Размышления у Крокус Сити Холла
Мы с дочками съездили к Крокус Сити Холлу. Привезли цветы…
Не сразу, чуть позже. Когда напряжение первых дней немного спало. По Москве и стране в это время уже шли отпевания и похороны. И близкие погибших были уже там. Не все… Те, кому было, кого хоронить. Для других могильным холмом стало сгоревшее здание…
В нашем храме тоже отпевали целую семью — трех человек. Сначала я хотела пойти туда, помолиться за усопших и их родных. А в их лице — за всех погибших. И за тех, кто остался на земле в этом черном водовороте горя.
Но потом подумала, что мой внутренний благородный порыв — это, конечно, похвально (тут горькая ирония, кто не понял), но вряд ли родным сейчас нужны посторонние люди, «зеваки». Пусть и искренне скорбящие вместе с ними. Им не нужны чужие глаза. Я даже не знаю, что им нужно. Но точно не я.
«Тот, кто ничего не хочет удержать, владеет всем»
А в Крокус девчонки попросились сами. Наверное, детская боль, страх, непонимание, невозможность осознать происшедшее, сострадание к погибшим и их родным требовали себе какого-то выхода. Нужно было достичь нестерпимого пика всех этих чувств и удариться о потолок. И, пробив его, вырваться наружу, вдохнуть и выдохнуть. И тогда, наконец, отпустит. Наверное…
Поехали не все. Я, Соня, Дуня и Маша.
Маша, конечно, никуда не просилась и вообще плохо понимала, куда мы едем. Ей шесть лет и у нее синдром Дауна. Старшая, Варя, — студентка, она училась. Девятилетняя Тоня сказала, что ей страшно. А муж работал.
Мне тоже нужен был пик боли. Потому что все эти дни вертелось в голове и душе все что угодно, кроме: «Господи, помилуй!» Я старалась, но не получалось…
Я постоянно думала об однокласснике одной из моих дочерей (он еще и в нашем храме в чайной помогает), который должен был пойти на тот концерт с мамой. Родственник подарил им билеты. Но мама после работы была уставшая, и они остались дома…
Бывшая одноклассница другой моей дочери подрабатывала в Крокусе. В тот страшный вечер просто из-за лени она прогуляла свою смену…
Читала о мужчине, который очень хотел попасть на концерт. У него сломалась своя машина, он взял машину жены, она тоже сломалась. Он взял каршеринг, но по пути пробил колесо. Пока возился, все случилось…
Коллега моего мужа тоже опоздала, закрутилась на работе…
А другой коллега погиб вместе с женой. Осталось двое детей…
Боевой офицер, который за несколько дней до концерта приехал к семье в отпуск с Донбасса… Он оттолкнул жену и сына, а сам попал под шквальный огонь…
Двенадцатилетний мальчишка, чью мечту услышать «Пикник» вживую исполнили родители. «Я счастлив», — написал он под фото. Все трое погибли — он, мама и отчим. Старшая его сестра оформила опеку над младшей, шестилетней…
Да что там… Уже 143 человека официально признаны погибшими. Страшно, жутко… Безсмысленная бойня. Любая бойня безсмысленна, но эта — безсмысленна в кубе.
— Почему у одних — так, а у других — иначе? — думала я. — Почему одних Господь уберег, а других — нет?
Но потом одна моя приятельница, знавшая погибшего Максима Вербенина (сейчас его знает вся страна и дети посвящают ему стихи), на мои нелепые попытки докопаться хоть до какого-то смысла, прислала мне его статью:
«Даже волос не упадет с моей головы без воли Его. И с вашей тоже не упадет… Мы боимся смерти. Я тоже хочу еще пожить, потому что я очень люблю жизнь. Но есть такая фраза: «Лишь тот, кто ничего не хочет удержать, владеет всем… Как-то в моей жизни был определенный момент, когда смерть подкралась на совсем близкое расстояние. И те, кто был в похожей ситуации, сейчас меня поймут. Когда ты в панике мечешься, плачешь — это значит, что в тебе еще теплится надежда. А вот когда место всего этого занимает какое-то торжественное спокойствие, умиротворенность и благодарность за большой и хороший путь — значит, надежды уже нет, но есть принятие. Да, думаю, нужно принять свою судьбу с благодарностью».
Я читала слова Максима, а сама все равно унывала.
Тишина
Я позвонила моему батюшке с новых территорий, отцу Евгению:
— Больно! От всего больно.
И он рассказал, что в первую неделю поста служил каждый день. И вдруг в сердце пришел такой покой. Не передать словами.
— Кругом стреляют, а у тебя на душе тишина. Тебя поносят, а у тебя тишина… Не нирвана, не безразличие, а тишина. Это сложно объяснить словами. Ты любишь, сопереживаешь, плачешь с плачущими. Но в душе — тишина. И думаешь ты только о том, чтобы быть с Богом. Потом эта тишина уходит, и так жаль…
Я тоже хотела эту тишину. И сказала себе, что с этого момента так и будет. Как я уже обещала в предыдущих статьях. В тишине смотреть за собой!
— Господи! Пошли мне Твою тишину, — попросила я.
