Наши предшественники каждый день были готовы на подвиг

Из проповедей митрополита Арсения (Яковенко), наместника Свято-Успенской Святогорской лавры

Эту проникновенную проповедь владыка Арсений произнес 9 мая 2021 года. В комментариях к ней многие и многие люди пишут, что плакали, слушая ее. Просят распространять слово владыки ввиду нынешних событий на Украине, просят сохранить для потомков…

Праздник скорби и праздник радости — это сегодняшний День Победы. Победы добра над злом, победы правды над ложью, победы духа над безобразием и жестокостью человеческих земных устремлений. Победы мира над ужасом войны.

И каждый из нас к этому дню по-особому причастен. Через своих близких. И не только через рассказы. Через их кончины, через их смерть. Через тех, кто погиб во время Великой Отечественной войны. По-особому, братья и сестры, будем совершать молитвы, потому что знаем, что не только мы будем молиться. За нас будут молиться те, кто когда-то отдал за нашу жизнь, за наш мир свою жизнь. Часто, знаете, человек верующий, духовный унывает, видя себя боримым в духовном плане, видя свои падения, неисправленность свою, которую он никак не может исправить. Нам не хватает мужества, которое было у наших предшественников. В холод, в дождь, в мороз, в жару, когда негде глотка воды напиться, или в мороз, когда негде укрыться от холода и от леденящего дождя, они часто под огненным смертельным дождем шли в наступление за нас с вами и за наше Отечество. Они каждый день — это была не новость для них, потому что падали их друзья, товарищи, близкие, родные, — они каждый день готовы были к смерти. И каждый день были готовы на подвиг. Думаете, они не хотели жить? Хотели. Но в чем заключается отличие труса от героя? Трус боится и бежит от опасности. Герой тоже боится, но идет на подвиг. Так и мы должны проявлять постоянство и твердость в духовной своей жизни. И подчас они нам являются примерами той твердости, духовности, самоотверженности, любви жертвенной.

Я сегодня вспоминаю свою маму, которая в этот день всегда плакала, потому что ее отец, мой дедушка, Тимофей Андреевич, уходя на войну, держал ее на руках маленькую и бабушке говорил: «Аня, береги детей. Гармошку продай, костюм мой продай. Лишь бы только детки живы остались. Вернусь с войны, все заново наживем». Он погиб 25 сентября 1941 года. Есть могила его близ села Деревянное, недалеко от Петрозаводска. Но не один он погиб. Моя прабабушка Марина Никифоровна, его мама, четырех сыновей проводила на фронт: моего дедушку Тимофея и братьев его Петра, Андрея и девятнадцатилетнего Ивана, который приписал себе два года, чтобы в семнадцать лет пойти воевать. Тимофей, Петр, Андрей не вернулись. Погибли. Иван вернулся. Без руки. И всю жизнь проработал учителем истории в городе Ужгороде. Прабабушка Марина Никифоровна пропустила через сердце свое похоронки на трех своих сыновей, а младшего встретила инвалидом.

Это пример моей семьи, и это моя память. Но у каждого из вас есть таковые же примеры.

Злодеяния нацистов

Есть примеры сел. В архивных документах про наше село пишется, что после его освобождения в селе было 700 сгоревших хат. Освобождение села прошло в январе. Вы представляете, сколько людей было без крова зимою? Семьсот сгоревших хат. И простые солдатки или вдовы с кучей детей на руках. Голых, босых, голодных.

И мы после этого унываем? Мы после этого на что-то жалуемся? Мы после этого, братья и сестры, дышим какой-то неприязнью к друг другу и разделяемся на те или иные партии? Да разве за это умирали наши деды? Разве за то, чтобы мы друг друга ненавидели? Разве наши бабушки и матери и отцы терпели то, что нам и не снилось терпеть, разве их подвиг для нас незначителен?

