаться с тем сознанием, которое он накопил за годы своей жизни и снова стать ребенком (кроме как по болезни), так и величайшая страна не может стать незначительной, даже если как Византийская империя сузит свои границы до Константинополя и его ближайших окрестностей.
Государство, игравшее последние полтысячи лет только заглавные роли на мировой сцене, неспособно мелькать в эпизодах или играть в политической массовке. С третьесортностью невозможно свыкнуться, так же как невозможно представить балерину Павлову в подтанцовке у Майкла Джексона или пение на заднем плане (бэк-вокал) Шаляпина на концерте у какого-нибудь Элтона Джона.
У Имперского государства, классическим примером которого является наше Отечество, своя логика жизни и развития. Мы можем быть либо великими, либо никакими. Либо мы возродим большое государство с глобальными задачами (Империю), либо дадим миру удивительные примеры ничтожества. Никакой середины, никаких российских Швейцарий не получится, не тот климат…
Исторически сложившийся психологический тип русского народа носит в себе стремление к абсолютному идеалу в самых различных областях жизни. Эта идеальность воззрений сочетает настроения, часто совершенно разнонаправленные, что способствует колебанию политического сознания наших соотечественников между широко распространенным желанием в каждом новом лидере видеть спасительного человека, который поведет наконец Россию к возрождению, и стойким неприятием власти вообще, то есть своеобразной, по-русски понимаемой вольностью.
Эти два, часто взаимоисключающие, состояния нашего политического сознания глубоко укоренены в русской психологии. Они на протяжении многих веков формировали облик русской цивилизации, приобретавшей вид то мощного государственного и национального монолита, то аморфной распадающейся общности и атомизированной человеческой массы. Русские способны либо ригористки строить сверхмощный имперский организм, с его строгой иерархичностью и внутренней дисциплиной, сужающей проявления личности во внешней свободе, либо стараются дойти в своем стремлении к личной свободе до абсолютного эгоистического самоудовлетворения. Теплохладные пути развития у нас как-то не приживаются — видимо, опять же не тот климат (и духовный, и природный) и не та национальная история.
Психологическая двойственность в общественном поведении имеет у нас государственнические и анархические векторы деятельности. Они, как можно утверждать на основании изучения истории, всегда наличествовали в русской психологии. Анархический — имел более взрывной характер и был менее продолжителен в своих вспышках активности, государственнический же — носил в истории нации менее эмоциональный характер, зато был более приспособлен к длительному действию.
Когда власти удавалось подчинять анархическую стихию в русском характере — государство и общество могло использовать огромные жизнедеятельные силы нации для реализации национальных интересов страны. Историческая власть была опекуном нации, своеобразным отеческим контролером и порой сдерживала не в меру разыгрывавшуюся народную безудержность. Когда же ей не удавалось справиться со своей обязанностью упорядочения и управления, то анархические асоциальные потенциалы национального характера буквально взрывали наше общество и государство изнутри. Наступали смутные и революционные времена, которые могли за несколько лет разрушительной вседозволенной свободы (без сдерживающего влияния власти) уничтожить результаты вековой поступательной работы нации, откинув ее на столетия назад в своем государственном и национальном развитии…
Наши девяностые стали тем коротким в исторической перспективе периодом, когда под именем либерализма у нас восторжествовала традиционная русская анархическая тенденция — всегдашняя внутренняя опасность для мощи и единства государства. Эти годы можно назвать периодом анархического цивилизационного срыва, которым время от времени подвержен русский национальный характер. Подобные срывы, часто внешне ничем не обоснованные, не однажды бывали в нашей истории и являлись своеобразными перерывами («перекурами») в напряжениях в государственной и национальной деятельности. Девяностые годы двадцатого века в этом смысле похожи на смуты начала XVII и XX столетий. Все они начинались сомнением в значимости государства для жизни нации и каждого человека в отдельности, ослаблением национального единства. Но проходило всего несколько лет разрушительной смуты, и в сознании нации анархические настроения сменялись на ригористическую апологию государственной мощи и национального единства. Нация быстро разочаровывалась в эфемерных смыслах смуты, ощущая глубокую праздность столь чаемой еще недавно «свободы», и начинала переживать удивительное по силе чувство сиротства без государства, без той исторической задачи, от которой она поначалу так яростно отказывалась.
В наше время процесс выхода из анархического смутного состояния происходит по той же психологической схеме. Сколько эмоций, громких слов и бездумных дел было произведено за короткое время нашего анархического припадка девяностых годов. Но уже к концу 90-х было явственно видно преодоление смутных веяний и стало живо ощущаться начало стихийного возврата к государственническим настроениям в русском обществе.
Сегодня идея Империи, империализма как суть политики великого государства всплывает в сознании нации как непосредственная государственная необходимость, сложившаяся из тяжелого постсоветского периода и ослабленного разделенного положения России. Это состояние слабости очень остро чувствуется русскими, у которых государственный инстинкт развит сильнее, чем у кого бы то ни было. Упадок государственности переживается лично и болезненно, из чего и рождается новое ожидание спасительной личности, могущей возродить Империю.
