русская чечня: есть ли перспектива?

Елена Павловна Красноштан - одна из тех немногих 16 тысяч русских людей, которые проживают сегодня в Чечне. По данным Министерства по национальной политике, информации и внешним связям Чеченской Республики, в 1989 г. в ЧИАССР проживали 294 тысячи русских. Сухая статистика. Куда делась разница, понятно, наверное, многим? Бежали, погибли, пропали без вести. В городе Аргун, четвертом по величине населенном пункте Чечни, по данным военной комендатуры, проживают ныне 34 русские семьи. Однако, как утверждает Елена Павловна, эти цифры значительно завышены. Русских в 26-тысячном городе, по ее словам, осталось не более 10 семей: «Осталось в нашем краю города три семьи русских. Возле комендатуры тоже три: Малолетовы, Проскурины. Итого в городе - 6. Ну еще в поселке не знаю сколько, думаю, немного. Вот вспомнила, Трошина. Еще одна в районе МТС живет…»
 Я склонен верить больше этой женщине, прожившей здесь более 40 лет. Отток русскоязычного населения из Чечни, как это признает ныне официальный Грозный, начался еще в середине 80-х годов прошлого столетия, что связывают с падением уровня нефтедобычи в Чечне. Тогда уехали в основном специалисты республиканского нефтеперерабатывающего комплекса: в Сибирь, Тюмень, на Ямал. Вторая волна отъезжающих на историческую Родину русских совпала аккурат с процессом распада СССР и снятием со своего поста первого секретаря ЦК ЧИАССР Доку Завгаева. Ну а следующий поток эмиграции происходил уже при генерал-президенте Дудаеве. Это был уже настоящий исход, когда уходили, оставляя дома, квартиры, хозяйство: жизнь была все-таки дороже. Что было, то было. Елена Павловна с неохотой вспоминает этот период жизни. Какой в то время творился беспредел, было страшно выйти на улицу. Шайки грабителей врывались в дома, причем не только русских, но и чеченцев, армян, ингушей: грабили, убивали, насиловали. Было дело, начали ночью в нашу дверь ломиться. Вася мой как закричит соседу: «Руслан, на помощь!». Обычно он спит крепко, не добудишься, а тут сразу выскочил. И дети его тоже выбежали. Руслан Аюбович кричит им: «А ну пошли со двора!», а они ему: «Чего ты лезешь не в свое дело? Ты из какого тейпа?». Тот в ответ: «Какое твое дело?». Те и убежали. Это был единственный случай, когда к нам хотели ворваться в дом, сразу после первой войны». До этого, как утверждает женщина, особенно в 60-70-е годы жили, напротив, хорошо: тихо и спокойно.
 «У нас ни воровства не было, не изнасилований, - говорит женщина. Убийств тоже практически не было, еще с 60-х годов. Ходили нормально по городу, на работу, никто нас не трогал. У меня брат здесь жил, недалеко от нынешней комендатуры. И в час ночи уходили от него домой и в два, всегда все нормально было, без конфликтов. К нашей семье вообще доброжелательно относились и русские, и чеченцы».

 «Что творилось вокруг, нас мало интересовало. Ни о какой войне не думали даже. Она ведь простым людям не нужна была абсолютно. Мы, например, до конца не верили, что здесь будет война. Когда все русские уезжали отсюда, мы их удерживали: «Куда вы уезжаете?». А они говорили: «Что войну ждете?» - «Какая еще война? С кем война?». Не верили до конца: живем ведь вместе, работаем. Причины у всех были разные на отъезд. На кого-то давление оказывали, чтобы квартиру продали. Кто-то, может быть, много лишнего знал. К нам тоже приходили какие-то люди перед войной, говорили: «Уезжайте! Это наша земля. Это наш дом». У нас тогда бабушка была жива, так она на них с вилами бросилась: «Я вам дам вашу землю!». Они такие же местные, как и мы. Здесь вообще нет коренных. Все живем здесь, в одно время поселились, все местные. Дочку звали Катя, ей не было и 17 лет. Она погибла трагически в 1978-м. Поехала на каникулы в Ставрополье к деверю и там попала в автокатастрофу с ребятами: машина опрокинулась в большую канаву с водой. Девочка она была хорошая, неизбалованная. Старшая дочка, Люба, живет в Великих Луках, ее сразу после школы племянница забрала к себе. Приезжали сюда с мужем и сказали: «Мы Любу заберем». Я боялась, возраст опасный, но ничего, нормально. Там она вышла замуж, дети пошли. Старший мальчик, мой внук, ему 8 лет, гемофилик. Мы с дедом посовещались и пенсию решили туда перевести. Тогда как раз указ Ельцина был по этому поводу, что все желающие могут вывезти пенсионные дела в любой другой регион России и чтобы перечисляли деньги без прописки. Так что пенсию мы здесь не получаем, а живем тем, что вырастим в огороде, да плюс работаем. Я сейчас работаю в мясном ларьке уборщицей, а деда моего опять взяли в карьер, где камень дробят, электриком. Больной весь, но работает. Ему не дают отдыхать, просят вернуться. Было дело, что поругался там с ребятами, рассчитался и ушел. А руководство карьера при жуткой безработице в Чечне больше года никого не принимало на работу, хотя мой Василий и сказал им: «Принимайте, кого хотите, я не буду у вас работать». Приезжали к нам домой и начальник, и мастер, чеченцы, уговаривали вернуться. Еле уговорили, потому что он знает работу. 25 лет проработал там. У мужа тысячи три выходит в месяц, у меня - тысяча, так и живем. Держим кроликов, кур. Я думаю, что в России есть люди, живущие гораздо хуже нас. Помогают нам здесь и соседи наши: чеченцы, русские, кто остался».

