Я видел схождение Благодатного Огня всего один раз — в 1998 году. Тогда все было просто: ночь провел в Храме, молясь и сокрушаясь о своей бренной жизни, утром прочитал акафист Иисусу Сладчайшему, а вскоре и Огонь сошел. А теперь как? Попаду ли я в Храм в Великую субботу, если Господь приведет меня в Святую Землю? Хватит ли у меня сил дождаться Огня? Не раздавит ли меня слепая толпа?
Но вот и настала Великая суббота. Часть паломников уехала в Храм Гроба Господня накануне вечером — с тем, чтобы после вечернего и ночного богослужения остаться или в Храме, или около него. Другая — отправилась в пять часов утра. Гид поступила очень предусмотрительно: распределила паломников в разных улочках — около полицейских кордонов.
Вдруг возник сильный крик и гвалт — начали пропускать. Полицейские образовали небольшую щель, и в эту щель устремились тридцать или сорок человек, которые находились перед ограждением. Возникла жуткая давка. Давились молодые мужчины. Людей можно понять — они почему-то считали, что если в течение одной минуты не попадут на ту сторону ограждения, то все пропало, они не увидят Благодатного Огня, можно было сюда и не приходить, и вообще жизнь кончена. Среди них были фотографы, они держали камеры и штативы в поднятых руках, и им доставалось больше всего. «Как же они будут показывать пропуск?» — подумал я, но потом догадался, что им сейчас не до пропуска.
Группа молодцов-полицейских выдерживала, наверно, самый серьезный экзамен в своей жизни. Большая часть из них навалилась на ограждение, чтобы толпа не смела его, а другая часть помогала старшему из них пропускать паломников. Ор стоял жуткий. Кричали в основном полицейские — не нужен был никакой переводчик, чтобы понять, что они орали во всю глотку, но и паломники не отставали, давая волю своим страстям, — непонятно как, но люди один за другим все же просачивались в узкую щель, наверняка без многих пуговиц, раскрасневшиеся, с горящими глазами, преследуя заветную цель — попасть в Храм.
«Это не для меня, — подумал я. — Пусть давятся, если хотят, а я и позже пройду».
Минуло минут пять-семь. Толпа медленно, но верно таяла — так постепенно исчезает песок в песочных часах.
Давление в узкой щели уменьшилось, самые главные драчуны уже прошли, гвалт стал потише, страсти постепенно затихали. Дело дошло до того, что и женщины стали проходить, правда, в некоторой тесноте, но эта теснота даже и не считалась за тесноту.
Река плавно внесла меня в Храм. От Камня Помазания поток уходил вправо — вокруг греческого храма Воскресения Христова. А что если пойти налево?
Мой взгляд остановился на Голгофе. Она была облеплена людьми. На первой ступеньке лестницы стоял полицейский, а выше сидели паломники — было такое ощущение, что Голгофа забита до отказа. Но попытка — не пытка. Я подошел к лестнице и стал ждать благоприятного момента. Он наступил через десять-пятнадцать секунд: молодая женщина отделилась от потока и стала уверенно подниматься на Голгофу — она шла так, как будто ее там, наверху, ждали; полицейский не реагировал, он смотрел в другую сторону; я так же уверенно стал подниматься вслед за женщиной; за мной последовала еще одна женщина. Втроем мы поднялись наверх. Обе женщины остановились у барьера, чтобы наблюдать, что происходит в Храме, а я прошел в глубь Голгофы. Здесь меня ждало приятное открытие — она была полупуста!
Господь привел меня в то место, какое мне было нужно!
До схождения Благодатного Огня осталось примерно четыре с половиной часа. Очень хорошо — посвящу это время молитве, тем более в предыдущие дни, когда мы с утра до позднего вечера ездили по Святой Земле, было много суеты, и молиться удавалось лишь урывками.
Рядом с местом Распятия — ни души. Лишь изредка подойдет один человек, второй, третий. Обычно здесь всегда многолюдно — полчаса и больше ждешь, чтобы приложиться к святыне. А сейчас — что-то непонятное. Может, все паломники уже давно приложились, а теперь отдыхают. А может, боятся за свои места — уйдешь, а его сразу займут.
Я подошел к месту Распятия, на коленях проник в нишу и приложился к святыне; с минуту горячо молился; задним ходом вернулся обратно. Думал, кто-нибудь уже подошел, чтобы поклониться Престолу. Ничего подобного. Немножко подождав, я снова припал к святыне и снова стал молиться. Молитва лилась легко, без задержки, как бы сама собой. На душе было радостно. Я молился о спасении России и о беспечном русском народе. О себе — чтобы Господь помиловал меня, несмотря на мою греховную жизнь, о жене, о детях — очень горячо о них молился; о том, чтобы нам не стать рабами электронного концлагеря и чтобы приход антихриста задержался.
Выбрался наружу, а рядом снова никого. Прямо чудеса! Чем народ занимается, неизвестно. Решил пройтись по Голгофе, чтобы размяться. Народ сидит, склонив головы, дремлет — тоже неплохое занятие.
Со стороны входной двери раздаются крики, вопли, стоны; иногда — жуткие. А вот свист и рев, как на стадионе, когда команды выходят на поле. Спешу к барьеру. С трудом нахожу место, чтобы глянуть вниз, — паломники, давясь в проходе, вваливаются в Храм, их отправляют направо. Сколько же тысяч уже внутри? Десять? Пятнадцать? А может, еще больше? Густая, даже очень, людская река медленно втекает в дугообразный коридор. Помоги, Господи, всем паломникам! Они пришли сюда не из-за праздного любопытства, их привели сюда вера и благочестие!
