Было это в 70-х годах. Масленица шла к концу. В последнюю субботу, накануне Прощеного воскресенья, я собирала гостей. Приглашенные гости были дорогие и любимые, как с моей стороны, так и со стороны мужа.
С моей стороны – Валя Правдина, любимая подруга. Дружили мы с трех лет, ходили в одну группу детского сада, потом учились в одной школе, пока не арестовали наших родителей – моего отца и ее маму. Валечка была воплощением доброты и любви.
Еще одна гостья – мой любимый педагог из Щукинского училища Вавочка Вагрина, как ее все звали ласково. Валентина Владимировна – личность замечательная. Актриса необыкновенной красоты, в первой постановке Вахтангова пьесы «Турандот» играла главную роль. В студии, где я училась, она меня очень любила и жалела. Ее симпатия ко мне была понятна: в 1938 году ее забрали в тюрьму со спектакля. Мужа расстреляли, как и моего отца, а красавицу-актрису отправили в ссылку на лесоповал. Но Рубен Симонов ее спас. Говорят, он лично просил за нее вождя, когда тот приехал на спектакль «Кутузов». Вавочку освободили, и Рубен Николаевич ввел ее в театр. Она много играла и преподавала в студии, была хорошим педагогом.Это были мои друзья, ставшие и друзьями Игоря.
Со стороны Игоря был друг детства, известный кинорежиссер Юра Озеров с интересной и красивой женой – художницей по костюмам Дилярой.
Следующий гость – это Дмитрий Алексеевич Арапов, генерал-лейтенант, главный хирург Военно-морского Флота, потомок столбовых дворян, родовое поместье которых находилось в рабочем поселке Арапово, ныне Ковылкино, в республике Мордовия. Очень красивый мужчина, похожий внешне на Булгакова и Бунина вместе взятых, но гораздо красивей, с супругой – тоже врачом. Были они мамиными врачами, ставшими нам близкими людьми.
Еще адмирал Северного флота Егоров Георгий Михайлович с очень интересной женой-гречанкой крымского происхождения Галиной Савельевной.
Возглавить общество должен был Матвей Васильевич Захаров.
Эти люди были мне дороги. Друзья Игоря тоже вошли в мое сердце. Раньше я как-то им читала свои стихи и, прочитав об отце, я увидела у адмирала Егорова, тонувшего во время войны в подводной лодке, слезы на глазах. А Матвей Васильевич коротко, по-военному, брякнул:
– Лучше, чем у Евтушенко.
Я этого не ожидала, и меня это очень тронуло.
Утром в субботу, когда мы ставили тесто на блины, раздался телефонный звонок, и я услышала голос Марии Брониславовны:
– Слава, у нас горе… У Матвея Васильевича тяжелейший приступ желчного пузыря и поджелудочной железы, температура 40, взяли в госпиталь.
Съехались гости. Узнав новость, все были удручены. А Дмитрий Алексеевич Арапов сказал:
– Как вам повезло! Хорошо, что все это произошло не после ваших блинов.
– Повезло мне, но не маршалу…
На следующее утро узнаю: положение тяжелейшее, никто не решается с такой температурой делать операцию. Звоню Дмитрию Алексеевичу.
– Я в курсе. Мы с Вишневским были у маршала, положение тяжелое, может лопнуть пузырь, сейчас надо сбивать температуру.
– Что делать?..
И слышу в телефоне:
– Слава, вы знаете опыт с вашей мамой, поезжайте в Лавру.
Звоню Марии Брониславовне. Она – у мужа, у его постели, телефон не отвечает.
Через короткое время перезваниваю, она в отчаянии:
– Что делать? Я теряю надежду!..
Я ей рассказываю, что было с моей мамой и как ее спасла святая вода от преподобного Сергия.
Очень скоро у нашего дома останавливается машина Матвея Васильевича с его верным порученцем Григорием Малофеевичем.