«Перед самым началом войны я уехала в гости к дочери в Великие Луки, у нее как раз день рождения в декабре, а через три дня объявили, что началась война. Ну и полтора месяца я не могла оттуда выехать домой. Была большая проблема с билетами в Чечню, поезда не ходили. Прошу в кассе дать билет до Кизляра, не дают. Я плакать. Пошла кассир к начальнику вокзала, а мне сует газету: «Куда вы едите, там и русских нет». Я говорю: «Неправда, там у меня муж!». А у самой лицо все опухшее от слез, я больше месяца «не просыхала», плакала день и ночь. Меня соседи не узнали, когда я приехала: «Лена, ты или нет?». А газету потом почитала, местную великолукскую, там писали, что в Грозном и Аргуне русских нет. Их чеченцы расстреляли, а остальных вывезли. Все-таки дали мне билет до Кизляра. Поехала. В Гудермесе встретила случайно соседа, говорю: «Ризван! Как там наши?». Он меня сначала не узнал, я же вся опухла от горя. Потом говорит: «Дом стоит», я ему: «Наши живые, Вася с бабушкой?». Он опять, помолчав, говорит: «Живые». Подошла машина, мы сели и поехали. Он, правда, за меня заплатил. В то время с русских денег за проезд не брали чеченцы. Так старейшины решили. Доехали до Мескер-Юрта, а оттуда до Аргуна тоже за меня женщина знакомая заплатила. Иду по Аргуну, одни собаки бегают и куры. Февраль 95-го. Впереди, смотрю, чеченцы идут в военной форме, и я иду следом к дому. Они обернулись ко мне: «Бабушка, ты куда приехала?». Я говорю им: «Домой приехала». - «А где вы живете?». - «На Мельничной». «А мы здесь рядом», и показывают на соседнюю двухэтажку. А они больше не стали меня ничего спрашивать. Пришла домой, все дома живы. Слава Богу!
 Стрельба в то время не прекращалась ни на минуту. Постоянно что-то взрывалось. Пули летали, осколки. Вдруг среди боя кто-то стучится. Я выбрала минутку поспокойнее, добралась до ворот, спрашиваю: «Вы кто?». В ответ с сильным акцентом отвечают: «Суседи». А это оказались те парни, боевики. Принесли нам в кастрюле борщ с мясом и хлеб. «Возьмите», - говорят. Я ворота открыла. Стоят двое ребят из тех, которые мне попались по дороге. Они там своим рассказали, и те решили нам помочь, потому что ни электричества, ни газа нет, готовить не на чем. Да и не хотелось есть, ей-богу. Поели все-таки потом все. Позже тоже ходила я уже сама к ним, есть просила, потому что в нашем доме, он крепкий был, многие русские пересиживали бои. Мы тогда не одни русские жили на улице. Все вместе и держались. После войны кто уехал, кого убили, как одну бабку. За что, не знаю. Если дети ее не ищут убийц, зачем оно мне? Помогали боевики всем, кто их просил. Это правда. Это они спасли нас тогда от голода. Я тоже им предлагала из своих запасов: капустки, огурцов соленых, корейский салат. Чеченцы любят наши соления. Они мне: «Бабушка, не надо. Хотите, мы вам сами принесем». Вобщем, мы с ними сдружились даже. Идут они на пост, мы им: «Ребята, когда же это закончится?» Во вторую войну нас бомбили уже меньше. Погибли те, кто пытался выскочить из города, попадая под обстрел. Моя соседка тоже хотела вырваться, еле ее отговорила: «Фариза, куда же ты поедешь, под пули? Первую войну пережили, Бог даст, переживем и вторую».

