Сын земли Сибирской

«Русский народ за свою историю отобрал, сохранил, возвел в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту… Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание – не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умели жить. Помни это. Будь человеком».   Почти в каждом выступлении эти слова повторял сибиряк Валентин Распутин, пожалуй, самый почетный гость очередных Шукшинских чтений на алтайской земле.
 Накануне 75-летия Василия Макаровича на Алтае прошли фестиваль народного творчества «Калина красная» и фестиваль документальных фильмов «Я пришел дать вам волю», состоялись выставки художественного творчества, а также VII Международная научно-практическая конференция «Жизнь и творчество Шукшина». Был издан очередной том серии «Писатели Алтая», полностью состоящий из произведений юбиляра. В Барнауле же издан сборник рассказов и повестей Шукшина «Жил человек».  
 Основные мероприятия начались 20 июля открытием зрительского кинофестиваля «Ваш сын и брат» и выставки фоторабот А.Заболоцкого и А.Дерявского «Радость общения с правдой». Через два дня в Барнаул стали съезжаться писатели из разных концов страны: из Москвы — Валерий Ганичев, Владимир Личутин,   Нина Карташова, Алла Большакова, Виталий Мухин, Александр Яковлев, Евгений Шишкин, Александр Сегень; из Иркутска — Валентин Распутин, Анатолий Байбородин и Василий Козлов; из Новосибирска — Владимир Берязев; из Минска — сибиряк Николай Шипилов; многие другие. 22 июля в уютном здании Алтайской писательской организации прошла встреча с писателями края.
 А на следующий день у памятника Шукшину в Барнауле состоялось торжественное открытие самих чтений.
 Памятник, созданный алтайскими скульпторами и архитекторами Николаем Звонковым, Михаилом Кульгачевым, Василием Рублевым и Сергеем Боженко, очень хорош. Он полно отражает характер Макарыча — сильного, скорбного, неуспокоенного человека, с ранними морщинами на лбу, с глазами, пронзающими пространства жизни и истории.
 К этому памятнику принесли венки и цветы руководители края, гости фестиваля. Здесь произносили первые речи, воскрешая в сердцах собравшихся светлый образ писателя, актера и кинорежиссера, создавшего пронзительные литературные произведения, незабываемые образы, великие фильмы, среди которых «Живет такой парень», безусловно, он является недосягаемой вершиной мирового кинематографа.
 Гвоздем программы стало, конечно же, открытие нового памятника Шукшину работы выдающегося русского скульптора Вячеслава Клыкова.
 Удивительное дело — каждый раз, когда на Пикете собираются люди, чтобы почтить память Шукшина, непременно идет дождь. Этот день не стал исключением, и когда стали открывать памятник, пошел теплый летний дождь. Торжественное мгновение — новая работа Клыкова открывается взору собравшихся. Шукшин, сойдя с финального кадра фильма «Печки-лавочки», навсегда садится здесь, на Пикете. Он долго ходил в узких туфлях, в таких, как на памятнике в Барнауле, а здесь наконец снял их и радуется общению босых ног с землею.
 Особенно сильное впечатление памятник работы Клыкова производит, когда смотришь на него со сцены. Перед тобой — народное море. А там, вдали, над всеми возвышается Василий Макарович. Он будто парнишка, которому не досталось билета на представление и пришлось забраться на заборчик, чтобы все-таки увидеть происходящее. И, стоя на деревянных подмостках, глядя в лицо народу и в лицо Шукшину, только у последнего подлеца хватит совести фальшивить, говорить неправду, кривляться. Таких здесь не было 25 июля 2004 года, в день, когда Шукшину исполнилось бы 75 лет.

 Кажется, у большинства русских людей глубоко в душе лежит и в то же время просто с языка срывается: «Он свой, он наш!» Это и так ясно. И мне ясно, и всякому-любому, кто с радостью берет любой том Шукшина или смотрит любой фильм с его участием или им поставленный.