Наше село было занято в оккупацию восемь месяцев. Моих односельчан, все село, выгнали на сорок километров на хутора и сказали, что через две недели вернетесь назад домой. И люди вышли, в чем были. Потом начали возвращаться в свои дома, что-то там осталось из одежды, из продуктов и наконец, это дома, где можно жить. Не в курятнике, не на чердаке где-то у людей, не в сараях, не в клунях, а в своем доме, в какой-то хате сохранившейся можно жить. И они вернулись в село. По селу была сделана облава. Захватили восемьдесят пять человек. Пригнали их, заставили копать могилу. Детей поставили в стороне. А на глазах детей их матерей ставили по десять человек. У кого-то на спине вырезали звезду штык-ножом и кололи в спину и сбрасывали в могилу. В кого-то стреляли, но не убивали, а только ранили. И несмотря на то, что там убитые, раненые, по верху потом еще ходили, так просто тыкали штыками. Так, что потом у некоторых, которых потом обретали, были пальцы отрезаны. Их засыпали небольшим слоем земли на глазах у детей. А земля еще трое суток шевелилась, и охрана стояла, никого не подпуская. Трое суток в этой могиле живые люди были. И потом, когда село освободили, и были акты расследования злодеяний оккупантов, то их достали оттуда из могилы. И, как говорили, разложили их всех в рядочек. Ни досок не было на гробы, ни одежды даже, во что их переодеть. Собралось все село. Бабушка рассказывала: крик стоял такой, что я думала у меня сердце разорвется. Я не смогла там долго быть и ушла. Накричались, наплакались, сложили их в ту же общую братскую могилу и там похоронили. По сегодняшний день третьего августа собирается множество народа на этой могиле, потому что в селе остались их племянники, внуки, правнуки. Еще остались живы дети, на глазах которых убивали матерей.

«Они у Меня там все в золотых венцах лежат»

Это тоже наша история, которую надо помнить. И это те люди, за которых мы будем молиться, и которые будут молиться за нас. Почему я говорю это с уверенностью? В нашем селе дочь одной из расстрелянных плакала: что же мама там лежит? Без гроба, кое-как брошенная в общую могилу? Разрешили бы мне раскопать эту могилу, я бы маму по одежде узнала. Я бы ее в гробик переложила, переодела, похоронила, как положено. И так она плакала каждый день. И ей явилась не во сне, ей наяву явилась Божия Матерь и сказала: «Не трогай их. Не надо разрывать могилы. Они у Меня все там в золотых венцах лежат». Они как мученики, имеющие дерзновение молиться за нас с вами, пострадали в то лихолетье. А разве не мученики? Когда открывали могилу в 1943 году, сверху лежала беременная женщина. Живот у нее был распоротый, а из живота торчал неродившийся ребенок. Это моя тетя рассказывала, что когда их зимой сгоняли на расчистку дорог, а ночью случилось так, что одна из тех многих, которые были в оккупации, родила ребеночка ночью, и вот зашел, как она говорила, квартальный сгонять нас на очистку дорог от снега, а мы ему говорим: «Пан, она не может идти». Он говорит: «Почему не может идти на работу?» Ему показывают ребеночка: «Она ночью детиночку родила». И все радовались, улыбались, показывали ему ребеночка новородившегося. Он посмотрел на этого ребенка, достал штык-нож, наколол его и сказал: «На работу!» Это тем, которые говорят, что если бы нас немцы захватили, мы бы тут баварское пиво пили. Вас бы не было никого. Это конкретные случаи, которые в нашем селе происходили. Это я рассказываю то, что память моих родителей сохранила.


А что после войны? Как они восстанавливали бедные хатенки свои? А как они после войны голодовку 1947 года пережили? Когда ели ежиков, из травы лепешки пекли? Разве это можно забыть, потому что это рассказывали родители мои. Это рассказывали дедушка и бабушка мои. Когда умирали от голода дети, и мать не могла ничего сделать. Когда чтобы построиться, босые — еще заморозки ночью были — мы, говорит, голыми ногами глину месили, чтобы саманную хатку слепить. «За ночь замес глины льдом подергивался, а мы босиком его месили. Мы на коровах пахали, чтобы посеять зерно. Мы в бороны впрягались сами вместо коней, голодные и обезсиленные».