 «Особенно страшно по ночам было. Когда бомбили, я ложилась на пол и прижимала к себе родительскую икону Богородицы, а деду своему говорила: «Читай «Живый в помощи». Я другой молитвы не знаю, а эта была мне привезена знакомыми из Ставрополя, написанная на пояске. Сама-то я всю войну так с иконкой и проходила. Чуть что: «Матерь Божия, помоги!». Дед мой без меня во время обстрелов прятался в бане. Я его ругала: «Ты что, дед, сдурел? Оттуда же обстрел ведется». А я заставляла его в дом перебираться, и мы там на полу размещались. А бомбы падают, дом аж дрожит. Страшно! Я всегда с иконой старинной в обнимку лежала. Я когда замуж выходила, у отца ее выпросила, у нас много их дома было. Он мне и говорит: «Бери, какую хочешь». Я эту и взяла, она мне так понравилась. Была она не писанная, а чеканная по металлу. Ночью не спали, потому что страшно. Дома рушились и горели вокруг нас. Ну а когда невмоготу, чувствую, что засыпаю, клала ее под голову и чувствовала какое-то облегчение от этого. Это я чувствовала ощутимо и готова кому угодно подтвердить. А бабки, соседки, под обстрелом все сидели и ругались на бомбы и ракеты, которые падали за окном. Я им: «Что вы, бабы, говорите? Лучше скажите: «Помоги, Господи!». А они все свое. А когда война закончилась, этих бабок всех и поубивали по одной. Кто? За что? Неизвестно!»

«Конечно, годы здоровья не добавляют, да и саму жизнь легкой не назовешь, особенно для нас, русских. Спасибо, помогают различные организации. Когда сюда один раз привозили гуманитарную помощь от одной из церквей, то некоторые бабки возмущались: «Помощь от христианской церкви, почему дают бабам, которые вышли замуж за чеченцев?». Нехорошо это как-то, но некоторые наши женщины действительно вышли замуж за чеченцев, кто-то из них принял ислам. У одной, например, на двери и мусульманская молитва, и христианская. Я не знаю, считать их за наших или нет? А нас, русских, все меньше. Умирают, уезжают. Одну соседку, Походневу, чеченец увез в Урус-Мартан, где она в его семье живет, в отдельной комнате. У нее мужа убило во вторую войну, а она одна осталась, да еще и болеет. Я вызывала ей пару раз «Скорую», но существенно помочь не могла. Тогда ее чеченцы к себе забрали, ухаживали за ней, а дом свой она, видимо, на них отписала. Часто и мы с дедом задумываемся: «Может, и нам пора уезжать?». Ехать вот только нам некуда. У старшей дочери своя семья и квартира малогабаритная, а больше нас никто не ждет в России. В случае чего уверена, что здесь-то нас не бросят, соседи похоронят, как полагается, рядом с дочкой. Ее могилку разорили, правда, мальчишки-пацаны: памятник повалили, цветы вытоптали, оградку унесли. Сначала пыталась восстановить и найти хулиганов, а потом махнула рукой: сил нет. У нас тут случай был. У одного чеченца сын тоже притащил с русского кладбища оградку, а потом у них в семье смерть за смертью пошла. Ну он и опомнился, вернул на место. Об этом случае весь город говорил…»
 Многое из того, что рассказала женщина, по ее просьбе остается за рамками статьи. Собственно, и так понятно, чем сейчас «дышит» русская диаспора в Чечне. Давать какие-то прогнозы о перспективах русского населения в Чечне не поворачивается язык. Под большим вопросом - будущее вообще русского народа, вымирающего угрожающими темпами и в основном вовсе не по вине чеченцев. Характерно вот что. При расставании с Еленой Павловной мне захотелось что-нибудь подарить женщине на память. На глаза попались православный молитвослов и церковный календарь, которые я брал с собой в командировку. Как оказалось, это было именно то, в чем женщина нуждалась больше всего, но не надеялась увидеть у заезжего журналиста. Может быть, это как раз то, что нужно всем нам, русским людям?
 Желающим оказать материальную, а так же помощь церковной литературой русскому населению города Аргуна переводы и посылки просьба высылать по адресу: Чеченская Республика, г. Аргун, войсковая часть 6845, военная комендатура, группа по работе с населением (для Красноштан Е.П.)