Вернувшись домой с Машиных занятий, я отругала Тоню из-за щенка. Я должна была идти на соборование, а вместо этого ругалась. Тоня плакала, щенок скулил и ходил под себя на пол… Тишина…
Я полезла в интернет и написала несколько гневных постов тем, кто нашел лишь слова обличения вместо слов сочувствия. Забанила с десяток и поругалась с оставшимися… Тишина…
Я поехала в наш храм, и там мы сцепились с одной нашей прихожанкой.
Тишина…
У меня поднялось давление, и я решила, что сейчас умру…
Я пыталась успокоиться и даже написала забавный пост ВКонтакте о Маше. Это было как выдох. Но в какой-то момент я почувствовала что-то похожее на стыд.
Это, наверное, такой синдром выжившего. Тебе стыдно смеяться и жить дальше как раньше, потому что те люди этого делать уже не могут. Это тоже ненормально. Не здорово. И тоже не тишина…
Да и тишина не дается вот так… Она нудится. Часто — годами.
И мы поехали… Чтобы «пробить головой темный потолок»…
«День рождения»
Цветы, игрушки… Не только у самого здания, но и вдоль МКАДа. Иконы, лампады. Тихие люди и такие же тихие полицейские, которые всячески старались нам помочь заехать, наконец, туда, куда надо. Волонтеры с чаем и печеньем. Священники…
Надписи: «Молдова скорбит», «Краснодар скорбит», «МГИМО», «Училище такое-то», «От военнослужащих с Херсонского направления», «Таджикский народ потрясен»… Тут я вспомнила мужчину-таджика, который после трагедии, плача, пришел к нашему храму… И?дворника, который подошел ко мне во дворе: «Это страшно! Этого не должно быть никогда!»
…Фотографии погибших. Светлые, радостные лица. А вон — ребенок… Больно…
Дуня с Соней разбрелись со своими цветами. Я дала Маше розу, чтобы она тоже ее положила. А она вдруг начала хохотать, прыгать и хлопать в ладоши:
— День рождения! У кого здесь день рождения?
Цветы и игрушки для нее — это всегда «день рождения».
Мы стояли совсем близко к этим цветам и игрушкам, лицом к ним. И люди могли наблюдать Машу только со спины. Я обернулась и увидела их дикие, полные возмущения таким поведением глаза. Не знай я, что у Маши синдром Дауна, я бы тоже возмутилась. Даже без скидки на возраст. Я даже испугалась, что нас сейчас прогонят.
Тут дочка обернулась, и они все поняли. Кто-то улыбнулся мне, кто-то — Маше. А какая-то женщина подошла, обняла мою дочь и погладила по голове:
— Да, солнышко, у них день рождения. День рождения у Бога.
Она — верующая, потому что пришла с лампадкой.
И я вдруг вспомнила тех «обличителей», которых я отправила в черный список. Как люди видели мою Машу со спины, так ведь и я часто смотрю людям «в спины». А лица не вижу. Что ими прожито — не вижу. Что случалось… Что болит — не вижу, и что болеет тоже. Что кровоточит… Почему они так сказали…
— Люди, пишущие и говорящие то, что нам не нравится, могут реально помогать, делать что-то важное. А мы — со спины, — сказала мне одна моя знакомая, когда я поделилась с ней этой историей.
Жить и дышать
Мы еще немного постояли, помолились и поехали домой. Дуня молчала. Наверное, думала об этом обо всем. А мы с Сонькой очень хорошо поговорили.
О хрупкости бытия, о том, что в этом мире все непрочно. Я вспомнила, как говорил мне отец Евгений тогда по телефону:
— Трагедия, невосполнимая по земным меркам. В этой жизни ничего хуже нет. В такие моменты ты для себя понимаешь, что мир этот — не Божий. Не то, что он всегда плохой. Он часто — прекрасный. Но что бы мы ни делали своими руками, невозможно миру жить без соблазнов и потерь. Нападений от врагов: земных и бесовских. «Смотрите и не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть»… Божие только у Бога. И мы сами себе и другим — соблазн. Когда происходят такие страшные события, я начинаю видеть, что во мне и любви нет, и веры нет, и того нет, и другого… А еще кто-то говорит: «Куда смотрит Господь? А что, Он не знает и не видит?» Да знает Он все и видит. Только не «кричит», как мы, не ругается. А несет нас на руках. Ведь без Него после такого мы бы не прожили ни минуты в этом нашем земном мире.
…Да, мы говорили с Соней, что в случае таких страшных событий и утрат родных и близких на земле не успокоит ничего. Успокоить их может только Бог.
Мы говорили, что любой человек может вот так уйти в любой миг. Но не нужно бояться жить. Можно и нужно иметь увлечения, хобби, друзей, любовь. Смеяться, шутить, петь, танцевать, любоваться цветами, деревьями, травой, солнцем и синим небом. Идти за мечтой. Бороться, проигрывать и побеждать. Но всегда помнить, что Бог — Первый. И молить Господа, чтобы в последний наш миг мы оказались с Ним в сердце и душе. И Он не оставил нас милостью Своей!
И жить, и дышать! Радоваться, что здесь ничего не заканчивается. Смотреть на все не со спины, а с лица!
Елена Кучеренко