Мой папа говорил: «Мне девять лет было. Бабушка в три часа ночи будила, и я шел бычков запрягать в колхоз». А ему было девять лет. Он в три часа ночи вставал. Кто из современных монашествующих такие подвиги несет, чтобы в три часа ночи встать не для того, чтобы бычков запрягать ехать работать девятилетнему мальчику, а чтобы встать на молитву за народ Божий? Редко таких найдешь.

Мы все жалуемся. Все нам не так. Мы на все ропщем. А вот эта память нам нужна для того, чтобы мы остались народом. Не населением на определенном участке земной суши, а народом. И еще эта память нужна, чтобы мы остались народом Божиим. Чтобы мы, помня вот эти примеры, меньше ныли, а больше вооружались духовным подвигом молитвенным и добродетельным. Умели прощать друг друга, умели помогать друг другу так, как помогали наши деды и прадеды в недавнее время. Я часто это вспоминаю, но, к сожалению, оно ушло, наверное, в прошлое. Будет ли так или не будет, когда вся улица собиралась хату мазать. Помните такое? Когда вся улица сходилась на похороны, помните? Когда люди умели вместе радоваться и вместе плакать. Когда люди помогали другим, как самому себе. И потом говорили, как моей соседке Семченко Марине Николаевне, ныне покойной, когда-то дом построили, готовились мазать, а с утра ливень пошел. «Я сидела и плакала, что в такую погоду никто не придет мазать. И когда люди один, второй, двадцатый, тридцатый поприходили, я слез не могла остановить, говорю, да как же вы по такой погоде пришли помогать, себя не жалеючи? А они, улыбаясь сказали: «Маруська, ты же для нас приходила хату мазать, а как же мы до тебе не придем». Вот какая совесть у людей была, какая любовь была. Все свое оставляли ради того, чтобы помочь друг другу.

Вот мы для того сегодня будем вспоминать это и вспоминаем, чтобы мы хотя бы чуть-чуть постарались возродить в нашем современном обществе то доброе, что было в наших мамах, в наших отцах, в наших дедах и прадедах, в наших добрейших молитвенницах бабушках.


А как их молитвы спасали их детей, я тоже приведу на примере своего села. У нас в селе была семья Лоленко. Родители дед Федько и баба Наташка, как звали их по-сельскому, были певчие на церковном клиросе. Он был кузнецом. У них было девять детей. Две дочери. Одна рано умерла, Анна, а Ульяна Федоровна дожила до 92 лет, Псалтырь читала по покойным. Семеро сыновей ушли на фронт. Семеро. Мама каждый день за них читала Псалтырь. А отец их Федор был уже по возрасту сторожем в колхозном саду. Но сад этот был когда-то монастырский, где был пещерный храм Спаса Преображения и пещеры в горе, которая как шатром стояла над рекой Дон. И вот он сторожил сад и всю войну он ухаживал за пещерами. По пещерам стояли иконы, светились лампады, по-сельскому украшались рушниками, в летнее время цветы расставлял под иконами. И вот отец хранил святыню древнего монастыря — древний пещерный храм. Мама их Наталья каждый день читала Псалтырь. Семеро сыновей пришли живыми. Это была единственная семья на область, где все сыновья остались живы. Даже статья была в газете, где фотография: сидят родители и вокруг них в военной форме с медалями, с орденами сидят сыновья со своими семьями. Даже была такая статья. Но не было, конечно, в советское время написано, что отец их хранил древний монастырь, а Господь хранил его детей. Мама разговаривала каждый день о них с Богом, а Бог покрывал их на войне.

Я вспоминаю, братья и сестры, почему этот праздник сегодняшний, День Победы, неразрывно связан с молитвой. Вот я примеры такие привожу, связанные с духовной жизнью, с христианским нашим званием. Я вспоминаю рассказ духовника Троице-Сергиевой лавры архимандрита Кирилла (Павлова). Он говорил: «Я вырос в селе, в Рязанской области, и родители мои были верующие, но когда я был мальчиком, то меня отправили жить к старшему брату. Ну и я расслабился и потерял ту веру детскую, которую имел, живя с родителями. И вот когда меня мама провожала на фронт, она сказала: «Сынок, благословляю тебя иконой Божией Матери и вручаю тебя Ее Покрову. Я за тебя всю войну буду держать пост и читать Псалтырь». И мама всю войну не вкусила скоромных продуктов, всю войну постилась, каждый день читая Псалтырь за сына.

