За веру, народ и Отечество

Эта беседа с писателем Валентином Григорьевичем Распутиным состоялась более 20 лет назад, накануне президентских выборов 1996 года. Перечитывая эти строки, я невольно поразился, как свежо и злободневно звучат сегодня слова великого русского классика. Может быть, через призму прошедших с тех пор лет они будут осмыслены нами еще более глубоко…


– Мы ведем с вами этот разговор накануне выборов в президенты. В печати он появится, вероятно, в непосредственной близости к выборам, когда атмосфера станет еще более сгущенной, почти непродышливой, особенно в больших городах. И это понятно: выборы – вопрос будущего России. Можно сказать и оговорить: вопрос ближайшего будущего России. Но ни в одной стране от ближайшего будущего не зависит так много, как в России.

Сначала о ближайшем будущем. Кто бы ни победил на выборах, решительного облегчения ждать все равно не приходится. В лучшем случае это может быть лишь моральное облегчение вместе с выдохом скопившейся за годы боли и горечи, подобное тому, что чувствовал народ после войны с Гитлером, но тогда-то знал народ, где его враг, а теперь так замутнили правду, что многие понять не в состоянии, что происходит. «Реформа, реформа!» – а бед от этих «реформ» не меньше, чем от танков. Страна разрушена, миллионы беженцев, беспризорников. И свежие дивизии из Сибири не подойдут: реформы всюду. Но самое неприятное: если война сплотила народ, реформы развращают и разрушают человека, они от восстановления страны сегодня в десять раз дальше, чем в 45-м. Тогда от винтовки уцелевший мужик с великой радостью вставал к станку и плугу, а от разбоя, от разврата к станку не встанут. Великая криминальная революция включает в себя и революцию нравов, отпадение людей от оте-ческого тела, обезображивание их душевной фигуры.

Несмотря на впечатляющие результаты первых «демократических» лет, я не верю, что Россия способна ступить в свое гибельное «запорожье». Внешне она раздроблена, расколота, вся вздыблена во взаимном непонимании и противостоянии. Однако внутри происходит пусть медленное, но восстановление измученного болезнью организма. Агрессивные, неспособные к жизни клетки отторгаются, сохранившие «тепло» перестраиваются и соединяются в одно. Россия – все еще духовный организм, который не столько зависит от внешних результатов (к примеру, политической борьбы), сколько влияет на них. В случае неблагоприятных внешних условий он начинает сопротивление. Россия выступит против навязанных ей чужеродных форм жизни в любом случае, чем бы ни кончилась политическая борьба, потому что этого потребует вся организация ее духовного тела, вся ее самозащитная структура. Я вовсе не хочу этим сказать, что всякая внешняя деятельность бессмысленна и можно ничего не делать, уповая на Бога. Бог помогает тем, кто ищет помощи. А искать – значит не покориться. Но если покажется вам, что деятельность ваша не приносит результатов и руки нальются тяжестью, чтобы опуститься, знайте, что вы ошибаетесь. Чем бы ни закончились выборы, вся Россия, за небольшими исключениями, против творящегося в ней бесовства. Поэтому никакие результаты не должны нас удручать. Ведь что такое, в сущности, третье дыхание? Приток сил из источника, который сокрыт от нас, но который участвует в нашем энергетическом и духовном питании. Нет, национальная Россия при необходимости из самых дальних глубин за себя постоит. И ценности свои мы не отдадим.

– Валентин Григорьевич, сейчас принято довольно часто называть нынешний период российской истории смутным временем. А я бы еще добавил, что оно отчасти и лукавое время. Потому что, я смотрю, сплошь и рядом, особенно на высшем политическом Олимпе, многие начинают спекулировать и производить подмену наших основных православных понятий, таких, как держава. Посмотришь в некоторых газетах, державник – чуть ли не ругательное слово, хотя оно изначально православное значение имеет. От слова сдерживать – от всякого зла. Недаром же Российская держава стояла. Много других терминов православных – собор, соборный разум – подменяются. И суть от многих людей, тем более людей нецерковных, бывших атеистов – суть ускользает от этих людей. И в то же время, несмотря на это, вы совершенно правильно заметили, что мы основных ценностей своих не отдадим. И тому, наверное, свидетельство неожиданное – такое бурное строительство Храма Христа Спасителя. Я вспоминаю, еще два года назад мы ходили с общиной этого храма вокруг стадиона, где злорадствовали сатанисты, и никто не мог предположить, что сейчас уже будут сиять кресты на куполах этого храма.

Неоднозначно и понятие духовного возрождения. Одни доказывают с пеной у рта, что мы уже возрождаемся духовно, а вот мудрые старцы говорят о том, что мы довольно далеко находимся от этого на самом деле. Как вы считаете?