 Так с чего же начнем, братцы? С чего? А от печки и начнем, с тех самых печек и лавочек. Что-то же и у нас есть универсальное: и для ума, и для сердца? Есть, слава Богу, уместившее иррациональное в рациональном - Далев словарь. «Крестьянин (по Владимиру Далю) - Крещеный человек, мужик, землепашец, земледелец». Говоря о Шукшине, мы не раз еще вспомним все эти далевские определения. Вспомним и по «Калине красной». И по сценарию, и по фильму. Вспомним, потому как, несмотря на всю разницу положения вора-рецидивиста Егора Прокудина и самого Шукшина, в герое внутренне очень много личного от Шукшина-писателя и еще больше от режиссера и актера:
 «Егор все шел. Увязал сапогами в мягкой земле и шел.
 - У него даже походка-то какая стала!.. - с восхищением сказал Губошлеп. - Трудовая.
 - Пролетариат, - промолвил глуповатый Бульдя.
 - Крестьянин, какой пролетариат…»
 Для скептиков о теме «Шукшин и православие…» можно говорить и формально, анкетно: верил-не верил, ходил в храм или нет?.. Можно. Если так, то - был   крещен. Вероисповедания православного (а какое же может быть еще у русского крестьянина?) Когда в 1956 году родились племянники, дети Натальи Макаровны, Надя и Сережа Зиновьевы, он был им крестным. Крестил их в Бийской Православной Церкви втайне от их отца, Александра Зиновьева, которого очень любил. Потому, верно, и берег его,   боялся навредить по службе.
 К вопросу о вере. В 1961 году после смерти Александра он написал своей сестре Наталье такие слова: «..я не верю ни во что - и верю во все. Верю в народ… Я хочу, чтобы меня похоронили… по-русски, с отпеванием, с причитаниями…»
 «И за все те грехи мои тяжкие
 И неверие в Благодать,
 Положите меня в русской рубашке
 Под иконами умирать».
 Нет в этом никакой натяжки. Да, Шукшин любил Есенина.   И не случайно в рассказе с самым, пожалуй, актуальным для нашей темы названием «Верую!» (1970) поп (именно «попом» назовет всякий, полуосуждая, но больше любя, этого героя) с больной душой плачет от есенинской песни. Да при этом произносит слова, которые не всякий в   быту скажет, постесняется. Для этого душу надо иметь чистую и широкую, да не бояться покаяния, ибо рядом сидит такой же человек с больною душой: «Милый, милый!.. Любил крестьянина!.. Жалел! Милый!.. А я тебя люблю». За что же скептик осудит этого попа? За широту русской души, которую, по выражению Достоевского, «можно немного сузить»? Нет, пожалуй, не сужается она до объема, вмещаемого в стакан. Нет! - говорит своим рассказом Шукшин, мы такие: и попы, и приходящие к ним по-простому, смутно тоскующие мужики. Мы - русские, нам верить - так   во все сразу, что есть в жизни, во все на свете.
 Вопрос обращения к вере человека, раньше не проявлявшего к религии никакого интереса, в рассказе 1972 года «Гена Пройдисвет». Интересно, что сначала Шукшин назвал его «Антихрист 666». В нем напрямую ставятся вопросы веры и неверия. Конфликт между Геной, бросившим институт и из-за неспокойного, неуживчивого характера нигде надолго не задержавшегося, и его дядей Гришей, «новообращенцем», возникает из простого желания Гены   уличить дядю, расколоть его. Жизнь дядя понимает просто: «вся жизнь свыше записывается на пленку, как в кино, а после смерти прокручивается». Из его уст звучит главная, пожалуй, мысль рассказа: зачем искать подтверждений чуду - они просто на огороде, где все растет из земли. Разве это не чудо?