И как рассказывал отец Кирилл, что в первый год войны он попал в плен. И вот их гнали по песчаной дороге по лесу в концлагерь. Не было нигде воды напиться. Стояла жара. Охранники автоматчики с овчарками нас сопровождали. Если кто-то ослабевал и отставал, то того пристреливали. «И так всю нашу дорогу мы проходили, оставляя за собой трупы наших друзей, наших однополчан, захваченных в плен. И находясь в таком отчаянии, в такой безысходности, — отец Кирилл рассказывал, — я взмолился Божией Матери. Божия Матерь, Твоему же Покрову меня мама вручила. И вдруг я услышал голос, доносящийся сверху: «Встань и стой». Я поднял глаза вверх. Надо мной, над моей головой стояло изображение Казанской иконы Божией Матери, и опять последовал властный голос от явившегося образа: «Встань и стой». Я остановился. Мимо меня шли такие же пленные, как я, охранники, овчарки, никто не обращал на меня внимание, а я стоял и ждал: вот сейчас или прикладом ударят, а то и пристрелят. Но вот прошла уже вся колонна. Я остался в конце один. Мимо меня прошли замыкающие охранники с овчарками, а я стоял и ждал: вот они обернутся и дадут очередь по мне из автомата. Но они прошли мимо меня, как будто меня не видя. За поворотом скрылась вся колонна, а я еще некоторое время пораженный стоял посреди лесной дороги, а потом ушел в лес, перешел линию фронта и воевал всю войну и закончил ее в Австрии».

И мы знаем подвиг отца Кирилла. Не только подвиг как духовника и старца, прожившего девяносто с лишним лет, к которому стремились многие верующие за советом. Мы знаем его подвиг в Сталинграде в доме, где он нашел Евангелие, которое пронес всю войну с собою. Евангелие он знал наизусть. Читал ежедневно. А дом, в котором он нашел Евангелие и который он оборонял, так и назван по его фамилии Домом Павлова. Впоследствии он стал монахом — духовником Троице-Сергиевой лавры, архимандритом Кириллом (Павловым), которого знали, наверное, все верующие, церковные люди. Я не знаю такого церковного человека, который бы не знал отца Кирилла.

Победа — главное чудо, которым увенчался весь подвиг народный

И много таких примеров, братья и сестры, можно приводить, как молитвы материнские, как подвиг веры их сыновей творили чудеса в то страшное время. И главное чудо, которым увенчался весь подвиг народный, — это была Победа. Победа духовного человека над жадностью, захватнической жестокостью живших в крайностях земных, благополучии.

У нас тоже сегодня идет своего рода испытание. Идет борьба духовная, идет война духовная. На войне не только победы бывали. На войне бывали и поражения, бывали и гибель, и ранения, и отступления, бывало, и в плен брали. Но и в плену были те, кто не сдавались духом, а были те, кто становились предателями. А были те, кто бежал из плена и вновь становился в ряды на борьбу против захватчиков за свое Отечество. Вот и нам, не дай Боже, братья и сестры, мы можем попадать в окружение, мы можем быть ранеными, мы можем попадать в плен, но не дай Боже нам предавать и стрелять в своих, отказываясь от того, чему учили нас деды, прадеды, отцы, матери наши. Не только словом, но и примером своим.