– Сначала – о подмене понятий. Да, подмена происходит. И притом на всех уровнях жизни. Возьмите патриотизм, который еще недавно в устах демократов был ругательным словом, а сейчас они решили его принять себе на вооружение? Это значит изменить понятие, вынуть из патриотизма его суть, его зерно и вставить свое содержание. И теперь в их устах патриотизм – это преданность власти, идеологическая форма для армии верноподданных. Вот и получается, что какой-нибудь жирующий «новый» – патриот, а обобранные им, благодаря реформам, тысячи бедняков, которые не могли растаскивать Россию из любви к ней, они – не патриоты. Выходит, патриотизм по социальному положению и имущественному весу. Так «держава», понятие государственное и духовное, превращена в разменную монету, которой расплачиваются за строительство оборонительных сооружений для существующего режима. Посмотрим дальше: народ – это теперь только сторонники режима, для остальных существует целый набор ругательств; гражданин – часть поддерживающих правительство партий. И так далее. Происходит самое бесстыдное, вслед за материальным, духовное воровство, принижение и извращение россиестроительных понятий. Известно, кто завладел у нас именем «русский», а за границей русскими называет себя вся безнациональная шваль, которая заинтересована в сокрытии своего собственного лица. Если ничего у нас с порядком не изменится, вот увидите: следующее покушение произойдет на понятия «верующий» и «православие». Тут никакой закон о защите русского языка, которого мы сейчас добиваемся, не поможет, ибо причина – умышленное и преступное вползание в чужие владения, подобное тому, как некоторые паразиты откладывают яйца и выводят потомство под кожей животных. Тут надо менять самую общественную атмосферу.

Происходит ли вместе со строительством храмов духовное возрождение? Конечно, происходит, только медленно, гораздо медленней и незаметней, чем навешиваются новые колокола, призывающие на службу. После десятилетий безбожия это закономерно. Если бы степень духовности измерялась числом прихожан, можно было бы не беспокоиться. Но многие из них, потеряв все идеалы и опоры, на всякий случай «страхуются», ищут чуда, спасительной небесной «заметки» против своего лица. Нельзя с них взыскивать, но и нельзя и брать их в духовный расчет. Истинное вхождение в храм начинается с таинств, да и то не сразу. Смятение, охватившее общество, не может миновать и дороги в храм. Тем более что в деревне эти дороги и не протоптали. Там нет церквей, особенно в сибирской деревне. А где есть – нет батюшек. Василий Белов в своей Тимонихе на Вологодчине своими руками восстанавливает церковь, потратил на это воистину божеское дело несколько лет, а служба идет в лучшем случае раз–два в году. Церковь поднялась из запустения чудом, стоит, как картинка, но окормляет свою паству редко. Впрочем, уже и то хорошо, что стоит, сверкая золочеными крестами, что верующий человек, глядя на них, может благодатно и себя осенить крестом.

Но духовность – это больше, чем вера. Поэтому мы и вынуждены ставить под сомнение свое спасение: зачем оно, если избивается и унижается Россия? Это может происходить и под звон колоколов. Духовность – это еще и деяние, подкрепленное и направляемое любовью чистого сердца. А в обществе такие сердца сегодня отвергаются и не находят применения. Куда ни кинь – тот же клин.

– Беседуя с очень многими людьми, приходишь к мнению, что можно возродить храмы, но если мы не отстоим сейчас молодое поколение, то эти храмы через десяток лет будут стоять пустыми и никому не нужными. В этой связи, несомненно, духовное просвещение выходит на первый рубеж. И тем более досадно, что сталкиваешься с непониманием людей, от которых зависит судьба народа, судьба государства – с непониманием, а может быть, и с умыслом. Когда люди выращивают какие-то ростки нового, стараются заниматься духовным просвещением, на это им говорят: это ваше личное дело. А ведь духовное состояние народа должно быть заботой прежде всего государства.

– Совершенно с вами согласен. Именно так: своя свое не познаша. Причем происходит это по всей общественной лестнице. Давайте посмотрим повнимательней. То, что власть сделала государственной политикой нравственное и духовное развращение народа, особенно молодежи, доказывать не требуется. Не знаю ни одной страны, где бы пропаганда насилия и разврата велась столь просторно и профессионально. Президент, надававший за время предвыборных поездок по стране 77 ворохов обещаний, об одном не заикнулся – о необходимости унять дикий разгул нравственного обезображивания своего народа. Президенту это и в голову не пришло, он, впрочем, считает, что большинство населения России состоит в сексуальных меньшинствах, которым он специальным указом даровал свободу и свою высочайшую любовь. Ему-то по качествам его, быть может, это и простительно, но нам непростительно, когда, уповая на будущее России, мы миримся с одним из самых мощных орудий ее разрушения. Нельзя поднять разваленную экономику, ориентировать политику на национальные проблемы, нельзя вообще ничего засеять разумного, доброго, вечного, если не прекратить извержение духовного и нравственного Чернобыля, которое вырывается с экрана телевизора, со страниц газет и со зрелищных подмостков. Нельзя. И беды наши будут только нарастать, если попустить этому злу.

Чье же дело – не попустить? Государства, общества? Да, но что делать, если власть почему-то заинтересована в гибели государства, а общество в его интеллигентской части наслаждается сексуальным изобилием? Но ведь и Церковь, вероятно, обязана не только проповедовать заповеди Христовы, но и защищать их. Со снятием таковых обязанностей в «свете», тем необходимей они ложатся на Церковь.