 Еще к вопросу о вере - высказанное Шукшиным и документально засвидетельствованное в письмах 1969 года к Василию Белову, касающееся темы очень болезненной для русского человека вообще, а творческого в особенности. Тема серьезная, потому нет в словах Шукшина никакого ироничного оттенка, наоборот, упомянут единственный надежный способ, дающий возможность преодолеть напасть: «А пить бросил. Побожился. Не надо…», и еще «Давай, как встретимся, поклянемся на иконе из твоего дома: я брошу курить, а ты пить». Крепче, видимо, силы, как от отчей иконы, не нашлось. И это у писателя, у которого такой словарный запас! А слова нашлись лишь эти, единственно убедительные.
 А можно говорить не о внешней стороне, когда имя Божие упоминается, а о том едином мире, внутреннем Шукшина - человека, и о том, что создавался Шукшиным-писателем, мире, в котором Имя Его подразумевается нравственным состоянием самого автора и его героев.
 Творчество писателя корнями в его истоках. Шукшинские истоки - чернозем Алтая. Сам Алтай - природный храм, в котором Вася Шукшин жил среди преданий, среди людей и тех простых бабок, что сохранили и традиции, и веру. Крестьянская, деревенская проза - из истоков народной культуры, которая   по сути своей культура православная.
 Почвенность всей русской классической литературы, осознание чувства связи с родной русской землей несомненны, как несомненна православная ее основа, полученная классиками не столько из уроков Закона Божия, сколько из нравственно чистых устоев народной русской жизни.
 …«И лежал он, русский крестьянин, в родной степи, вблизи от дома… Лежал, приникнув щекой к земле, как будто слушал что-то такое, одному ему слышное». О чем же рассказывает «Калина красная»?
 Есть вечно новая Евангельская притча о возвращении блудного сына в родительский дом. Она проходит через всю русскую литературу. Это не хеппи-энд, счастливый конец на западный манер, когда герой через горы трупов становится счастливым, это - духовное восхождение к вершинам нравственности заблудшего сына, часто опустившегося до крайней точки и понявшего, что единственное его спасение - в возвращении к корням, к отчему дом. Древняя как мир и вечно новая тема, переживаемая каждым в жизни.
 Шукшин до буквы, до запятой в своем творчестве, и как писатель, и как режиссер и актер неразрывно связан с темой крестьянина, простого человека от земли.   Истоки нравственности, отразившиеся в его творчестве - в материнской любви простой крестьянской женщины. Так же глубока и его любовь к матери, своей родне.
 Мать Василия Макаровича Мария Сергеевна так учила своих детей: «Не надо смеяться над человеком, а вот самого униженного, падающего, вот ему-то и надо помочь, поднять на ноги, чтобы он встал». И в этом ее крестьянском-нравственном природно проявилось то, о чем говорил Толстой: «Ненавидь дурное в человеке, а человека люби».    Эти нравственные христианские традиции, просто высказанные в материнском завете,    проявились почти с первых строк шукшинской прозы и звучат все отчетливее во всем творчестве писателя.   Полюбить героя, самого, казалось бы, несимпатичного для читателя, дать ему проявить себя даже в самых преступных поступках и не отнимать у него искры человеческого - в этом сила шукшинского, по-христиански милостивого творчества.
 Не случайно сам образ разрушающихся, заброшенных православных храмов становился для Шукшина символом утраты нравственности в обществе, реально наметившегося разрушения деревни, уходу из нее молодежи, забывающей родной дом и родителей… И Шукшин пишет сценарий «Калины красной». В нем - та же вечная тема евангельской притчи о заблудшем сыне, вставшем на путь возвращения к людям, земле, матери. Путь Егора Прокудина от жизни вора к истокам крестьянской жизни тяжелый, жертвенный. Мало кто из нас поверит, что во время исхода крестьянской молодежи из деревни к легкой жизни такой случай типичен, но мало кто может усомниться, что он единственно праведный. Оттого так близко к сердцу воспринял народ фильм «Калина красная», не как мелодраму, а как рассказ о поступке человека, который каждый хотел бы совершить в жизни. Для того, чтобы ощутить себя единым народом, объединенным общими нравственными ценностями.