Вернулся к месту Распятия. О чудо! В нише — женщина. «Вот молодчина, — подумал я, — чем дремать, лучше помолиться». Однако она не молилась, а занималась совсем другим делом — вытаскивала из сумки бумажные иконки, крестики, медальоны и прикладывала их к святыне. Войдя во вкус, она засовывала руку в отверстие в центре круга, причем очень глубоко, насколько хватало руки. Так продолжалось довольно долго — пока не опустела сумка. «Заказы, ничего не поделаешь».
Я прогулялся еще раз, теперь в другую сторону, а когда вернулся, женщина с чувством выполненного долга уже покидала нишу.
«Вот и хорошо, теперь моя очередь». Я облобызал голгофский круг в одном месте, в другом, в третьем и молился, не переставая. Еще ни разу я не молился так много и так горячо о своих друзьях, знакомых, о священниках, алтарниках, певчих, о болящих, недугующих, о находящихся в скорбных обстояниях, о своих благодетелях. Я молился о своем духовном отце, о заблудшем Владимире, который называл себя христианином, а на самом деле не был им, о Сергии старшем, Сергии младшем, о Елене, вступившей на путь спасения, о Николае Николаевиче, враче-гомеопате, который и меня взялся лечить, о Георгии, предпринимателе из Минусинска, который удивлял всех своей щедрой милостыней, о заблудшей сестре Александре из Красноярска, о другой сестре из Усть-Абакана, которая успешно спасалась и из года в год духовно возрастала, о племяннице Людмиле, о Татьяне, враче-кардиологе, — кажется, никого не пропустил.
До схождения Благодатного Огня осталось около двух часов.
У меня было еще достаточно времени и для молитвы, и для размышлений, и для наблюдений как за паломниками, так и за греками — служителями Святогробского братства, и для кратких прогулок по Голгофе, и для того, чтобы посмотреть, что делается и в тесном коридоре-полукруге, и у входных дверей, и у Камня Помазания. Между тем приближался кульминационный момент Великой субботы. Монахи потушили лампады, а также свечи на подсвечниках. Паломники безбоязненно встали со своих мест (теперь нечего о них беспокоиться), сгрудились около Престола Распятия, протянув вперед и вверх руки с пучками свечей. Я понял, почему они так поступили: в прошлые годы лампады перед Распятием зажигались сами собой, и всем хотелось увидеть это чудо еще раз. Однако большая часть людей находилась в противоположной части Голгофы, устремив глаза в сторону недалекой Кувуклии.
Ожидание овладело всеми без исключения.
Вдруг вспышка, подобно молнии, озарила Храм где-то около Кувуклии, затем ослепительный блеск возник ближе, кажется, над греческим приделом, а потом — у нас, на Голгофе. Храм отозвался гулом восхищения. Это произошло в один час пятьдесят минут.
Наступило затишье. Наши глаза и уши были напряжены до предела — что же произойдет в следующую минуту? Какой знак подаст Утешитель, Дух Истины? Каким благодатным веянием укрепит нашу веру? Какое необыкновенное явление озарит наши сердца? Секунда текла за секундой, но ничего не происходило. Так прошло минут двадцать.
Неожиданно в глубине Храма возникла и стала приближаться к нам волна людских голосов, однако мы не знали, чем она вызвана. В следующую секунду мы увидели лучезарное пятно, похожее на солнечный зайчик; оно двигалось в нашу сторону и остановилось над Камнем Помазания. Лица паломников были устремлены к нему. Оно двинулось дальше и пришло к нам, на Голгофу, постояло чуть-чуть на месте, заскользило в сторону Распятия и исчезло.
Не успели мы прийти в себя, как раздался звук колокола. Он гремел на весь Храм. Это означало только одно — Благодатный Огонь сошел! Буквально через несколько секунд он появился уже у нас, на Голгофе. К нам притек не ручеек, а настоящая огненная река! Люди жадно потянулись свечами к Огню, в том числе и те, что стояли у Распятия (в этом году лампады сами собой не зажглись), и вот Голгофа буквально заполыхала! Ничего не было видно, кроме Огня! Он звал к себе, сиял, трепетал, радовал, волновал, восхищал! Это была Божия Благодать, явленная зримо, щедро, восхитительно, на крыльях Ангелов, Херувимов и Серафимов, в Чертоге земного, но одновременно и Небесного Иерусалима, наполняя нас сиянием Божественной Славы!
Несколько человек, стоявшие рядом с Кувуклией, подставили свои лица под лучезарный Поток, и на них изобразилось блаженство. Не теряя ни секунды, я спустился вниз и присоединился к ним. Под потоком могло находиться не более трех человек. Кто-то отошел, я встал на его место, поднял лицо кверху и ощутил нежное ласкающее тепло. Я посмотрел на Свет, но Он не ослепил меня. На него можно было смотреть долго и не мигая. Я сказал про себя: «Как река уносит весной мусор, так и Ты, Господи, очисти Твоим Лучезарным Потоком мой ум, душу и сердце от всяких наваждений диавольских».
Поток Света медленно, почти незаметно перемещался в сторону греческого храма, я и еще несколько человек перемещались вместе с Ним. Мне было жаль, что другие люди не видели этого Света и проходили мимо, стараясь побыстрее покинуть Храм. Но зато как я обрадовался, когда одна старушка, судя по всему, гречанка, увидев Поток, немедленно подошла к Нему и вся засияла, ощутив его тепло на своем лице.
Но вот Небесный Свет стал заметно бледнеть, и через некоторое время Его не стало.
Забегая немного вперед, скажу, что утром я обнаружил, что мои глаза исцелились от светобоязни, которая возникла у меня несколько месяцев назад.
Я вышел из Храма, мое сердце переполняла Пасхальная радость, хотя Пасха еще не наступила, все люди, которые попадались мне навстречу, казались мне очень добрыми, близкими, родными, и я был готов обнять весь мир.