Я недавно заехал в село Адамово. Мы там в свое время восстанавливали разрушенный памятник на братской могиле. На мемориальных плитах фамилии тех, кто освобождал село. И также на тех мемориальных плитах записаны фамилии односельчан, которые погибли и похоронены кто где: кто на Курской дуге, кто при форсировании Днепра, кто в Польше, кто, может быть, под Берлином. Мы не знаем, кто из них где погиб и погребен, но что меня поразило. Вчитывался в фамилии, а село небольшое было даже до войны, и сейчас в селе всего лишь сто тридцать человек жителей. Сто тридцать. Это хуторок небольшой по сути. И вот на мемориальных плитах фамилия Данильченко — семь погибших. Семеро из одной семьи. Другая фамилия — шесть человек погибших. Третья фамилия — пятеро погибших из одной семьи. И по отчествам, по инициалам видно, что по три брата погибло, по два брата погибло. Может, двоюродные, троюродные это были, но все они были из одного рода. Представляете, по семь, по пять, по шесть человек в хуторе в каком-то не пришли домой. Рядом возле нашего села был другой хутор. На тридцать дворов. На тридцать дворов было двадцать две вдовы после войны. Двадцать две вдовы на тридцать дворов.

Сражаться за свою безсмертную душу

Это наша история. Это наша память, братья и сестры. Это наши примеры, как надо жить и при этом остаться Божиим и по стремлению своему, и по твердости своих намерений и постоянству. А если случилось нам в духовное попасть окружение или пленение, через исповедь вырываться и вновь сражаться за свою безсмертную душу. Сражаясь за свою душу, в деле ее вечного бытия нескончаемого, мы сражаемся за своих детей, за своих внуков, потому что, глядя на наш пример, и они будут впоследствии христианский образ жизни воспринимать. И они будут людьми верующими, наследниками Царства Небесного и вечного бытия.

Как наши деды жизнь свою полагали и пример нам давали, чтобы мы жили после них, так и мы должны духовным подвигом жить, чтобы духовно жили поколения после нас. Чтобы дети и внуки не были наследием ада и погибели. Чтобы дети и внуки, вымоленные нами и примером нашей жизни воодушевленные, потом молились за нас, утешая и радуя нас там, в Вечности. Чтобы они и сами наследовали эту вечность вместе с нами. Разве матери будет радостно, когда ее душу вымолят ее родители, а ее дети погибнут для Вечности?

Нас Господь привел жить в это время. Нам Господь даровал подвиг веры. А подвиг невозможен без жертвенности, без самоотвержения. Подвиг он и есть подвиг. Недаром называется: духовная брань. То есть духовная война. И эта духовная война, братья и сестры, она в настоящее время нуждается в нашем героизме. Да, будет трудно. Может, даже и страшно. Но помните, что на войне не только поражения, отступления бывают. На войне бывают победы. И за них и венцы получают. Как получили страдальцы тех лет венцы от Бога и от Божией Матери, так дай Боже и нам увенчаться, как верным чадам святой Матери нашей — Православной Церкви. Как чадам Божиим, как наследникам Вечности, как людям, которые послужили не только словом, но и примером для тех, кто рядом с нами живет, и за кого мы тоже, как люди верующие, несем ответственность перед Богом.

Христиане! Где ваше сердце?!

Я сегодня, братья и сестры, смотрю, стою в храме, многие люди не работают. День выходной. Я не говорю о тех людях, которые ухаживают за больными и парализованными своими родителями. Не говорю о тех людях, которые, может быть, ухаживают за больным ребенком. Или о тех людях, которые стараются целую неделю работать, бывает, на двух работах, чтобы хоть как-то выжить, и у них один только день, когда что-то приготовить дома можно или что-то еще, и они хотели бы пойти в храм, но у них нет такой возможности. Я не говорю об этих людях. Их Господь знает. Их Господь оправдает за их любовь, за их самоотверженность.

Но есть люди, которые просто не пришли в храм. Они ахают и охают: как война у нас идет… Но все это на уровне сплетен и сенсаций. А живого молитвенного воздыхания пред Богом за эти события нет…

Хочется спросить: христиане, где ваше сердце? Судьба нашего Отечества на весах стоит. И в какую сторону весы перетянут, в дальнейшее безумие, которое в нем творится, и в трагедию или Господь милостью покроет и Отечество наше, и соотечественников наших? Неужели у людей сегодня сердце не болит? Неужели им безразлично то, что творится сегодня? Неужели сегодня как раз не то время, когда надо молиться?

Расшифровка видеозаписей «Руси Державной»