Говорят и правильно говорят: нельзя вой-ти в одну и ту же воду дважды. Но можно неоднократно входить в реку с одним и тем же названием. Конечно, нельзя точно повторить форму Империи, существовавшую до 1917 года (что и совершенно необязательно), но можно возродить тот же принцип государственной власти, который привел разрозненные славянские и неславянские племена к одному из величайших государств и цивилизаций в мире.
Монархия – принцип всегда возможный, так же как и демократия, и аристократия. Раз демократический принцип смог воскреснуть в конце XVIII века, но в совершенно других формах, нежели они были в античной и рабовладельческой Греции, то почему мы отказываем в этом монархическом принципу?
Монархия Константина Великого или нашего Святого равноапостольного Владимира, была отлична от Монархии Ивана Калиты, а та в свою очередь от Монархии Царя Алексея Михайловича и от Монархии Императора Александра III. Старое имперское вино всякий раз вливается в новые меха современных форм государствования. Первый Рим начинал с Монархии, прошел через республику и стал Империей. О Древней Греции можно сказать то же самое, имея в виду Македонскую Монархию.
Я не поклонник философских штудий Владимира Соловьева, но определение монархической власти как «диктатуры совести» им выдвинутое мне глубоко симпатично. Монархия как «диктатура совести неизменная в своих нравственных основах» более близка и понятна нашему народу, чем «диктатура безличного и все время изменяемого закона». Здесь, возможно, играет роль тысячелетнее русское предпочтение Благодати перед Законом, высказанное еще первым митрополитом из русских Илларионом (в XI столетии)…
Власть Самодержавная никогда не была чисто юридически созданной властью, ее генезис глубоко связан с историческим путем самой России, в котором она играла волевую, направляющую роль. Именно Самодержавие явилось насадителем Св. Православия на некогда многобожно-языческой Руси, создало из междоусобствующих княжеских земель мощнейшую Русскую империю, сплотило разрозненные славянские племена в единую русскую нацию, успешно охраняло на протяжении тысячи лет наш православный мир от внешних и внутренних посягательств на него, взрастило все, что современное общество называет наукой и культурой.
Власть Самодержавная, выступая как положительный фактор на протяжении всей русской истории, входит в состав базовых идей нашей цивилизации, в ее генетический код; Самодержавие не может уйти из русского мира без патологии его организма. На Самодержавии лежало множество важнейших государствообразующих и социальноохраняющих функций, возводимых им на уровень нравственного императива. «Все сложности, писал Л.А. Тихомиров в 1905 году, — борьба социальных элементов, племен, идей, появившаяся в современной России, не только не упраздняют самодержавия, а напротив — требуют его.
Чем сложнее внутренние отношения и споры в Империи, среди ее семидесяти племен, множества вер и неверия, борьбы экономических, классовых и всяких прочих интересов, — тем необходимее выдвигается единоличная власть, которая подходит к решению этих споров с точки зрения этической. По самой природе социального мира лишь этическое начало может быть признано одинаково всеми как высшее. Люди не уступают своего интереса чужому, но принуждены умолкать перед требованием этического начала».
Это религиозно-политическое предпочтение, выказываемое Самодержавием началу нравственному, собственно, и есть то реальное самоограничение при юридической неограниченности Верховной власти. Самодержавие, как нравственно ценный государственный институт, содействует как нравственному росту общества, так и росту его материального благосостояния.
Идеал Самодержавия возрос в России не в безвоздушном пространстве, а в среде исторического русского народа, посему принцип этот на нашей почве впитал многое из самобытной народной психологии. Преданность Самодержавию была для многих синонимом преданности высшим интересам нации. Это положение совершенно неизбежно в таком огромном государстве, как Россия, поскольку для его скрепы, кроме православной веры, наследственного и неограниченного Самодержавия, необходимо еще и господство, преобладание какого-нибудь одного народа, наиболее потрудившегося на поприще укрепления государства. Такой народ должен почитаться государствообразующим, и Монарх не имеет возможности игнорировать фактическое положение вещей, почему неизбежно вводит в жизнь государства направляющий «дух нации», как некую общую силу, единящую государственность.
Современная эффективная Верховная власть в России должна быть персонифицированной, сильной, концентрированной, авторитетной и требующей к себе уважения. А для таких великих дел, как возрождение России, нужна Великая Власть. И опорой для этой власти должна стать нравственная поддержка нации того, кто взвалит на себя тяжесть несения ответственности за Россию.
«Идея Самодержавия, — писал один русский консерватор начала XX века профессор В.Д. Катков, — не есть какая-то архаическая идея, обреченная на гибель с ростом просвещения и потребности в индивидуальной свободе. Это вечная и универсальная идея, теряющая свою силу над умами при… стечении обстоятельств и просыпающаяся с новою силою там, где опасности ставят на карту самое политическое бытие народа. Это героическое лекарство, даваемое больному политическому организму, не утратившему еще жизнеспособности...».
Если Россия хочет укрепить свою жизнеспособность, то должна решиться на это героическое лекарство. (В сокращении)
М.Б. Смолин, кандидат исторических наук, начальник Центра гуманитарных исследований РИСИ