На улице март, но мороз сильный. Я надеваю самую теплую шубу, валенки, беру десятилитровый бидон – и вперед.
В Лавре народу полно: прощеное воскресенье. Середина 70-х годов, но в Лавре и тогда было много паломников, особенно во время постов. В часовне негде яблоку упасть, очередь на улице. Григорий Малофеевич в форме полковника с громадным бидоном молча, но упрямо и уверенно пробивается ко кресту за водой. И тут произошло невероятное: толпа расступилась от неожиданного для того времени зрелища. Набираем святой воды, ставим свечи и уходим.
Дальше – Свято-Духовская церковь. Последние молебны перед Великим постом. Усердно служит старый монах. Я его прошу:
– Сугубо помолитесь о болящем военачальнике. Он очень хороший человек!
Монах смотрит на меня и Григория Малофеевича и тихо, ласково говорит:
– Хорошо, хорошо, помолимся. Как его зовут-то, этого хорошего человека? Запишите мне его имя. Буду-буду молиться о хорошем человеке и в храме, и у себя в келье.
После его теплых слов, после его молебна у меня в душе светло и радостно. Я вижу, что не только у меня радость, но и Григорий Малофеевич сияет.
– В Москву! Скорее в Москву! В госпиталь. Страдает хороший человек!..
В госпитале, в Серебряном переулке, на третьем этаже, в малом конференц-зале оборудовали палату для больного маршала. Я сходу без предупреждения вваливаюсь с бидоном в палату. Григорий Малофеевич остался за дверью, не рискнул.
Тишина, кровать стоит посередине, вокруг врачи во главе с начальником госпиталя, в ногах сидит на стульчике Мария Брониславовна. У Матвея Васильевича закрыты глаза, лицо тяжелое, без выражения. На мое появление, не открывая глаз, он спрашивает:
– Кто это пришел?
– Слава, – отвечает жена. – Пришла Слава.
У него еле заметная улыбка.
– Да? Слава? – И улыбается чуть больше.
Ободренная его улыбкой, я выпаливаю всё, о чем молилась в Лавре и по дороге в Москву.
– Матвей Васильевич, вы будете жить! Вы поправитесь! Я привезла вам воды от преподобного Сергия. Эта вода уже однажды спасла мою умирающую маму здесь же, в этом госпитале. О вашем исцелении молится в Лавре добрый батюшка. Вы поправитесь! Обязательно поправитесь!
Как я ушла, как ехала домой, я не помню. Помню только, что завалилась на свою карельскую ладью в шубе и в валенках и заснула мертвецким сном до утра.
Матвей Васильевич, действительно, быстро начал поправляться. Не потребовалась никакая операция.
Прошел Великий пост. После Благовещенья я занималась своими пчелами на даче, давала им первый облёт. Подъезжает «Волга», появляется Григорий Малофеевич с букетом цветов и предупреждает, что сейчас приедут маршал и Игорь Борисович.
Я успела только переодеться, как подъехала «Чайка» с Матвеем Васильевичем и Игорем.
Матвей Васильевич мне кланяется и говорит:
– Спасибо вам за вашу заботу.
Все это было для меня неожиданно и совершенно необычно.
Да Матвей Васильевич и был человеком необычным и ни на кого не похожим.
Хрущёв после разгрома Церкви взялся за сокращение армии: сократил авиацию, а потом решался вопрос и о танках. Маршал Захаров отказался участвовать в этом деле и на Политбюро заявил об этом. Он произнес знаменитую фразу, сделавшую его еще более уважаемым:
– Служить бы рад, а прислуживаться не буду. Подаю в отставку.
И вышел.
Последовал приказ о его увольнении.
После прихода к власти Брежнева Захарова восстановили в прежней должности – начальника Генерального штаба. На этой должности он прослужил почти до ухода из этой жизни.
Светлая ему память! Старый монах, видимо, чувствовал, за какого хорошего человека он так усердно молился.
С.А. ШАПОШНИКОВА
Фото Ларисы Беляевой