То же самое и с поддержкой духовных изданий. Это дело не ваше только и не мое, это дело государственное, если государство заинтересовано в своем будущем.

Духовное подвижничество у нас, к несчастью, самое неблагодарное дело. На политику, иногда самого низкого пошиба, дают (тут я имею в виду толстосумов), а от целительной работы, пусть медленного, но необходимого действия, крайне необходимого, отворачиваются. Видимо, слишком общество наше привыкло к потрясениям, взрывам, встряскам, скоростям, и «пеший» переход к затверженным ценностям кажется занятием безвкусным. Вот футбол организовать на Северном полюсе – пожалуйста! Устроить свальный грех в святом месте – с превеликим удовольствием.

– Мы получаем со всех уголков России много писем, и основной лейтмотив их – это изумленное состояние человека, который из атеистического прошлого вышел и вдруг обнаруживает, что есть другой мир – духовный. И такие письма, конечно, читать поразительно. Особенно письма из тюрем, письма молодежи. И убеждаешься еще раз, что Москва – это все-таки Вавилон, а духовное наше возрождение пойдет из глубинки, где наиболее полно сохранились духовные связи и традиции народа.

– Их, эти письма, по-хорошему надо не просто публиковать время от времени в газетах, надо бы и сборниками выпускать. Была же библиотека атеиста, отлучающая от Церкви, почему не может быть библиотека верующего – для тех, кто только вступает в Церковь?

Вы говорите: изумленное состояние человека. Ну, конечно, изумленное. Жил-жил человек, считал, что живет правильно, считал себя образованным, современным, передовым – вдруг оказалось, что смысл-то жизни совсем с другой стороны. Как тут не изумиться! И радость там, и глубина с высотой, и истинная, всесогревающая любовь. «Нашедшийся» всегда отдастся новому чувству очень сильно и вместе с открывшимся миром открывает и себя. У него появляется второе зрение, жизнь получает еще одно – вертикальное измерение. И при этом находятся удивительно точные слова, говорящие о духовном приобретении, о радости встречи с предками, и совсем о другом отношении к страданиям. Это и прозрение, и озарение одновременно. Они умеют сказать так, как никогда не говорилось. Нет, жаль, если это останется только в письмах. Тюремные исповеди тем более поучительны. Что заставило Раскольникова признаться в преступлении и искать утешения в наказании? Любовь, припадение к Богу. Что заставило Нехлюдова идти на каторгу вслед за Катюшей Масловой? Раскаяние. Возвращение к любви и раскаяние обладают такой силой, что прорастут сквозь любую толщу зла. И вот удивительное свойство сострадания русского человека: не Соню Мармеладову обвиняет он в грехе, а себя.

– Вопрос, который, я думаю, волнует сейчас многих, независимо от политических пристрастий: как же все-таки нам, находящимся в таких противоречиях, противостояниях политических, которые проходят даже через каждую семью, и люди мыслят по-разному, как же нам сохранить все-таки мир в нашей державе?

– Пока, несмотря ни на что, это удавалось. Благодаря мудрому терпению народа. До определенной поры оно может считаться мудрым, даже, по определению А.Хомякова, «подвигом», когда народ прибегает к терпению, как к медленному способу действия для накопления сил и решимости или для постепенного теснения зла...

Есть точка зрения, что в смутную пору, когда примирение запаздывает, а «наряда» в русской земле все нет и нет, оправдано призвание варягов или варяга, способного добиться мира тем, что он стоит над враждой. Я с этим согласиться не могу. Если история верна, новгородские и киевские варяги, как заметные личности (новгородцы не могли призывать чужака только потому, что он чужак), шли на Русь, чтобы обрусеть, т.е. отдаться ей полностью. Совсем другие цели были у польского королевича Владислава, избранного на московский трон в 1610 году. Его правление прежде всего грозило Православию, потому ополчение и смело его. Теперь тем более чужак не может явиться с чистой душой. Нет, мы попустили – нам и мира искать. С помощью «третьего» человека (по аналогии с «третьей» силой) или «пятого», но своего. Да и каково России на исходе XX столетия было бы воззвать: придите и владейте нами. Придут, ох, сколько слетится, и откажутся уйти.

Надо оставаться русскими, помня, что русский человек без веры может быть искажен до неузнаваемости. Не мириться с поношением нашего русского имени бесами, засевшими на телевидении и в печати, не мириться с оболваниванием и растлением наших детей, с тем, что отечественное образование у нас отставлено и в школах преподают по учебникам чужих дядей. Хранить святыни наши и чаще обращаться к ним «во дни сомнений и тягостных раздумий», они дадут самые верные ответы. Понимать, что мы оказались в оккупированной чужой культурой и чужой идеологией стране. Не продаваться ни оптом, ни в розницу за сникерсы и красивые обертки. Не поддаваться изощренному обману, – вера и в этом поможет. Стоять за Россию независимую нашу! Стоять!