 Видеоряд «Калины красной» усиливает эту тему. В первых кадрах, когда Егор плывет по реке, мы видим в ней затопленный храм как символ разрушенной жизни героя. Во второй раз отраженный в воде храм возникает в сцене бегства с «малины». То, что не мог сказать Шукшин-писатель, говорит Шукшин - кинематографист. Одна из самых эмоционально напряженных сцен фильма - сцена раскаяния Егора после поездки к матери. В киноповести ее еще нет, но ко времени съемок в Шукшине происходит что-то, что позволило ему снять, как мне кажется, кусок совсем не прокудинской жизни. Помните: Егор останавливает грузовик, выбегает из машины и падает на пригорок, за которым белеется храм. Помните слова, которых нет в сценарии, слова-крик души: «Господи! Прости меня, Господи!..»? Кажется, что это уже не столько слова Егора, сколько самого Василия Макаровича. В последних кадрах фильма из бегущего по реке «Метеора» снова виден храм. Затопленный. Видя его, думается: Егор-то покаялся, а мы? И кровь Егора, как понял и не ошибся народ, - это кровь самого Василия Макаровича. Она запекшимися в гроздья капельками в октябре 1974 года, без сценариев и указаний сверху, горела над морем подлинно народного горя, враз навалившегося на всю Россию. Море горя, людское море и алые капельки, капельки, капельки у Новодевичьего…
 В Шукшине - и в его творчестве, и в жизни - есть то, что глубоко близко русскому человеку, - совестливость. И это тоже от матери. Когда отца арестовали, за него в семье молились. Через много лет, узнав, что ее сын приезжает домой, в Сростки, не один, а со своими московскими друзьями, Мария Сергеевна прибрала икону, висевшую в избе. Шукшин заметил, что угол непривычно пуст, и спросил мать, где икона. Та объяснила ему, что она постеснялась гостей и боялась сыну хоть чем-то навредить. На что Шукшин сказал: «Не надо, мама, ты повесь ее».
 В статье «Нравственность есть правда» Шукшин говорит о самом сокровенном в своем творчестве. В ней есть очень важные для понимания самого Шукшина слова о том, что одна из главных задач его собственного творчества: «…выявить попутно свой собственный запас доброты…» и еще - в жизни и творчестве нести Правду с большой буквы, «…ибо это мужество, честность, это значит - жить народной радостью и болью, думать, как думает народ, потому что народ всегда знает Правду». Собственно, это и есть ключ к пониманию всего того, что Шукшин нес людям: снимал ли кино, писал книги, играл. Оттого русским людям так близко все то, о чем он говорил, и по-толстовски, по-христиански любил людей: и живых, и придуманных им самим.
 Что же было в последние годы жизни самого Шукшина?
 В апреле 1974 года, когда Шукшин лежал в больнице, близкий его друг, кинорежиссер Р.А.Григорьева навестила его, оставила Евангелие и уехала на съемки. На алтайский адрес киногруппы он и отправил из больницы письмо, полученное лишь спустя год, когда Шукшина уже не стало. Оно многое определяет в вопросах его веры. Евангелие лежало у него под подушкой, и он все время думал: что же там находят другие, и это его злило. А когда он открыл Евангелие и стал читать, его словно обожгло. Для него определился наш общий исход: куда же России без Христа? И признается наконец: Верую. Верую, как мать в детстве учила:, в Отца и Сына и Святаго Духа.
 Вот я и думаю: а нужно ли спорить? Шукшин явился на этот свет - это такое счастье! Человек, с образом которого и его творчеством в душе каждого русского человека звучат простые светлые слова: Мать, Природа, Земля, Совесть, Душа, Родня, Россия, Правда. А еще - Любовь и Вера.